Грегори Р.Л. Разумный глаз:
Как мы узнаем то, что нам не дано в ощущениях. Изд. 2

Оглавление

От переводчика

Заголовок книги, понятно, метафоричен: глаз служит разуму, но сам разумом не обладает. Однако научный термин "зрительное мышление" не воспринимается специалистами как метафора; дело в том, что нервный аппарат глаза – часть мозга в самом буквальном смысле. "Разумный глаз" видит мир как бы сквозь систему нервных процессов, непрерывно протекающих в мозгу. Физически мир доступных зрению предметов состоит из поверхностей, которые так или иначе выделяются из среды, например, имеют особую яркость, форму, цвет. Но для живого существа, обладающего высокоразвитым зрением, это мир предметов, состоящих из вещей приятных или страшных, теплых или холодных, съедобных или несъедобных на вид. Разумность глаза – до сих пор во многом загадочная для науки – в том и состоит, что зрение способно проникать в невидимую суть видимых вещей. Зрение человеческое иногда позволяет узнать не только биологически важные свойства предметов, а и такие их качества, которые вообще недоступны органам чувств, но известны разуму. Именно о том, как это происходит, написана книга, которую вам предстоит прочесть.

Несколько слов об авторе книги.

Ричард Лэнгтон Грегори – психолог, профессор бионики (науки о техническом применении биологических принципов и механизмов), ныне преподает в Эдинбургском университете (ранее работал в Кембриджском университете и преподавал в трех университетах США). Изобрел аппарат для рисования лучом света в трехмерном пространстве, фотокамеру для съемки астрономических объектов (эти изобретения описаны в книге). Помимо специальных работ, написал широко известную популярную книгу "Глаз и мозг", переведенную на многие языки (в 1970 году она вышла на русском языке в изд-ве "Прогресс").

К счастью для читателей данной книги, интересы ее автора чрезвычайно разносторонни: психология, физиология, искусствоведение, языкознание, астрономия, техника – все привлекается здесь для выработки синтетического взгляда на сущность зрительного мышления. Еще одно очень важное качество: автор, несомненно, относится к читателю с уважением – проблема излагается вполне доступно для неспециалиста и в то же время совершенно всерьез. Это качество тем ценнее, что встречается не так уж часто.

Рисунки играют в книге весьма значительную "инструментальную" роль: они служат тем наглядным материалом, который заменяет читателю-неспециалисту недоступный для него лабораторный эксперимент. Кроме того, ясный и точный подход автора к анализу зрительного опыта позволит заинтересованному читателю обратиться к собственному опыту повседневного зрительного восприятия и обнаружить, в частности, что нужно (и можно!) учиться видеть всю жизнь, открывая новое даже в самых привычных вещах.

Секрет того, что мы видим предметы там, где они есть, и такими, какие они есть, заключается в двух вещах: способности глаза сообщать мозгу о том, как вещи выглядят, и способности мозга обогащать зрительный образ сведениями, приобретенными в опыте (в том числе и с помощью других органов чувств). Глаз человека разумен еще и потому, что в "сиюминутном" опыте восприятия каждого из нас участвует опыт, накопленный предшествующими поколениями и переданный – в частности при помощи хорошей книги.

Предисловие к первому русскому изданию

Появление этой книги в русском переводе вслед за моей предыдущей книгой "Глаз и мозг" – чрезвычайно высокая честь для меня. Я очень благодарен профессору А.Р.Лурия, с которым имел удовольствие несколько раз встречаться раньше, за участие в издании первой книги и доктору А.И.Когану за перевод книги "Разумный глаз".

Мне доставляет большую радость мысль о том, что люди, живущие в Советском Союзе, разделяют со мной интерес к проблемам, которые я попытался рассмотреть в этой книге.

Все мы обладаем способностью воспринимать предметы и явления; все мы стремимся понять то, что видим. "Понимать" – значит видеть вещи определенным образом, но нельзя "видеть" не понимая. В английском языке слово "see – видеть" имеет два значения: зрительно воспринимать что-либо и понимать что-либо. Так, например, можно сказать: "I see my wife's hat – Я вижу шляпку, принадлежащую моей жене" и "I see my wife's problem – Я понимаю, как трудно приходится моей жене".

Удивительно, как часто в языке встречаются феномены, наводящие на мысль об аналогии между языком и мышлением. Правда, такие сравнения, как хорошо знают философы, бывают обманчивы. Но двоякое употребление слова "видеть" ведет нас не к обманчивой аналогии; напротив – здесь проявляется глубокая связь между восприятием и мышлением, поскольку видеть вещи и явления можно лишь в ходе процесса, аналогичного решению задач. Все "сенсорные факты" – ощущения – суть вопросы, задаваемые мозгу рецепторами, а все восприятия – ответы, иногда верные, иногда неверные.

В этой книге я предлагаю рассматривать (а это слово – "рассматривать" – тоже имеет двойственный смысл!) наши восприятия внешнего мира как гипотезы, по существу сходные с гипотезами научными, но "формулируемые" вне языковой, математической или логической символики. Предполагается, что перцептивные гипотезы возникли задолго до появления речи человека вообще, а именно с зарождением таких форм жизни, которые оказались способными к активному использованию внешней среды. В некотором смысле мы, возможно, видим мир как бы сквозь опыт восприятия древних биологических видов. Можно принять, что внешний мир в наше время во многом остался сходным с древним миром, поскольку древний опыт восприятия и поведения полезен и сегодня; но в то же время мир изменился радикально – это следует хотя бы из того, что человек создал такие "предметы", которые нельзя увидеть, и даже такие предметы, которые зрительно воспринимаются не такими, каковы они есть, а как нечто совершенно иное. В последнем случае речь идет о картинах. Картины не были известны ни одному из биологических видов, предшествовавших человеку; это – исключительно человеческое творение.

В картине отражены индивидуальные "перцептивные гипотезы" художника, и поэтому картина – окно, через которое мы можем заглянуть в интимный мир художнического восприятия мира. Картина – чрезвычайно странный предмет; в одно и то же время это и обычный кусок бумаги или холста, покрытый красками, и нечто совсем иное – отображение предметов, существующих в ином пространстве и времени или даже вовсе не существующих. Картины пробуждают, тасуют и меняют наши представления, наши перцептивные гипотезы, с помощью которых мы видим и понимаем мир вещей и событий. Поэтому – при условии, что восприятие действительно сродни построению гипотез, – не удивительно, что искусство (которое столь сильно воздействует на эти гипотезы) во все времена оказывало немалое влияние на людей; недаром искусство всегда считалось близким волшебству. Но в этой книге я выдвигаю еще и другое предположение – о том, что по совсем иной линии искусство сродни науке.

В огромном фонде литературы по изобразительному искусству удивительно редко встречаются работы психологов и физиологов о значении искусства для науки. В поисках таких работ приходится возвращаться чуть ли не к периоду Возрождения; к сожалению, авторы того времени не имели в своем распоряжении необходимых фактов, поскольку экспериментальное исследование восприятия началось значительно позднее.

В психологических экспериментах повсеместно используются именно картины-изображения; это вряд ли правомерно, поскольку – если я прав – любая картина представляет собою перцептивный парадокс. Ведь всякий предмет является самим собой, и только картины имеют двойную природу, и потому они – единственный в своем роде класс парадоксальных объектов. Никто, кроме человека, не способен создавать (а может быть, и воспринимать) картины и любые другие символы. Именно сила, заложенная в символах, подняла мысль выше чисто биологических пределов, в которых зарождалось мышление; эта сила все еще до конца не познана.

Если верно, что появление картин-изображений привело к возникновению формальных символов языка и логики, то мы должны благодарить первых художников за то, что их творения дали начало науке. А теперь именно наука позволяет нам заглянуть в механику человеческого восприятия, в перцептивные механизмы, с помощью которых мы видим и понимаем друг друга.

Я уверен, что далеко не все будут согласны с моими выводами, но ведь единогласие гораздо менее важно, чем понимание реально существующих различий во взглядах. Спор вообще стимулирует развитие мысли, не говоря уж о том, что взгляды другого человека могут послужить для развития собственных воззрений. Я надеюсь, что мысли, которые я старался выразить и развить в этой книге, послужат исходной точкой для конструктивного спора, в ходе которого мы, все вместе, сумеем увидеть окружающий мир и самих себя более ясно, а затем, по мере углубления нашей способности видеть, полюбим то, что увидим.

Опечатка

На странице 66 абзац начинается так:

Английский живописец Уильям Хогарт намеренно извратил перспективу в гравюре, изображающей (рис.36).

Следует читать:

Английский живописец Уильям Хогарт намеренно извратил перспективу в гравюре, изображающей на переднем плане рыбака (рис.36).