В истории народов, как и в жизни индивидуумов, бывают особые периоды, когда творческие и созидательные силы реализуются наиболее ярко и полно. В арабском средневековье такой период приходится на VIII–XI вв., когда в арабо-мусульманской империи – Халифате расцветает городская культура, развиваются ремесла и торговля, воздвигаются великолепные архитектурные сооружения (дворцы, мавзолеи, мечети, караваи -сараи, жилые и бытовые строения), создаются университеты, в которых наравне с богословием преподаются светские науки, комплектуются библиотеки. Усвоив и переработав многие культурные традиции Средиземноморья и древних цивилизаций Востока, арабы познакомили с ними в XI–XIII вв. Запад и тем самым внесли свою лепту в культурный подъем Европы эпохи Возрождения. Через арабов Европа впервые приобщилась к античной и восточной науке – медицине, математике, астрономии, философии. Не последнее место в ряду культурных достижений средневековых арабов принадлежит письменности – многочисленным и разнообразным сочинениям по математике и астрономии, философии и медицине, истории и географии, а также изящной словесности – поэзии и художественной прозе, оказавшим на европейскую литературу значительное влияние. Любовная лирика, рыцарский роман, дидактические рассказы о животных, авантюрная и "галантная" новелла – развитие всех этих жанров в Европе отмечено влиянием арабской средневековой литературы. Понятие "арабы", а следовательно, и понятие "арабская литература" имели в разные исторические эпохи разное содержание. В наше время арабами именуют ряд говорящих на арабском языке, связанных единством исторической судьбы и историко-культурных традиций народов, населяющих большие пространства Азии и Африки от Атлантического океана до границ Ирана и Индии и от Средиземного моря до верховий Нила. Соответственно под современной арабской литературой подразумевают совокупность литератур арабских народов. И хотя эти литературы корнями уходят в единую средневековую традицию и имеют много сходных черт, ныне они представляют в общественном и художественном отношении самостоятельные явления. Иначе обстояло дело в средние века. До VII в. под арабами подразумевались в основном кочевое население Аравийского полуострова, а также жители оседлых земледельческих общин южной и относительно немногочисленных оазисов его центральной и северной частей. Прилегающие к Аравийскому полуострову страны Ближнего Востока и страны, расположенные к западу от него, были населены народами, говорившими на разных языках. Персидский и арамейский (сирийский), греческий и египетский (коптский), берберские языки Северной Африки, романский и готский в Испании – таков далеко не полный перечень распространенных в этом регионе языков. Не менее пестрой накануне арабских завоеваний была картина религий, культов и верований. Шире всего были распространены христианство в несторианском и монофизитском вариантах, зороастризм и иудаизм. В некоторых областях сохранялись древние языческие культы. Кочевники доисламской Аравии постоянно оказывали давление на соседние области, группы бедуинов просачивались за пределы полуострова – в Сирию и Месопотамию и еще в первые века нашей эры образовали на его северных границах два небольших арабских княжества полукочевого типа: на границе Месопотамии и Сирийской пустыни к началу IV в. сложилось княжество Лахмидов с центром в Хире, а в V в. в Сирии – княжество Гассанидов со столицей в Джиллике. К концу третьего десятилетия VII в. кочевники Аравийского полуострова восприняли новую религию – ислам, и, объединившись в арабо-мусульманском государстве, начали свои завоевательные походы. В последующее столетие (до середины VIII в.) они покорили территорию от границ Франции на западе до Индии на востоке. Участвовавшие в походах бедуинские племена в большинстве своем переселились в подвластные страны (в Сирию, Месопотамию, Южный Иран, Египет, Северную Африку) и постепенно растворились среди местного населения (завоеватели составляли в покоренных провинциях незначительное меньшинство). Арабское завоевание привело к исламизации и арабизации многих областей империи. Народы Ирана, Средней Азии и частично Закавказья восприняли от завоевателей ислам, что существенно изменило характер их культуры и весь их духовный облик, но сохранили свою языковую самобытность. В наибольшей мере подверглись влиянию завоевателей Сирия, Месопотамия, а позднее-Египет и Северная Африка, жители которых полностью арабизировались, усвоив не только религию, но и язык завоевателей. Процесс арабизации шел быстрее в тех областях, население которых говорило на родственных арабскому семитских языках. Напротив, в Египте, в Северной Африке процесс арабизации растянулся на несколько столетий, а кое-где, например в некоторых районах Магриба, гак и не завершился. Осевшие в результате завоеваний в провинциях Халифата (племена Аравии принесли с собой свои диалекты, причем в результате сложного взаимодействия племенных диалектов с местными языками образовались арабские диалекты Ирака; Сирии, Египта и Магриба. Таким образом, под арабами до VII–VIII вв., т.е. до завоеваний, мы подразумеваем население Аравийского полуострова (как кочевое, так и оседлое), в то время как после арабских завоеваний, точнее, после того как ассимиляция арабских завоевателей в основном завершилась, арабами именуются не только кочевники-завоеватели, но и воспринявшие их язык и; религию жители завоеванных территорий. Разумеется, каждая область арабского мира сохраняла и после арабизации свои местные культурные особенности, однако "цементирующая" роль религии и языка была огромна. Кочевники-бедуины, стоявшие на более низком уровне общественного и культурного развития, чем жители покоренных ими стран, сумели внедрить на завоеванных территориях свой язык, свою религию, свои художественные вкусы. По мере исламизации покоренных областей новая религия превратилась в огромную политическую силу, объединившую покоренные народы также и идеологически. Возникает единая арабо-мусульманская культура, определявшая во всех арабизированных провинциях жизненный уклад, нравственные нормы и идеалы, общественные институты, психологию и модель поведения. Завоеватели и арабизировавшееся население покоренных областей образуют сплав, ставший позднее этнической основой при возникновении современных арабских народов. Интересно сопоставить последствия арабских завоеваний в Азии, Африке и Европе в сфере культуры с итогом германских завоеваний Римской империи. Вторжение франков в Галлию в 486 г. и подчинение ими галло-римского населения закончились в конце концов культурной ассимиляцией завоевателей, постепенно воспринявших христианство и более высокую галло-романскую культуру, и в частности литературу на местном, сперва народном латинском, а позднее – на сложившемся на основе вульгарной латыни французском языке. Могучим орудием культурной интеграции народов Халифата явился и арабский литературный язык, который не только был языком новой веры, но и насаждался омейядскими халифами как государственный язык на всей территории империи уже с конца VII в. Его быстрому распространению немало способствовало и отсутствие языкового единства в провинциях складывавшейся империи. Даже в пределах могущественного сасанидского Ирана накануне арабского завоевания государственным языком официально был признан арамейский, а в разных его провинциях было распространено множество языков и диалектов" К тому же языки и диалекты многих областей Халифата не имели письменности (берберский язык в Северной Африке, готский в Испании и т.д.). Шаг за шагом арабский язык вытесняет даже такие разработанные языки, как арамейский в Сирии и Иране, греческий в Сирии и Египте, латинский в Испании и Северной Африке. Все делопроизводство в провинциях постепенно переводится на арабский язык, знание которого становится обязательным условием при выдвижении на высшие государственные должности. Ни один житель империи не мог рассчитывать занять сколько-нибудь высокое положение в государственной иерархии или даже просто стать чиновником – кятибом – без прочных знаний арабского языка. По мере исламизации покоренных народов арабский язык перестает восприниматься лишь как язык завоевателей, но постепенно становится обязательным элементом культуры каждого образованного мусульманина. Поскольку мусульманин должен был изучать Коран только на языке оригинала (ортодоксальный ислам осуждал перевод "божественного слова" на другие языки, если только этот перевод не имел характера учебного комментария), то, естественно, всякий мусульманин – иранец или тюрк, житель Испании или Индии – стремился им овладеть. Более того, многие выходцы из исламизированных народностей не только изучили арабский язык, но и положили начало разработке его научной грамматики. Арабский язык был инструментом контактов и культурного творчества и за пределами мусульманской общины – им пользовались жители Халифата для общения друг с другом, на нем писали все образованные люди независимо от религиозной и этнической принадлежности. Так, с распространением ислама арабский язык стал универсальным языком богословия и светских наук, делопроизводства, хозяйственной, деловой и частной переписки – иными словами, языком всей культуры, государственности, общественной и частной жизни и оставался единым во всех мусульманских областях на протяжении многих столетий средневековой истории. Чтобы правильно понять динамику всего историко-литературного процесса, следует учитывать соотношение культур кочевников -завоевателей и покоренных ими народов. Поскольку в создании общей арабо-мусульманской культуры деятельное участие принимали все арабизированные народы Халифата, их влияние не могло не сказаться на ее характере. Взаимодействие разных культурных традиций было процессом достаточно сложным. Литераторы.и ученые, по происхождению иранцы, тюрки, греки, сирийцы, евреи и т.д., не утрачивая связи со своей родной культурой, в процессе приобщения к арабскому языку, новой религии и культуре усваивали не только исламские, но и древнеарабские традиции. Покоренные арабами народы с богатейшим культурным прошлым на определенном этапе попытались возродить и свои древние традиции (течение так называемой шу'убийи), что привело в литературе сначала к противопоставлению неарабского (в первую очередь иранского) культурного наследия арабскому, а позднее – к некоему литературному синтезу в пределах общей арабо-мусульманской культуры. С момента своего возникновения арабо-мусульманская империя являла собой государство теократическое. Светская и религиозная власть, сосредоточенная в руках правителя – халифа, рассматривалась как исполнение божественного закона. Всякий мусульманин был прежде всего членом религиозной общины, а уже потом жителем того или иного города, провинции, выходцем из определенной этнической группы. В средние века этнические границы зачастую были слишком зыбки, расплывчаты и главным критерием при определении включенности индивидуума в социальный коллектив была религиозная принадлежность. Порой трудно и даже невозможно связать с той или иной этнической группой какого-либо деятеля средневековой культуры – неараба по происхождению, выросшего в неарабской языковой среде, но писавшего свои труды пo-арабски и многократно переезжавшего из одного центра огромной империи в другой. Участие неарабов и даже немусульман в духовной жизни Халифата существенно способствовало интенсивному развитию арабской культуры, и поэтому мы имеем все основания говорить о них как о деятелях двух (своей! родной и арабской) культур. Хотя ислам в качестве всеобъемлющей, универсальной религии пронизал все стороны жизни арабо-мусульманского общества и контролировал все формы идеологии едва ли не в большей степени, чем христианство в средневековой Европе, языческие доисламские традиции завоевателей были так сильны, что словесное искусство средневековых арабов, в первую очередь поэзия, носило (за малым исключением) подчеркнуто светский характер. Поэзия придворных панегиристов была насыщена выспренними прославлениями достоинств знатных и богатых покровителей, застольная поэзия дышала жизнерадостным весельем, городская любовная лирика была начисто лишена какой-либо аскетической или мистической окраски. Даже суфийская лирика, выраставшая непосредственно из мистико-аскетического мировоззрения, была далека от представлений ортодоксально-догматического ислама и широко черпала поэтические темы и образы из светских жанров любовной и застольной поэзии. При ярой враждебности ко всему языческому ислам не только не сумел преодолеть доисламские поэтические традиции, но в какой-то мере даже способствовал их сохранению: Ревностные мусульмане, желая "реабилитировать" близкую их сердцу древнеарабскую поэзию, умудрялись создавать мифы, которые, по их мнению, должны были свидетельствовать о близости джахилийских (домусульманских) поэтов к исламу. Так, подобно истолкованию христианской церковью одной из эклог Вергилия как предсказания грядущего пришествия мессии, мусульмане создали легенду о том, будто доисламский поэт-моралист Зухайр завещал своему сыну отвергнуть политеизм и стать на путь единобожия. И древнеарабское словесное искусство, и арабская средневековая поэзия носили нормативный характер. Средневековому созданию с его унифицированными представлениями о человеке и мироздании свойственно стремление закрепить свои художественные принципы в форме эстетического канона. Формируясь на основе художественной практики предшествующих эпох, канон уходит корнями в древнее искусство и закрепляет идеал красоты и гармонии, сложившийся в народном представлении 'и ставший традиционным. Но если традиция проявляет себя как повторение приемов и следование образцам стихийно и по обычаю, то канон – это традиция, сложившаяся в систему и ставшая законом. Канон ограничивал тематику словесного искусства и поэтический язык, но в то же время обязывал поэта стремиться превзойти своих предшественников в разработке традиционных тем и образов, способствовал совершенствованию поэтического стиля. Чем сильнее дидактические устремления доминирующей идеологии (что характерно для средневековья вообще), а следовательно, чем более ощущается потребность выразить ее абстрактные идеалы в конкретно-чувственных формах, тем более условным становится художественный язык. (Сразу же оговоримся, что под доминирующей идеологией в арабо-мусульманской культуре мы подразумеваем сложное, в известном смысле противоречивое сочетание господствующей религии – ислама – с культивируемой арабскими завоевателями древней доисламской традицией.) Средневековый араб-мусульманин, как и всякий средневековый человек, жил в мире символов, во cсем, что его окружало, он видел приметы вечного, вневременного, божественного. Поскольку в представлении средневекового человека все вокруг него несло на себе печать творца, он напряженно всматривался в мир, в явления природы и события человеческой истории, стремясь прозреть их невидимую сущность, разгадать божественную волю. Эта трактовка вещного, "тленного" мира и всей земной жизни как носителей символов божественного промысла явилась в качестве универсальной формулы средневековой культуры мировоззренческой основой средневековой поэтической символики. Средневековая поэтическая символика была устойчивой и, по крайней мере в пределах образованного сословия, единой. С социально-психологической точки зрения устойчивость и единство символики соответствовали характеру мыслей и чувств, присущему образованным и воспитанным на общей культуре людям сословно-корпоративного общества, способным без труда расшифровать нормативные лирические аллегории, общезначимость которых, в свою очередь, была обусловлена традиционностью поэтического языка. Средневековое искусство, подобно фольклору, было искусством "узнавания", ориентировалось на "знакомое", когда читатель или слушатель мог оценить художественное слово лишь при условии, что изображаемые в нем явления жизни он мог "отождествить" с уже знакомыми ему и вошедшими в систему художественных правил моделями – художественными клише. Традиционные темы, мотивы, формулы служили сигналами для создания в аудитории определенного настроения. "В эпохи, когда индивидуальное начало слабо развито в искусстве,- пишет Д.С.Лихачев,- когда нет различных направлений, стилистический код един для эпохи и в известной мере для всех искусств. Единство стилистического кода, эстетическая негибкость, традиционность облегчают и творчество и сотворчество, и создание произведений) искусства: и их восприятие... Стиль эпохи, единый для всех искусств и для всего своего времени, существует только на определенных стадиях развития эстетического сознания, когда нет еще отдельных направлений в искусстве и нет индивидуальных стилей художников. Именно в период господства единого стиля легкость восприятия произведений искусства приводит к образованию универсальных стилеобразующих (принципов, условных форм и канонов" [186, 84–85]. Особый характер развития арабской средневековой культуры в специфических условиях формирования арабской государственности наложил на складывающийся канон свой отпечаток.. Завоеватели-аравитяне, опасаясь раствориться в среде исламизированного населения Халифата и стремясь противостоять местным культурным влияниям, всячески старались сохранить свои племенные связи и старинные культурные традиции, среди которых древней поэзии принадлежало одно из первых мест. При этом они даже пренебрегли тем обстоятельством, что эта поэзия была языческой и, стало быть, не соответствовала нормам новой, мусульманской морали. Исторический парадокс заключался в том, что, передав покоренным народам новое религиозное учение, арабам удалось внедрить в сознание деятелей их культуры в качестве универсального этико-эстетического идеала те самые культурные и поэтические традиции, которые пророк клеймил в своих проповедях. Огромный мусульманский мир от Испании до Индии как бы "забыл" (по крайней мере на время) свою собственную древность и признал древнеарабское словесное искусство в качестве своей коллективной античности. В результате словесное искусство древних арабов стало восприниматься в средние века и как вершина художественного мастерства, и как арсенал художественных образов. Средневековые поэты следовали образцам своих /древних предшественников, заимствуя у них основные жанровые черты и композиционные особенности, образы и реалии кочевой бедуинской жизни. Это следование традиции, на первых порах стихийное, обрело начиная с IX в. характер художественного закона. Поэтому во всех арабских средневековых поэтических жанрах конкретный жизненный материал всегда трансформировался в условных, предопределенных каноном формах, т.е. 'избранная тема влекла за собой определенный жанрово-стилистический строй, причем между темой (строго традиционной) и словесным ее выражением существовала неразрывная связь. В строящейся по заданной схеме касыде-панегирике надо было воспеть определенные, приличествующие рангу данного лица-покровителя достоинства, используя при этом традиционные формулы. Соответственно в поношениях осмеиваемому лицу приписывались все те пороки, которые (были противоположны воспеваемым в панегириках добродетелям. Лирический герой в любовных и застольных песнях наделялся определенными чертами внешности, поведения и речи, равно как и его возлюбленная или сотрапезник. Халиф-покровитель, высмеиваемый недруг, возлюбленная, сотрапезники, оплакиваемый друг или родственник покровителя – все имели свое "амплуа", рисовались в соответствии с некоей идеальной моделью, и описания их поступков и речей в виде традиционных формул кочевали из одного стихотворения в другое. Требованиям жанра, а не индивидуальным чувствам автора в средневековом искусстве был строго подчинен характер изображения. Более того, сам образ автора в представлении последующих поколений часто определялся преимущественным использованием им того или иного жанра. Например, автор застольных песен Абу Нувас рисуется традицией как человек легкомысленный. Абу-ль-Аташя, создатель философско-аскетических стихов,- как человек благочестивый и т.д. Поэтому всякая попытка проследить то средневековым источникам реальные черты автора затрудняется тем, что eгo образ обретает также жанрово-нормативный характер, соответствующий его поэзии. Имеется образ автора -придворного попрошайки, легкомысленного эпикурейца, влюбленного, аскета и т.д. В средние века традиционность не только преобладала над индивидуальным творческим началом, но само творческое начало могло себя проявить только в недрах традиции. В условиях нормативной эстетики "индивидуальный почерк" творца находил свое выражение во множестве ускользающих от внимания потомков деталей. Некоторые специфические трудности при попытке выявить характер творческого начала средневекового человека в конкретной обстановке арабского зрелого средневековья связаны с особенностью истории арабов и средневековой арабской литературы. С момента включения в арабскую культуру жителей покоренных провинций арабская поэтическая традиция, уходящая корнями в творчество доисламских бедуинских поэтов, оказалась под угрозой радикального обновления со стороны носителей иных, неаравийских традиций. Во все времена усвоение элементов чужой культуры требовало значительного времени и постоянно наталкивалось на сопротивление традиционных форм. Поглощение одной культуры другой не проходит без существенных потрясений (для культуры-победительницы, и, уж конечно, эти потрясения оказываются еще более существенными, когда речь идет о сложном синтезе культур разного типа. В условиях арабо-мусульманской империи "новым элементам" в культуре всячески противились носители древних традиций, воспринимавшие их как покушение "инородцев", в первую очередь иранцев, на нечто исконно арабское. В результате, вне зависимости от этнической принадлежности поэта (среди поэтов, "обновляющих" канон, преобладали иранцы, но были и "чистокровные" арабы – потомки завоевателей), борьба с отклонениями от канона принимала политическую окраску. И если новые идеи и поэтические темы "прорывались" в арабскую поэзию сравнительно легко, то новации в стиле пробивали себе дорогу с трудом и постоянно находились под огнем консервативной литературной критики. Встреча разных по типу культур открыла иные художественные возможности познания мира, а следовательно, позволила критически оценить традиционные формы. Переоценка старинных художественных идеалов привела к "обновлению" поэзии, которое, однако, в соответствии с социально-психологической природой средневекового человека не разрушило самого принципа нормативности искусства. Художественное сознание было таково, что привносимые в поэзию новации немедленно подчинялись общим принципам поэтического мышления и, едва появившись в поэтическом обиходе, обретали свою традицию и становились частью канона. В творчестве арабских поэтов в разные периоды обновление канона принимало различные формы. Раннеаббасидские стихотворцы (Башшар ибн Бурд, Абу Нувас, Абу-ль-Атахия и др.) стали вводить в поэзию новую тематику, создавать новые жанры. Сохраняя верность средневековой эстетике с ее тенденцией к нормативности, художественной абстракции и устойчивым словосочетаниям, эти поэты постарались сблизить средства изображения с объектом изображения. В их стихах, особенно относящихся к нетрадиционным жанрам, появляются "реалистические элементы": в описания вклиниваются художественные детали, позволяющие наглядно представить себе описываемое – будь то пейзаж, бытовая сценка или рассказ о сражении. Традиционное средневековое отвлеченно-абстрактное видение мира в их стихах сосуществует со стремлением художника привнести в (поэзию свой жизненный опыт и впечатления, с интересом к конкретности и материальности. Традиционные метафоры-символы часто оцениваются критиками положительно лишь в том случае, если они предметно-логически точны, что открывает доступ в поэзию тропам, позволяющим конкретно изобразить явления жизни. Даже в сфере чистой лирики, где конкретизирующий элемент не всегда может найти себе место, рядом с традиционными формулами появляются образы, навеянные живыми наблюдениями, психологическая достоверность которых подчеркивается родом художественных деталей. Поэты-"классицисты" IX в. (Абу Таммам, аль-Бухтури и др.) при всем их вкусе к подражанию древности также вносят в поэзию существенные новации. Они не желают довольствоваться сдержанной) манерой своих древних предшественников, столь "экономно" использовавших (поэтические средства, и стремятся к пышности и усложненности стиля. И хотя в своих панегириках эти поэты еще строго следуют фольклорной традиции и не столько изображают события и рисуют портреты своих персонажей, сколько возвышают и преображают их, создавая "лики" героев, совершающих величайшие, сверхчеловеческие подвиги, все же часто, опять-таки под воздействием живого опыта, рассказывая о конкретных событиях (походах, эпизодах из политической жизни), они изображают явления без их художественной идеализации и рисуют покровителя или eго недруга не только в "идеальных", но и во вполне "земных" чертах, так что в их образах можно узнать реальных людей с их слабостями и достоинствами. В творчестве Ибн ар-Руми, Ибн аль-Му'тазза и других поэтов есть стихи и целые поэмы, лишенные традиционной касыдной композиции или даже вовсе не укладывающиеся в рамки традиционных жанров. Наконец, что особенно показательно, у многих поэтов VIIIIX вв. (Башшар ибн Бурд, Абу Нувас, Абу-ль-Атахия, Ибн-ар-Руми и др.) встречаются критические и саркастические замечания о традиционных доисламских темах и мотивах и даже прямые 'пародии, в которых традиционный взгляд на поэзию, равно как и сам классический канон, рассматривается как нечто чуждое сознанию горожанина и предается осмеянию. Таким образом, уже в средние века условность в поэтическом искусстве сочетается с неизменным, хотя и осторожным, стремлением к конкретизации, к наглядности, к созданию иллюзии действительности, что позволяет говорить о "реалистических тенденциях" в нем и даже о "средневековом реализме". Поэтические фигуры во многих случаях перестают быть исключительно символами и аллегориями, условность изображения сосуществует с конкретностью, традиционные формулы и ситуации дополняются художественными деталями, заимствуемыми не из традиционного набора, но из (наблюдений над жизнью. Арабская средневековая проза менее нормативна, чем поэзия. Средневековое сознание еще не признавало вымысел в качестве основы художественного творчества, поэтому не всегда представляется возможным отделить прозу художественную от деловой, научной или даже богословской. Отсутствие в средние века четкой грани между художественной прозой и другими жанрами письменности проявлялось не только в том, что разнообразные историко-географические сочинения, труды филологов и антологии изобиловали элементами "изящной словесности" (содержали вставные новеллы или анекдоты, были написаны рифмованной прозой или стихами и т.д.), но главным образом в том, что само видение мира средневековым человеком было нерасчлененным и его научные наблюдения приобретали часто фантастическую окраску, а литературные вымыслы претендовали на фактическую достоверность. Средневековому мышлению была свойственна известная нерасчлененность чувственного и рационального познания мира, что предопределяло синкретический характер некоторых жанров письменности. Примером тому могут служить исторические и географические сочинения типа "Золотых россыпей" аль-Мас'уди [111] или "Чудес Индии" Бузурга ибн Шахрияра [2], здесь (причудливо переплетаются правда и вымысел, реальные наблюдения средневекового историка или путешественника с фантастическими рассказами и описаниями фольклорного происхождения, которым средневековый человек верил так же, как верили современники Шекспира в реальное существование ведьм и привидений. Хотя проза, так же как и поэзия, обычно рассматривается средневековыми арабами как важнейшее чисто арабское культурное наследие, она, не имея столь прочных корней из доисламском прошлом и лишь отдельными элементами восходя к словесному искусству древних арабов, развивается в средние века под сложным влиянием иранских, индийских и греческих литературных традиций. Не только Коран, но и древнеарабские исторические предания и легенды, а также сохранившиеся в устной передаче образцы древнего ораторского искусства оцениваются в средние века как непревзойденные шедевры, собираются филологами и комментируются. Однако в формировании средневекового прозаического канона все эти произведения доисламской и раннеисламской словесности решающей роли не играли, хотя их влияние на содержание и стиль средневековой прозы весьма велико. Откровенное подражание Корану средневековыми мусульманскими богословами не одобрялось, ибо могло навести на мысль, что в человеческих возможностях создать что-либо подобное этому "нерукотворному" произведению. Жившие в народной памяти как неписаная история исторические предания и легенды, в которых повествовалось о реальных событиях доисламского прошлого или о героических деяниях племен и отдельных племенных героев, своим языческим духом и отсутствием назидательного пафоса вызывали в средневековом человеке известный протест, тем более что они в отличие от поэзии не вполне удовлетворяли и художественным запросам средневекового человека, ибо их создатели и рассказчики не стремились словесно расцветить и украсить свое повествование. Устный характер древнеарабского ораторского искусства также не мог адекватно соответствовать усложнившимся требованиям новой прозы. Сравнительно бедная жанрами доисламская проза не могла стать образцом для подражания в средние века, особенно если учесть все многообразие новых прозаических жанров литературы научной, философско-богословской, деловой, адаба и, наконец, изящной словесности. Не обретя санкции традиции и сложившись главным образом под влиянием инокультурных элементов, арабская проза в отличие от (поэзии не была радикально скована предписаниями, ее жанровая система не приняла форму устойчивой иерархии – если оставить за пределами анализа многочисленные произведения народной литературы (новеллы, романы и т.д.), расцвет которой начинается не ранее X в. и которую критика относила к низшим, простонародным, не заслуживающим сколько -нибудь серьезного рассмотрения жанрам,- и прозаический канон не получил столь жесткого закрепления в трудах филологов. Тем не менее и в арабской средневековой прозе существовали устойчивые условно-нормативные связи содержания с формой, совокупность художественных правил и приемов, без соблюдения которых произведение не мыслилось достойным внимания. Весьма популярный прозаический жанр посланий (расаиль) -деловых, научных и личных-имел устойчивую композицию, из послания в послание кочевали клишированные описания, словесные образы. Произведения назидательного характера (литература адаба), даже если они были переводом или пересказом соответствующих индийских или иранских трактатов, также обрели на арабской почве привычную композицию. В многочисленных антологиях и литературно-критических сочинениях раздел о каждом поэте или прозаике начинался краткой стереотипной биографической справкой, затем следовали отрывки из его произведений в сопровождении разнообразных анекдотов, которые должны были прокомментировать поэтический или прозаический текст. Несколько выпадали из складывавшейся традиции послания сатирического характера, относящиеся к жанру, которому положил начало аль-Джахиз. Простота и логичность, вообще характерные для произведений аль-Джахиза, сочетаются в его сатирических посланиях с "элементами реалистичности" в таких пропорциях, каких не знала современная ему поэзия. Основоположник средневековой арабской художественной прозы старался раскрыть жизненный смысл изображаемых им явлений, проникая в психологию своих героев и рисуя события и ситуации наглядно, в формах реальной действительности. Он находил характерное, широко использовал художественную деталь, избегал всякой выспренности, индивидуализировал речь персонажей. Такая свобода изложения стала возможной в творчестве аль-Джахиза именно потому, что арабская проза развивалась под воздействием различных традиций и система ее приемов и правил не была регламентирована столь жестко, как в поэзии. Таким образом, на протяжении многих столетий истории средневековой арабской литературы, при неизменном доминировании в ней канона, делались многочисленные попытки порвать с традицией в выборе сюжета и образных средств и ввести новации, которые, в свою очередь, в силу самой структуры художественного мышления также приобретали характер нормативов. Этот конфликт "традиции" и "новаторства", канона и стремления отдельных поэтов и прозаиков выразить свои (индивидуальные чувства, нормативного, "идеализирующего" описания и "реалистических тенденций" составляет основное содержание литературного процесса арабского зрелого средневековья. Принятая в настоящей работе периодизация основана на сочетании исторического и типологического принципов [230]. Арабские средневековые филологи делили поэзию на три периода – доисламский, исламский и переходный – времени возникновения ислама. В соответствии с таким представлением филологи делили, а часто делят и поныне, арабскую литературу по династийному принципу на доисламскую, омейядскую и аббасидскую. Разумеется, при рассмотрении материала мы не следуем слепо средневековой арабской традиции, но также и не игнорируем полностью мнение средневековых филологов, труды которых играют для нас роль важнейшего первоисточника. Арабская словесность в V–XVIII вв. в типологическом плане отчетливо делится на два периода: древнеарабскую устную словесность (примерно до середины VII в., хотя и в последующее столетие поэтическое творчество по традиции носило устный характер) и собственно средневековую арабскую литературу (до конца XVIII, а в большинстве арабских стран – до середины XIX в.). Древнеарабская устная поэзия зародилась в незапамятные времена в среде кочевников Аравии и оставалась племенной бедуинской и позднее, в период возникновения ислама и арабских завоеваний. Изустно передавалась также древнеарабская проза (предания, произведения ораторского искусства, басни" пословицы), дошедшая до нас, как и древнеарабская поэзия, в более поздних записях. В отличие от древнеарабской поэзии, всегда авторской, произведения древней прозы обычно были результатом коллективного творчества, хотя арабская традиция иногда и упоминала в качестве их создателей тех или иных конкретных лиц. До середины VIII в., т.е. на протяжении более чем ста лет после возникновения ислама, арабская словесность создавалась почти исключительно в среде жителей Аравии и их потомков, выселившихся из Аравии после завоеваний. Начиная с VIII в. все большее распространение получает письменное литературное творчество. Арабская литература постепенно утрачивает племенной, характер, творцами ее все в большей мере становятся исламизированные и воспринявшие арабский язык жители покоренных провинций – "клиенты" завоевателей (мавля, мн. ч. мавали). Средневековую арабскую литературу, в свою очередь, можно разделить на три периода: 1. Раннесредневековая литература, соответствующая времени правления Омейядов (вторая половина VII -середина VIII в.). 2. Период зрелого, или "высокого", средневековья, примерно совпадающий со временем правления Аббасидов в Багдаде (середина VIII–XII в.). 3. Позднесредневековая литература -время распада Халифата и правления в Египте мамлюкских и турецких династий (XIIIXVIII вв.). Оставаясь на протяжении многих столетий (почти до середины XIX в.) по типу средневековой, арабская литература была сословной, т.е. делилась на литературу образованных верхов и народную, и характеризовалась строгой иерархией жанров и жесткой нормативностью каждого из них. Создателями раннесредневековой литературы, как и в древности, продолжают оставаться аравитяне и их потомки. Они творят либо в старых центрах арабской культуры (в бедуинских становищах и "священных городах" Аравии), либо в новой столице империи – Дамаску, либо, наконец, в арабских военных лагерях, постепенно превращавшихся в города – средоточие арабской культуры (Куфа, Басра и т.д.). Несмотря на известную эволюцию, древнеарабская поэзия в раннесредневековый период сохраняет все свои типологические черты (жанры, композицию, систему образов). Наибольшей популярностью в этот период пользуются традиционный панегирик (в резиденциях халифов и (высокопоставленных особ), столь широко распространенный у арабов с древнейших времен жанр поношений, а в самой Аравии – городская и бедуинская любовная лирика. Период зрелого, или "высокого", средневековья (середина VIII–XII в.) определяется включением в арабо-мусульманскую культуру многочисленных арабизированных и исламизированных народов Халифата, привнесших в нее свои древние традиции. Развитие арабской литературы в ее "классический" период протекало на фоне сложного взаимодействия различных культурных традиций, сопровождавшегося борьбой различных общественных и эстетических тенденций. В соответствии с преобладанием той или иной тенденции период зрелого средневековья можно разделить на несколько этапов. Начальный этап, охватывающий примерно 75 лет (середина VIII – конец первой четверти IX в.), отмечен усилением идейного и художественного воздействия иранских традиций. Под их влиянием арабская литература испытала "обновление", которое хотя и не изменило коренным образом ее характера, но привнесло много нового в традиционные жанры и образную структуру арабской поэзии, создало различные жанры арабской прозы и т.д. Рядом с панегирической поэзией широкое распространение получает любовная лирика (возникшая еще в Аравии в предшествующий период), в самостоятельные жанры выделяются застольная поэзия и стихи назидательно-аскетического содержания – прообраз будущей философской лирики, а в прозе развивается жанр личных и деловых посланий, появляются произведения литературы адаба (популярного жанра, сочетавшего образовательный, назидательный и развлекательный элементы);и рассказы о животных, представляющие собой переводы с персидского индоиранских назидательных сочинений. Иранское "вторжение" в арабскую культуру вскоре вызвало реакцию со стороны приверженцев традиционных поэтических форм, и к третьему десятилетию IX в. выявилось стремление возвратиться (в сфере поэзии) к ее истокам, возродить исконно арабские нравственные и поэтические идеалы – своеобразный "арабский классицизм". Начался семидесятипятилетний этап культивирования древнеарабских традиций (825–900). Филологи IX в. наперебой доказывали, что все новации предшествующего этапа – лишь следование (не всегда удачное) тем поэтическим приемам и формам, которые с таким мастерством и искусством умели применять древние поэты. Разумеется, никакие устремления "классицистов" не могли избавить поэзию от влияния "новых веяний". Более того, как мы покажем ниже, стремление как можно лучше подражать "древним" присутствовало в поэзии IX в. скорее как тенденция и вполне уживалось с невиданным прежде увлечением "новым стилем", изысканные фигуры которого столь часто и порой с таким блеском использовались поэтами этого времени. Общая установка в культуре IX в. на следование древним традициям сыграла исключительно важную рол/ь в освоении традиционного арабского наследия, способствовала более глубокому и всестороннему ознакомлению с произведениями древних поэтов, теоретическому оформлению представления о древней поэзии как об эстетическом идеале. Именно в этот период складывается в стройную теорию учение об идеальных поэтических моделях и образах, оформляется поэтический канон и как образец для подражания, и как свод изобразительных правил, закрепляющих законы создания художественных образов произведения и все его;идейно-эстетическое содержание. Именно тогда появляются первые трактаты, фиксирующие правила и приемы изображения, которыми теоретики поэзии (Ибн Кутайба, Ибн аль-Му'тазз и др.) как бы стремятся удержать словесное искусство на достигнутом уровне. Подобное стремление к выведению общих законов поэтического творчества возникает на фоне растущего влияния на арабскую культуру греко-эллинистической философской мысли, находящего свое выражение также в тенденции к упорядочению нормативной поэтики. Начиная с X в. острота противопоставления арабско-бедуинского чуждому, иноземному постепенно стирается, завершившаяся арабизация снимает вовсе (или смягчает) этническое и языковое (противоположение бедуинов-завоевателей исламизированным и арабизированным народам, и на основе сформировавшегося канона в литературе осуществляется художественный синтез – основа расцвета всех литературных жанров XXII вв. Этот последний этап зрелого средневековья – время наивысших художественных достижений средневековой арабской литературы,и период величайших успехов "арабского классицизма" и начала его кризиса, определившего дальнейший литературный упадок. Огромное искусственное политическое- образование – Халифат – оказывается непрочным и уже с конца VIII в. начинает распадаться на независимые провинции, причем процесс этот завершается к X в.;и сопровождается известной экономической, а впоследствии и культурной стагнацией. Дальнейшая феодализация Халифата и ослабление центральной власти делают арабо -мусульманскую империю (беспомощной перед лицом внешних завоевателей. В середине XIII в. страшный удар восточно-арабским областям наносят.монголы, разграбившие в 1258 г. Багдад. Начинается период (позднего средневековья (послеклассический период). Под ударами христианских правителей Испании (Реконкиста) арабы постепенно теряют свои владения в Европе. В начале XVI в. арабские области подпадают под власть турок-османов, а с XVIII в. становятся объектом завоеваний европейских держав. Политическая дезинтеграция способствует культурному размежеванию арабских провинций, в которых вое больше выявляются местные особенности, восходящие к доисламским, иногда языческим временам. Но и в период культурного упадка арабский язык не теряет своего научного, делового, а главное, культового значения и хорошее владение им считается необходимым для образованного чиновника, богослова, юриста, литератора. В позднесреднавековый период (мы употребляем этот термин в типологическом, а не в историческом его значении), который охватывает более шестисот лет (XIII–XIX вв.), традиционная (придворная литература.приобретает эпигонский характер, становясь чисто формальным подражанием классическим образцам. Исторически явившийся результатом определенных художественных достижений средневековый арабский, поэтический канон трансформировался в мертвящее начало, стесняющую творца регламентацию, порождавшую шаблон, умышленную стилизацию и (архаизацию. Если в период расцвета арабской поэзии канон понимался как воплощение эстетического идеала и в каждом отдельном произведении заново интуитивно создавался по законам художественного творчества, то в период.позднего средневековья он выступал лишь как правило и образец, сковывавшие творческие возможности поэта жесткими законами нормативной эстетики. Выродившийся в результате утраты обществом единых этико-художественных критериев в ремесленничество, арабский поэтический канон в период позднего средневековья привел к застою в искусстве, к изощренной, хотя порой и изысканной, шлифовке классических приемов, к тщательности разработки отдельных поэтических деталей, к их богатству и даже "излишеству", к бесконечному повторению традиционных клише. В обстановке упадка придворной поэзии на первый план все более выдвигаются жанры, возникшие еще в предшествующие столетия, но не игравшие существенной роли в культурной жизни образованных сословий: в поэзии – суфийская лирика, а в прозе – городские жанры народной поэзии, новеллистики и романистики. Более свободные от сковывающего влияния традиции, они развиваются главным образом в городах и находят почитателей среди менее образованных читателей и среди слушателей низших сословий. И хотя в соответствии с законами средневекового художественного сознания в произведениях этих жанров также на определенном этапе складывается устойчивая традиция в композиции и характере образов и формы, они остаются художественно активными вплоть до XX в. В VIII–XV вв. параллельно с литературой восточных областей Халифата и в тесной связи с нею творится арабская литература Испании (Андалусская литература), примерно с опозданием на одно столетие повторяющая те же этапы развития, но при этом представляющая особый, отличный! от восточно-арабского мир. Андалусская ветвь средневековой арабской культуры дала миру много замечательных ученых, философов, поэтов и прозаиков, и ей суждено было сыграть особую роль в ознакомлении Европы с наукой и культурой Востока. Исаак Моисеевич ФИЛЬШТИНСКИЙ (род. в 1918 г.) Крупнейший отечественный историк, востоковед-арабист. Доктор исторических наук, профессор. Родился в Харькове. Окончил исторический факультет Московского института философии, литературы и истории (1941) и Военный институт иностранных языков (1946). В 1955-1958 гг. – библиограф Всесоюзной государственной библиотеки иностранной литературы. С 1958 г. – научный сотрудник Института востоковедения АН СССР, с 1962 г. также преподавал в Институте восточных языков (с 1972 г. – Институт стран Азии и Африки) при Московском университете. В 1994 г. защитил докторскую диссертацию на тему "Социокультурная функция словесного искусства в средневековом арабо-мусульманском обществе". И. М. Фильштинский – автор фундаментальных трудов, посвященных средневековой арабской литературе и истории. Помимо двухтомной "Истории арабской литературы", охватывающей период с V по XVIII век, его перу принадлежат монографии "Арабская классическая литература", "Арабская литература в средние века. Словесное искусство арабов в древности и раннем средневековье", "Очерки арабо-мусульманской культуры VII-XII вв." (в соавторстве с Б. Я. Шидфар), "История арабов и Халифата (750-1517 гг.)", "Халифат под властью династии Омейядов (661-750 гг.)" и др., разделы по арабской литературе в многотомной "Истории всемирной литературы", переводы арабских литературных памятников ("Хроника египетского историка аль-Джабарти", народные романы "Сират Антар" и "Сират Сайф", "Занимательные истории" Ат-Танухи) и комментарии к ним. |
2023. 720 с. Твердый переплет. 21.9 EUR
Книга «Зияющие высоты» – первый, главный, социологический роман, созданный интеллектуальной легендой нашего времени – Александром Александровичем Зиновьевым (1922-2006), единственным российским лауреатом Премии Алексиса де Токвиля, членом многочисленных международных академий, автором десятков логических... (Подробнее) URSS. 2024. 704 с. Твердый переплет. 26.9 EUR
В новой книге профессора В.Н.Лексина подведены итоги многолетних исследований одной из фундаментальных проблем бытия — дихотомии естественной неминуемости и широчайшего присутствия смерти в пространстве жизни и инстинктивного неприятия всего связанного со смертью в обыденном сознании. Впервые... (Подробнее) URSS. 2024. 800 с. Мягкая обложка. 37.9 EUR
ВЕРСАЛЬ: ЖЕЛАННЫЙ МИР ИЛИ ПЛАН БУДУЩЕЙ ВОЙНЫ?. 224 стр. (ТВЁРДЫЙ ПЕРЕПЛЁТ) 11 ноября 1918 года в старом вагоне неподалеку от Компьеня было подписано перемирие, которое означало окончание Первой мировой войны. Через полгода, 28 июня 1919 года, был подписан Версальский договор — вердикт, возлагавший... (Подробнее) URSS. 2024. 344 с. Мягкая обложка. 18.9 EUR
Мы очень часто сталкиваемся с чудом самоорганизации. Оно воспринимается как само собой разумеющееся, не требующее внимания, радости и удивления. Из случайно брошенного замечания на семинаре странным образом возникает новая задача. Размышления над ней вовлекают коллег, появляются новые идеи, надежды,... (Подробнее) 2023. 696 с. Твердый переплет в суперобложке. 119.9 EUR
Опираясь на новейшие исследования, историк Кристофер Кларк предлагает свежий взгляд на Первую мировую войну, сосредотачивая внимание не на полях сражений и кровопролитии, а на сложных событиях и отношениях, которые привели группу благонамеренных лидеров к жестокому конфликту. Кларк прослеживает... (Подробнее) URSS. 2023. 272 с. Мягкая обложка. 15.9 EUR
Настоящая книга посвящена рассмотрению базовых понятий и техник психологического консультирования. В ней детально представлены структура процесса консультирования, описаны основные его этапы, содержание деятельности психолога и приемы, которые могут быть использованы на каждом из них. В книге... (Подробнее) URSS. 2024. 576 с. Мягкая обложка. 23.9 EUR
Эта книга — самоучитель по военной стратегии. Прочитав её, вы получите представление о принципах военной стратегии и сможете применять их на практике — в стратегических компьютерных играх и реальном мире. Книга состоит из пяти частей. Первая вводит читателя в мир игр: что в играх... (Подробнее) URSS. 2024. 248 с. Мягкая обложка. 14.9 EUR
В книге изложены вопросы новой области современной медицины — «Anti-Ageing Medicine» (Медицина антистарения, или Антивозрастная медицина), которая совмещает глубокие фундаментальные исследования в биомедицине и широкие профилактические возможности практической медицины, а также современные общеоздоровительные... (Подробнее) URSS. 2024. 240 с. Твердый переплет. 23.9 EUR
Предлагаемая вниманию читателей книга, написанная крупным биологом и государственным деятелем Н.Н.Воронцовым, посвящена жизни и творчеству выдающегося ученого-математика, обогатившего советскую науку в области теории множеств, кибернетики и программирования — Алексея Андреевича Ляпунова. Книга написана... (Подробнее) 2023. 416 с. Твердый переплет. 19.9 EUR
Вам кажется, что экономика — это очень скучно? Тогда мы идем к вам! Вам даже не понадобится «стоп-слово», чтобы разобраться в заумных формулах — их в книге нет! Все проще, чем кажется. Автор подаст вам экономику под таким дерзким соусом, что вы проглотите ее не жуя! Вы получите необходимые... (Подробнее) |