Фюстель де Куланж Н.Д. Римский колонат:
Происхождение крепостного права. Пер. с фр. Изд. стереотип.

Оглавленiе

Из предисловiя (отъ редактора русскаго перевода)

Предлагаемое ныне въ отдельномъ изданiи на русскомъ языке "разысканiе" Фюстель де-Куланжа "о римскомъ колонате" должно быть причислено къ самымъ выдающимся трудамъ знаменитаго историка. Оно долго "замалчивалось", какъ и другiя работы автора, немецкою наукою: представители ея не сумели найти лучшаго способа борьбы противъ раздражавшихъ ихъ остро антигерманистскихъ идей крупнаго противника. Но темъ не менее данная работа составила, можно сказать, эпоху въ исторiи изученiи темной и трудной проблемы, являющейся вопросомъ первостепенной важности какъ для соцiальной исторiи римской древности, такъ и для исторiи развитiя общественнаго строя средневековой Европы. Даже научные и идейные враги Фюстель де-Куланжа, часто не называя его, не признавая открыто значительности результатовъ его изследованiя, – не могли, однако, не основываться на нихъ: при освещенiи и построенiи вопроса о римскомъ колонате и средневековомъ крестьянстве они по неволе опирались на его крепкiя плечи.

Представляя вниманiю той части русскаго общества, которая живо и серьезно интересуется исторiею, – работу, появившуюся слишкомъ 20 летъ назадъ, иницiаторъ русскаго ея перевода, несмотря на это, убежденъ, что онъ, по мере силъ, содействуетъ прiобщенiю къ нашей научной литературе первокласснаго произведенiя великаго ученаго мастера, которое не утеряло и теперь своей свежести. Оно навсегда останется маленькою, но чистою жемчужиною историческаго искусства; а блестящими, солидными и оригинальными достоинствами содержанiя, оно очень долго еще будетъ победоносно отстаивать себя отъ забвенiя и устарелости, каковы бы ни были осуществившiеся после ея появленiя успехи историческаго знанiя. – Стремясь помочь русскому читателю войти въ сознательное изученiе и критическiй анализъ предлагаемаго сочиненiя Фюстель де-Куланжа, пытаясь облегчить ему правильную и всестороннюю его оценку, редакторъ долженъ въ несколькихъ словахъ осветить место книги 1) въ ряду другихъ трудовъ ея автора и 2) въ исторiографiи вопроса о колонате.

Нашего замечательнаго историка, проф. П.Г.Виноградова, одинъ изъ близкихъ его соратниковъ по науке назвалъ недавно "человекомъ одной книги". Такимъ парадоксальнымъ выраженiемъ подчеркивалось то, что вся ученая жизнь его посвящена созиданiю единаго громаднаго и сильнаго сравнительнаго изследованiя соцiальной структуры Европы въ эпоху среднихъ вековъ. Оно развертывается во много томовъ, но все они составляютъ нераздельное органическое целое, – одну книгу, одинъ, неуклонно строющiйся внушительный памятникъ. – Фюстель де-Куланжа въ такомъ же стысле можно назвать – "человекомъ двухъ книгъ" – книги объ античномъ общежитiи и родовой религiи и книги о древне-французскомъ общественномъ строе. Древняя civitas, polis – городъ-государство – ея эволюцiя и идеализацiя, съ одной стороны; съ другой – средневековой феодализмъ – поместье-государство – и его генезисъ: таковы два основные центра, около которыхъ поочередно вращалась вся его безпримерно трудовая, исключительно плодотворная научная жизнь. Въ первой половине все помыслы его направлялись на подготовку изумительнаго по гармонической стройности созданiя – "гражданской общины античнаго мiра". Вторая половина отдана была всецело на исчерпывающее собиранiе и глубокое изученiе матерiала, установку плана, разработку его частей и постепенное возведенiе нижнихъ ярусовъ гораздо более сложнаго сравнительно съ первымъ сооруженiя, – именно реконструкцiи роста общественнаго организма древней Францiи. Книга поражаетъ сжатою насыщенностью необычайно прозрачнаго синтетическаго построенiя, покоряющаго умъ тонкою простотою – не элементарнымъ симплизмомъ, а дивинирующею интуицiею основного одухотворяющаго мотива. Заставляютъ преклониться передъ колоссальною эрудицiею, богатырскою легкостью распоряженiя ею и небывалою силою проникновенiя въ ткань прошлаго, путемъ неутомимаго мельчайшаго анализа оставшихся отъ него следовъ. – Последнее зданiе выростало более запутаннымъ; оно осталось неоконченнымъ; но твердая путеводная нить неразрывной последовательности общей мысли, всегда блистающей передъ взоромъ читателя или ученика, не даетъ заблудиться въ лабиринте его помещенiй; и въ доме, оставленномъ безъ кровли, духовный житель его чувствуетъ надежный прiютъ. Сравненiе обоихъ продуктовъ великаго научнаго усилiя, вполне адекватныхъ каждый своей теме, свидетельствуетъ о разностороннемъ богатстве дарованiя создателя, убеждаетъ отдать ему честь какъ одному изъ "героевъ" научнаго познанiя человеческой культуры.

Фюстель де-Куланжъ запальчиво полемизировалъ съ противниками его идей и выводовъ; онъ можетъ казаться самоувереннымъ, по внешности, и даже высокомернымъ въ отстаиванiи своихъ мненiй противъ установившихся взглядовъ; но на самомъ деле онъ былъ проникнутъ глубокою, благоговейною скромностью передъ высокою задачею отысканiя исторической правды. Онъ постоянно сомневался въ своей способности ее открыть; онъ вечно виделъ, достигая результата, представлявшагося ему важнымъ шагомъ впередъ, расширявшiяся впереди дали, остававшiйся непорешеннымъ вопросъ. Отлично понимая и глубоко чувствуя величайшiя трудности истолкованiя далекаго прошлаго, Фюстель де-Куланжъ действовалъ всегда съ чрезвычайною осторожностью. Онъ не жалелъ труда на отысканiе новаго, раньше незамеченнаго обломка традицiи, не щадилъ крайняго напряженiя мысли и вниманiя въ примененiи всехъ доступныхъ мельчайшихъ прiемовъ методической обработки матерiала. Онъ шествовалъ медленно, чтобы двигаться твердою поступью, направляя шаги по строго и точно разследованной почве. Всегда оставался онъ веренъ выстраданнымъ въ труде заповедямъ: на годы анализа допускай лишь часы синтеза; иди впередъ лишь во всеоружiи опыта и знанiя; поднимай голосъ, лишь когда убежденъ, что онъ благовествуетъ истину; всегда умей отказаться отъ собственнаго заблужденiя, но остерегайся и общераспространенныхъ предразсудковъ другихъ. Научная работа была для Фюстель деКуланжа не только любимымъ призванiемъ, но и какъ бы религiознымъ подвигомъ...

Из введенiя

Колонатъ [то-есть, крепостное право сельскаго населенiя] представляетъ собою одинъ изъ самыхъ темныхъ институтовъ въ римской имперiи. Не легка задача определить, какъ онъ сложился, и каковы были управлявшiя имъ начала. Рабство истолковывается проще: оно являлось фактомъ исконнаго порядка, присущимъ строю первобытнаго общества; корни его кроются въ такой фазе жизни человеческаго рода, когда неравенства всякаго вида возникали естественнымъ путемъ. Но колонатъ – не рабство; мы скоро увидимъ, что онъ на него совсемъ не похожъ. Онъ не совпадаетъ также съ средневековымъ серважемъ. Колонъ, по сравненiю съ рабомъ или средневековымъ крестьяниномъ (сервомъ), – свободный человекъ. Мы не видимъ ни изъ одного текста, чтобы онъ былъ рабомъ въ настоящемъ или прошломъ. Онъ всегда рожденъ вольнымъ человекомъ, и законы продолжаютъ признавать его таковымъ во всю его жизнь.

Колонатъ не былъ, съ другой стороны, также особенностью первоначальныхъ учрежденiй римскаго государства; онъ появляется на светъ въ готовомъ виде среди общества, уже стараго, почти дряхлаго. Первая трудность заключается здесь въ необходимости уразуметь, какъ могло произойти, что миллiоны человеческихъ существъ, свободныхъ по рожденiю, въ эпоху, сравнительно спокойную, и въ недрахъ правильно устроеннаго государства, оказались приговоренными вечно обрабатывать землю, къ которой они были прикрепленые. – Безконечно затруднительно выяснить, какъ могло законодательство, которое во все эпохи исторiи человечества считалось писаннымъ разумомъ, провозгласить, что у земледельцевъ отнимается право сходить съ даннаго клочка почвы, и что въ силу одного факта обработки его они будутъ принуждены къ продолженiю этого труда "на вечныя времена". Подобные законы рисуются намъ съ перваго взгляда разрушенiемъ естественнаго порядка вещей и противоположностью справедливости. Правда, что почти все учрежденiя античнаго общества, если мы близко приглядываемся къ нимъ, вступаютъ въ столкновенiе съ современными нашими понятiями; но данное противоречитъ имъ особенно резко. Поэтому то мы прiобретемъ некоторое вероятiе уяснить себе его и выработать на него правильный взглядъ лишь подъ темъ условiемъ, если отрешимся отъ умственныхъ привычекъ, которыя царствуютъ надъ нашимъ сознанiемъ, и отъ общихъ началъ, которыя управляютъ жизнью въ наши дни.

Другая трудность при изследованiи вопроса вытекаетъ изъ того обстоятельства, что колонатъ неожиданно открывается передъ нашими глазами въ законахъ IV века какъ бы безъ всякаго подготовленiя. Всмотритесь въ законодательство более ранней эпохи, главнымъ памятникомъ котораго являются Дигесты, – вы не только не увидите въ немъ колоната, но наоборотъ найдете воплощенною въ совершенно отчетливыхъ чертахъ вольную аренду земли по срочнымъ контрактамъ: а последняя составляетъ противоположность колоната. Потомъ, внезапно, въ одномъ постановленiи Константина отъ 332 г. предстаетъ передъ нами начало или правило, прикрепляющее колона къ земле.

Некоторые ученые слишкомъ поспешно заключили отсюда, что колонатъ былъ установленъ именно въ ту эпоху. Вследствiе этого многiе стали разсматривать его, какъ спецiальное меропрiятiе, придуманное законодателемъ и введенное въ жизнь сразу. Когда составилось такое мненiе о колонате, возникъ вопросъ о томъ, какъ объяснить нововведенiе, такое необычайное, и въ ответъ предложены были две гипотезы: одни приписывали учрежденiе колоната изобретательности римскихъ императоровъ; другiе называли его заимствованiемъ отъ германцевъ.

Оба предположенiя не опираются ни на какомъ доказательстве. Съ одной стороны нельзя сослаться на императорскiй законъ, который учреждалъ бы колонатъ. Вы не найдете въ кодексахъ декрета о его введенiи. Законъ 332 г., о которомъ мы только что упоминали, не создаетъ колоната; онъ говоритъ о немъ, какъ о порядке, уже существующемъ. Къ тому же ни одинъ писатель того времени не относитъ установленiе этого института къ иницiативе котораго-нибудь изъ императоровъ, а какъ бы ни были недостаточны документы, находящiеся въ нашемъ распоряженiи, мы должны принимать за достоверное лишь то, о чемъ они свидетельствуютъ. Существуютъ такiя предвзятыя мысли, которыя какъ бы заставляютъ придумывать историческiе факты. Некоторые верятъ, напримеръ, что правительство римскихъ императоровъ обладало безграничнымъ политическiмъ могуществомъ; отсюда они и выводятъ, что воля императоровъ создала колонатъ. Утверждаютъ, что въ программу имперскаго правительства входила политика прикрепленiя всего сельскаго населенiя къ земле въ интересахъ обезпеченiя общественнаго порядка. Однако, такое предположенiе безусловно произвольно. Нельзя привести ни одного древняго текста въ подтвержденiе того, будто советники императоровъ задавались подобною целью, ни даже того, что она имъ приписывалась современниками. Въ самомъ деле было бы изумительно, если бы явленiе или институтъ съ такою природою, какъ колонатъ, былъ бы созданъ какимъ-нибудь государемъ. Соцiальныя учрежденiя никогда не слагаются такимъ путемъ. Надобно еще помнить, что римское императорское правительство никогда не отличалось реформаторскою предпрiимчивостью. Такiе глубокiе перевороты не были въ его духе. Заметимъ, наконецъ, что законодатель IV века говоритъ "объ очень древнихъ колонахъ; онъ сообщаетъ также, что основы колоната "установлены предками". Ему, стало быть, было известно, что возникновенiе института относится къ отдаленнымъ временамъ, и ему не приходило въ голову выводить колонатъ изъ распоряженiя какого-нибудь императора...

Об авторе

Куланж Нюма Дени Фюстель де

Выдающийся французский историк. Родился в Париже. Окончил в 1853 г. Высшую нормальную школу (Париж) и был направлен во Французскую школу в Афинах; проводил раскопки на острове Хиос. С 1855 г. преподавал в лицее в Амьене, а затем в лицее Св. Людовика в Париже. В 1861–1870 гг. — профессор Страсбургского университета, в 1870–1875 гг. — профессор Высшей нормальной школы, в 1875–1888 гг. — профессор Сорбонны. В 1880–1883 гг. занимал пост ректора Высшей нормальной школы. С 1875 г. — член Академии моральных и политических наук.

Первая значительная работа Фюстель де Куланжа «Гражданская община древнего мира» (1864) была посвящена древней истории. После Франко-прусской войны 1870–1871 гг. он до конца жизни занимался историей Средних веков. В своем главном труде «История общественного строя древней Франции» (в 6 т.) он выступил против выдвинутой О. Тьерри, Ф. Гизо и другими идеи о решающей роли классовой борьбы в истории Средневековья и закономерности революций. По его мнению, переход от Античности к Средним векам был постепенным преобразованием учреждений поздней Римской империи (романистическая концепция), и в основе европейской цивилизации лежат лишь римские, а не германские, общественные институты. Фюстель де Куланж был выдающимся знатоком документального материала, мастером тонкого и всестороннего его анализа; ввел в научный оборот много новых исторических источников. И хотя романистическая концепция была подвергнута серьезной критике (в том числе русскими учеными М. М. Ковалевским, П. Г. Виноградовым и др.), идеи Фюстель де Куланжа оказали в начале XX в. заметное влияние на западную историографию.