Кажется, совсем не нужно ведать читателю, с каким намерением и по какому поводу предпринято сие начертание. Довольно, что сочинитель, занимаясь некогда преподаванием логики, при недостатке таковых книг на языке отечественном почел должностию своею преподавать оную по своей рукописи. Почему он за нужное почитает объясниться пред читателем только в следующем: I. Настоящее начертание логики есть в собственном смысле только лишь начертание. Сочинитель ограничивался единственно нужнейшим и общеполезным в логике; посему пространные объяснения и глубокомысленные тонкости были бы здесь невместны; кроме того что первые по большей части скучны, а последние занимательны разве только для ученых, много лишнего времени у себя имеющих. Чистосердечный искатель истины довольствуется и одними ее признаками, а лукавый сцептик умышленно уклоняется от всякого уверения. Он заботливо ищет основания истины, но так и с тем только намерением, чтоб никогда его не найти, и употребляет силы своего ума не для обретения истины, но для защищения ученой своей упорности. Такому никакая логика не пособит. II. Поелику изыскание истины (что составляет собственный предмет логики) есть уже философствование, то почтено за нужное предварительно предложить как о понятии философствования вообще, так и о понятии и частях философии яко особой от других по содержанию своему науки. Таковое вступление, кажется, не будет почтено излишним, по крайней мере потому, что обыкновенно курс философский с логики начинается; а по сей причине и надлежит наперед и вообще предложить о понятии и содержании философии. III. Хотя обозрение душевных способностей, собственно, принадлежит к прагматической антропологии, или психологии, но здесь помещено оно по той причине, что тесную имеет связь с логическими предметами; сверх же сего, правила хорошей методы требуют предварительно иметь нужнейшие сведения о предлагаемом предмете вообще, коего особенное какое-либо свойство раздробительно имеет быть рассматриваемо. IV. Первую часть логики сочинитель старался обделать как можно проще и короче, почему и состоит она в одних почти определениях и нужнейших правилах и примерах, почти так же, как и в других доселе в России общеизвестных логиках сие было наблюдаемо. Но может быть, скажут: "Для чего в том не было последовано новейшей формы логик, раздробляя понятия, суждения и пр. по категориям?" Сочинитель на сие объясняется, что он предположил себе держаться пути кратчайшего и удобнейшего и что логику представлял себе наукою здраво и основательно судить о вещах, а не искусством ученого тонкоумия, к чему очень немногие имеют время. Конечно, ученые спекуляции каждому дозволительны и иногда бывают полезны, но делать из них необходимость и каждого к ним обязывать будет, кажется, дело совсем излишнее. Лучше того не касаться, без чего столь же хорошо обойтись можно. V. В главе о силлогизмах сделана немалая противу прежнего отмена. Прежняя теория о составлении простых силлогизмов, их фигурах и видах, основываемая на положении среднего термина в посылках, совсем оставлена как потому, что кроме бесполезной затруднительности в себе ничего не заключает, так и для того, что самое основание оной есть мнимое. Ибо известное положение среднего термина не может почесться чемлибо первоначальным в силлогизме, но есть последствие известного образа, по которому тогда душа действовать своим умом почла за приличнейшее с своим намерением. Почему вместо такового различения силлогизмов по внешнему их виду введено другое, основывающееся на их намерении и употреблении. Таким образом, вид силлогизмов третьей по-прежнему фигуры, годной только для исключения, поставлен непосредственно за наведением под именем отражения. Чрез таковую перемену сочинитель ласкается достигнуть по крайней мере той выгоды, что учение о силлогизмах будет простее и читатель не должен будет ломать голову над странными и, можно сказать, магическими словами, каковы суть bArbAra, bOcArdO, fElAptO и пр. VI. Об различных способах человеческого удостоверения и их важности предлагать в логике тем паче почтено за нужное, что без сего не могли бы иметь никакого основания логические наставления, ибо, чтоб увериться о справедливости чего-либо, надлежит наперед признать, что можно положиться на способ, которым удостоверение снискивается; и доколе источники нашего удостоверения будут еще подлежать какомулибо сомнению, до тех пор всякая логика яко наука достигать возможного степени уверенности будет невозможна. VII. О ясности познаний и догадках предлагать особо для того сочтено за потребное, что иначе почти не можно положить пределов, чему и сколько должны мы верить и что требуется для полной уверенности. Пышные демонстрации догматиков суть часто по одному внешнему виду таковыми, не заключая в себе иногда никакой силы к достаточному уверению. VIII. О приближении к истине потому сочинитель признал говорить за нужное, что в кругу человеческих сведений очень немногие почесться могут прямо знаниями или познаниями, а прочие суть сами в себе не более как только одно, однако ж подлинное приближение к истине. Кажется, что сим отделением и догматики и сцептики равно будут довольны: первые потому, что тут не отрицается совершенно познание истины, а другие для того, что отдается им на волю всякое аподиктически справедливым почитаемое мнение признавать только за основательное и преимущественный перевес на своей стороне имеющее. Да в таковой строгой разборчивости, кажется, и нужды нет, ибо не для того мы должны знать что-либо, чтоб только знать, но для того стараемся познавать, чтоб, основываясь на том познании, благоразумно могли поступать. Пускающийся без нужды на явную опасность, когда погибнет, не может тем быть оправдываем, что до того не был еще аподиктически уверен о неминуемой своей в сем случае гибели. IX. Естьли бы кто пожелал знать, какой системы придерживался сочинитель в сем начертании, то он признается, что заимствовался от многих как новейших, так и недавних писателей, но, собственно, системе чьей-либо не последовал никакой. Что ж касается до его образа мыслей в рассуждении познаний человеческих, то он думает, что "иное можем мы знать прямо, иное познавать, иному по необходимости должны верить, иное по такой же необходимости предполагать, об ином только правильно догадываться, а об ином напрасно и голову не ломать". X. Сверх сего, для возможного предупреждения без нужды обоюдных толков сочинитель объясняет, что философию, в смысле науки (Wissenschaft) взятую, по причине собственного ей образа умодеятельности почитает он очень от других наук отличною. Он представляет себе философию не цепью вытекающих одна из другой истин, где первое звено составляющая уже по необходимости руководит разум к признанию всех последующих (каковое свойство имеет математика), но многосоставным целым, где каждая часть прилеплена к другой и сама по себе и сверх того придерживается в сем положении другими, смежными и где потому за отторжением одной какой-либо части неминуемо надлежит последовать расторжению союза между всеми. Почему он думает, что философствующий должен иметь в виду не только логическую необходимость последования одной истины из другой, но и всеобщее всеми соотношение и всеобщую гармонию. А потому хотя б что и не следовало еще очевидно из предполагаемых начал, но естьли без того всеобщая гармония истин очевидно подвергается расстройству, то почитать оное не менее справедливым, как что формальным образом может быть доказано. И вообще сочинитель такого мнения, что в рассуждении о предметах философских один только аналитический способ, без помощи синтетического, совсем почти бесполезен. XI. Благоразумное чтение книг есть, без сомнения, важнейшее средство к обогащению себя познаниями, но без предварительного знания нужнейших правил герменевтики и критики нередко оное бывает или затруднительно, или малополезно. В "Логиках", доселе на российском языке изданных, предлагаемо было о сих предметах, так сказать, мимоходом. Почему сочинитель почел за должное говорить о сем несколько обстоятельнее, дабы по крайней мере познакомить читателя с главнейшими и наипаче нужными правилами сих наук. XII. Может быть, причтут в недостаток, что во второй и третьей части "Логики" нет почти никаких примеров на правила. Сочинитель и сам признает сие охотно, однако ж объясняется: а) что величина книги и без того уже довольно немала, а естьли б помещены были и удовлетворительные примеры на каждую статью, то б надлежало быть оной вдвое более, что как для издающего, так и для читателя не так выгодно; б) естьли б кому рассудилось проходить логику действительно по сему начертанию, то знающий учитель очень легко может дополнить таковой недостаток при изустном наставлении, а малосведущий может затрудниться в объяснении и готовых и ясных примеров, XIII. В рассуждении перевода технических терминов на российский язык много встречалось затруднений, ибо говорить по-русски о предметах философических, и притом почти в училищах только известных, еще не так-то дело обыкновенное. Почему в иных случаях употреблены были введенные уже, хотя иногда и странные, термины, в других – находящиеся в переводах подобных сей книг, а в иных сочинитель сам от себя оные придумывал, придерживаясь в том не столько литтерального перевода, сколько значения самой вещи. Так, напр[имер], Instantia переведено не настояние, но отражение, и Reflexio – не отклонение, но углубление, т.е. философическое вникание и пр. Впрочем, сочинитель за слова не вяжется: он еще будет благодарен, естьли кто подменит их действительно лучшими. XIV. Наконец, так как чадолюбию авторскому свойственно желать, дабы его произведение приобретало от часу высший степень совершенства, то и сочинитель сего начертания почел бы себе за приятнейшее одолжение, естьли б кто из знающих по сей части и благомыслящих особ удостоил сообщить ему свои замечания. Таким образом, время, благонамеренная критика и основательные советы к улучшению могли бы некогда исправить, дополнить и наградить те недостатки, каковые в сем сочинении еще находятся. Александр Степанович ЛУБКИН (1771–1815) Русский философ. Родился в Костромской губернии, в семье священника. Образование получил в Костромской духовной семинарии, а затем в Петербургской Александро-Невской духовной академии. По окончании академии в 1792 г. преподавал в Костромской семинарии немецкий язык и математику, а с 1797 г. – философию. В 1801 г. был назначен ректором так называемой армейской семинарии, где за годы преподавания составил свое "Начертание логики". В 1806 г. стал смотрителем Петербургского педагогического института, в 1810 г. – директором училищ Оренбургской губернии. В 1812–1815 гг. – профессор кафедры "умозрительной и практической философии" Казанского университета. Философские взгляды А.С.Лубкина представляют собой освоение западноевропейских идей (рационализма, сенсуализма, эмпиризма, философии "здравого смысла"), осуществляемое с характерным для русской философии углубленным интересом к нравственно-религиозным вопросам. В "Письмах о критической философии" (1805) он впервые в русской литературе подверг рассмотрению и критике философию И.Канта с позиций сенсуализма. Ряд оригинальных идей А.С.Лубкин высказал в логике. По его мнению, логика – часть философии, "научающая изысканию и исследованию истины", а истина – "сходство мысли с предметом мысли". Элементы вольномыслия в его последней работе "Начертание метафизики" послужили поводом к запрещению ее печатания; она была опубликована посмертно в 1818–1819 гг. |
URSS. 144 с. (Spanish). Мягкая обложка. 12.9 EUR
En el libro se describe de manera accesible y amena un sistema de ejercicios para el rejuvenecimiento facial. Los ejercicios se ilustran mediante fotografías que facilitan la comprensión del texto y permiten realizar individualmente la gimnasia. Los resultados alcanzados tras la realización del curso... (Подробнее) 376 с. (English). Твердый переплет. 110.9 EUR
The present book includes the first full catalogue of Russian porcelain of the 18th and 19th centuries from the Vladimir Tsarenkov Collection. The collection has over 250 outstanding works by leading Russian manufactories — the Imperial Porcelain Factory in Saint Petersburg and the Gardner Porcelain... (Подробнее) URSS. 128 с. (Russian). Мягкая обложка. 12.9 EUR
Это рассказы о любви, нежности, желании и страсти, которая бывает и возвышенной, и цинично-жестокой. В них абсурд и гротеск чередуются с методичной рассудочностью, милосердием и муками совести. Их персонажи – человеческие, слишком человеческие, - однажды встречаются, проживают кусок... (Подробнее) URSS. 224 с. (Spanish). Мягкая обложка. 19.9 EUR
La presente edición de la obra Matemática en el tablero de ajedrez, del conocido ajedrecista y escritor Yevgueni Guik, consta de tres tomos, a lo largo de los cuales se describen diversos puntos de contacto entre estas dos actividades del intelecto humano. Se resuelven diversos tipos de problemas matemáticos... (Подробнее) URSS. 504 с. (Spanish). Мягкая обложка. 32.9 EUR
Estamos tan habituados a que la ciencia describa la realidad mediante ecuaciones de asombrosa eficacia que raramente nos detenemos a pensar en la gentileza que demuestra el mundo prestándose a ello. ¿Por qué la naturaleza obedece reglas matemáticas tan magníficamente precisas?... (Подробнее) URSS. 224 с. (Spanish). Мягкая обложка. 16.9 EUR
De forma viva y amena, el autor expone una diversa información sobre el héroe del libro, la famosa constante matemática que aparece en los lugares más inesperados, obteniendo de este modo una especie de "pequeña enciclopedia" del número pi. La parte principal del libro es de carácter recreativo,... (Подробнее) URSS. 80 с. (Russian). Мягкая обложка. 5.9 EUR
Коллекция забавных историй и легенд, шуточных дефиниций и остроумных высказываний химиков и о химиках. (Подробнее) URSS. 304 с. (Spanish). Мягкая обложка. 29.9 EUR
¿Qué es la dimensión del espaciotiempo? ¿Por qué el mundo que observamos es tetradimensional? ¿Tienen el espacio y el tiempo dimensiones ocultas? ¿Por qué el enfoque pentadimensional de Kaluza, el cual unifica la gravitación y el electromagnetismo, no obtuvo el reconocimiento general? ¿Cómo se puede... (Подробнее) URSS. 200 с. (Spanish). Мягкая обложка. 19.9 EUR
La presente edición de la obra Matemática en el tablero de ajedrez, del conocido ajedrecista y escritor Yevgueni Guik, consta de tres tomos, a lo largo de los cuales se describen diversos puntos de contacto entre estas dos actividades del intelecto humano. Se resuelven diversos tipos de problemas matemáticos... (Подробнее) URSS. 184 с. (Russian). Мягкая обложка. 13.9 EUR
Автор настоящей книги рассказов --- современная швейцарская писательница Элен Ришар-Фавр, лингвист по образованию, преподававшая в Женевском университете. Ее герои --- почти всегда --- люди, попавшие в беду в какой-то момент жизни, чаще всего --- старики, никому не нужные и неспособные... (Подробнее) |