Известный романист и философ Карл Фосслер (1872–1949) – основатель "идеалистического языкознания", или неолингвистики, соратник и единомышленник Бенедетто Кроче (1866–1952) в борьбе с позитивизмом младограмматической школы. В лингвистической литературе всегда подчеркивается главная заслуга Фосслера – акцентирование эстетического начала в языке, обоснование статуса языкознания как эстетической дисциплины, придание особого статуса стилистике в рамках наук о языке, сочетание для этой цели различных философских, культурологических и лингвоисторических идей. В центре внимания Фосслера – поэтический язык, творение гениальной индивидуальности. Карл Фосслер (Karl Vossler) родился 6 сентября 1872 г. в городке Хоэнхайм под Штутгартом. Он получил образование как романист и литературовед в Тюбингенском, Женевском, Страсбургском, Римском и Гейдельбергском университетах. Одним из любимых учителей Фосслера был Фритц Нойманн. Это был весьма неординарный человек и великолепный педагог. За всю жизнь Нойманн опубликовал довольно незначительное число работ и был любим и известен в первую очередь как преподаватель. Э.Р.Курциус, ставший после него заведующим кафедрой романистики в Гейдельбергском университете в 1929 г., высоко ценил его отеческое отношение к студентам, которые называли его "папа Нойманн". Известен факт, когда Нойманн отказался занять пост ректора Гейдельбергского университета с тем обоснованием, что у него больше не хватало бы времени для студентов. Фосслер писал ему как-то: "Каждый, кому, подобно мне, было дано посещать Ваши лекции, имел возможность постепенно наблюдать за тем, как Вы всякий раз умело придавали предметам и вопросам теоретического исследования всегда ради практического научения им, самую простую, понятную, живую и проникновенную форму. Преимуществами этого педагогического мастерства я, как и прочие, долго восхищался и наслаждался. Однако, в конце концов, я распознал тайну Вашего искусства. Во всем, что попадается Вам на глаза, будь то в путешествии, в кабинете, во всех проблемах нашей науки, во всех концах романского мира Вы постоянно и непрестанно – я чуть было не написал "день и ночь" – искали пользу для Ваших учеников: "Как мне растолковать получше эту трудную, запутанную историю моим милым неопытным студентам?" Мысль о научных потребностях и познавательных способностях учеников была для Вас беспокойной, верной спутницей, как вне лекционной аудитории, так и за кафедрой. Вы никогда не избавляетесь от нее, она владеет Вами. – Но чтобы дать собою овладеть таким образом, нужна безоглядная преданность своему делу. И в этом заключается открытая для всех тайна Вашего искусства: огромная любовь к преподаванию". Эта увлеченность работой не оставляла Нойманну времени для публикаций. Однако он воспитал, как минимум, трех известных романистов: Карла Фосслера, Леонардо Ольшки и Эмиля Леви. То, что и Фосслер, став профессором, отличался большим педагогическим талантом, а также то, что ему приходилось читать лекции по гораздо большему спектру дисциплин, можно проследить по воспоминаниям его учеников. Ганс Райнфельдер (1898–1971) вспоминает: "Мой собственный учитель, Карл Фосслер, имел обыкновение читать шесть часов. Восемь семестров подряд он читал четырехчасовую лекцию по истории языка, за которой в следующих семестрах шли четырехчасовые лекции по французской литературе Средневековья и позднейших эпох. К каждой присоединялся двухчасовой семинар. Только когда он в Мюнхене работал над вторым изданием своего труда о Данте, когда он писал свои работы о Леопарди и Лопе де Вега, он дополнительно выступал с одночасовой публичной лекцией об этих представителях итальянской и испанской литературы. Для лингвистических лекций по французскому языку он тогда приглашал Ойгена Лерха, в то время как Лео Йордан читал лекции по литературоведению, обращая особое внимание на лингвистический аспект. Это было, таким образом, с самого начала неприятное положение вещей, когда романиста приглашали для чтения лекций по всем девяти языкам и литературам, но он мог посвятить лишь части своего предмета преподавание и исследование". После магистерской диссертации, посвящённой творчеству Данте, Фосслер защищает в 1897 г. кандидатскую диссертацию по истории восприятия мадригала в Германии. В 1898 г. Карл Фосслер пишет по мотивам этой диссертации работу "Немецкий мадригал. История его развития вплоть до середины XVIII в." (1898) [1] (См. Библиографию основных работ К.Фосслера в конце книги). Эта работа укладывалась в канву его литературоведческих изысканий; в 1898–1899 гг. из-под его пера выйдут несколько статей о поэтическом языке Белли, Полициано и Челлини [2; 3; 4], а в 1899 г. – докторская диссертация "Поэтические теории в раннем итальянском Ренессансе" (1899/1900) [5]. В этот же период Фосслер устанавливает контакт со своим вдохновителем – итальянским философом Б.Кроче, работы которого определили второе направление его интересов – эстетическое рассмотрение языка. Их знакомство состоялось в 1899 г. в Перудже, и с этого момента до конца дней они поддерживали очень теплые, дружеские отношения и весьма интенсивную переписку. Так, после землетрясения в Мессине Фосслер пишет Кроче 9 января 1909 г.: "В своих мыслях я часто вспоминал о той непостижимой катастрофе; и верь мне, что я искренне соболезную тебе и твоей стране в связи с этим несчастьем. Если бы из этого хотя бы извлекли вывод о необходимости экономического переустройства южной Италии! Поскольку, однако, никаких выводов не сделают, то что это так и останется бессмысленным событием и глупой, дикой причудой природы – и кого это утешит когда-либо?" Одновременно он отмечает: "Сейчас я как раз читаю твою "Философию и практику". Наслаждаюсь ей как гурман, весьма неспешно, ибо не хотел бы, чтобы наслаждение этим чтением слишком скоро закончилось". В 1900 г. Фосслер стал приват-доцентом, а в 1902 г. – профессором романской философии, литературы и истории языка Гейдельбергского университета. Романистика преподавалась там еще с 1842 г. В 1924 г., уже после ухода Фосслера, в этом университете создается Романский семинар, а заведующим кафедрой до 1929 г. становится другой видный романист – Эрнст Роберт Курциус (1886–1956). Курциус внес большой вклад в исследование новейшей французской литературы, написал блестящие эссе по французской литературе в новой Европе (1925). Первые публикации в своем новом статусе Фосслер посвящает по-прежнему литературоведческим проблемам – поэтическим теориям раннего итальянского Возрождения и истории итальянской литературы (1900) [5], философским основам "сладкого, нового стиля" Гвиницелли, Кавальканти и Данте (1904). Однако, в том же 1904 г. Фосслер публикует свой известный памфлет "Позитивизм и идеализм в языкознании" [8], в котором он, помимо собственно полемики, предпринимает важный методологический шаг: от регистрирующего, описательного рассмотрения языка и литературы к интерпретации, поиску каузальных взаимосвязей между фактами и историей человечеcкого духа. Противником Фосслера выступает в этой работе традиционная романистика (он анализирует, в частности, исследования В.Мейера-Любке), увязшая, по его мнению, в колее младограмматического позитивизма. Этот лингвистический позитивизм ограничивает себя усердным собиранием практического материала [8, 43] и совершенно не прилагает усилий к объяснению этого материала либо использует для подобного объяснения извлекаемые из самого материала имманентные "законы". Подобный подход он резко критикует как "отходы радикального позитивизма" (Afterwissenschaft des radikalen Positivismus) [8, 4]. Задачей настоящей науки Фосслер считает сведение фактологии к ее источнику, лежащему вне ее, так чтобы "выявить дух как единственную действующую первопричину всех языковых форм" [8, 63]. Творческий дух (der Geist) конкретного человека выступает теперь в качестве источника языковых форм и структур: "Дух, живущий в человеческой речи, конституирует предложение, член предложения, слово и звук – да и все прочее тоже. Он не просто конституирует их, он созидает (erzeugt) их" [8, 10]. Этот дух является, тем самым, индивидуальным, поэтическим и созидающим началом. Такова фосслерова интерпретация тезиса Гумбольдта о языке как энергейе – энергейя есть индивидуальная речевая деятельность творческой личности. Фосслер интерпретирует слова Гумбольдта о языке как самодеятельном, проистекающем из себя самого божественно свободном феномене и языках как зависящих от наций, которым они принадлежат, как противопоставление свободного индивидуального творчества и закономерного развития языка, связанного с взаимообусловленным коллективным творчеством [8, 94]. Идеалистическая теория языка, пропагандируемая в памфлете, носит у Фосслера "эстетико-исторический характер" [8, 94]. Подобное исследование языка должно выявить происхождение языковых конвенций сообщества "из духовных потребностей и тенденций большинства говорящих индивидуумов" [8, 16]. Всякое синтаксическое правило обосновано какой-либо превалирующей духовной спецификой данного народа [8, 17]. И все же указание на исторический аспект новой науки о языке помещает ее вновь в парадигму господствующей младограмматической парадигмы, против чего и была направлена вся полемическая аргументация Фосслера. В памфлете находят отражение и злободневные проблемы, только еще появившиеся на горизонте научных дискуссий в Германии. Так, Фосслер уделяет внимание взаимосвязи языка и расы, отмечая: "Чаще всего духовное родство кажется обусловленным физически, так что единство расы совпадает в общем и целом с единством языка. Однако нельзя забывать, что даже и антропологически весьма отличному человеку может быть дано охватить духовное своеобразие чужого народа, симпатизировать ему, участвовать в нем и говорить на его языке так, как будто он представитель этого народа. Духовное и расовое сходство, однако, непрестанно ограничивается индивидуальными различиями конкретных людей, т.е. частично упраздняется" [9, 92]. В этих словах пока еще нет политического подтекста, речь идет лишь о легитимизации личности научного исследователя, его выводов относительно языка и культуры иного народа. Характеристика языкового сообщества сводится в памфлете к признанию единственной причиной возникновения условностей, сообществ и языковых правил – "пассивность" индивидуального говорящего, его "дефицит языковой одаренности" и "границу духовной индивидуальности", которые в целом мешают бескрайнему индивидуальному языкотворчеству и, как следствие этого, возникновению в каждую секунду нового Вавилона [8, 88–89]. Однако пассивность, дефицит – это негативные атрибуты, поэтому Фосслер поначалу вообще отрицает реальность языковых сообществ, языковых правил и языковых границ [8, 89]. Вторая полемическая публикация Фосслера – вышедшая в 1905 г. работа "Язык как творение и развитие. Теоретическое исследование с практическими примерами" [9]. В ней Фосслер демонстрирует на примере анализа басни Лафонтена "Лис и ворон" принципы нового подхода к исследованию языка [10, 83–95]. Здесь мы обнаруживаем тонкую интуитивную аргументацию, опирающуюся на знание личности и стиля автора, особенностей его эпохи. Эстетическая интерпретация конкретного литературного текста, в понимании Фосслера, амбивалентна по отношению к ее позиционированию в науке о языке: "Это чисто эстетическое рассмотрение языка как творения принадлежит как к истории литературы, так и к языковедению... Нас же вовсе не беспокоит, к чему желают отнести наши скромные примеры" [9, 96]. Эта неясная позиция предопределила в дальнейшем дискуссии в лагере сторонников Фосслера в 20–30-х гг. Еще более скромна позиция Фосслера по отношению к теоретическим обобщениям на основе отдельных фактов в науке о языке: "Научной наша попытка является в той степени, по моему суждению, в какой мы попытались вскрыть внутренние причины этих отдельных фактов. Большего, чем понимание общего и индивидуального, нельзя ожидать от науки о языке как творении" [9, 96]. И здесь Фосслер все еще – пленник традиций младограмматизма, весьма осторожно подходящий к теоретизированию и строительству здания новой науки – идеалистического языкознания. В 1909–1910 гг. Фосслер работает на должности профессора романистики в Вюрцбургском университете. Он стал преемником Генриха Шнееганса, приглашенного в 1908 г. в Бонн. После ухода Фосслера его пост заняли Вальтер Кюхлер (1877–1953), в 1922–1929 гг. – Артур Франц (1881–1963), а с 1929 г. – ученик Фосслера Адальберт Хемель (1885–1952), специалист по испанской и французской литературе. Публикации вюрцбургского периода жизни Фосслера также затрагивают преимущественно историко-литературоведческие вопросы: историю создания и проблемы интерпретации "Божественной комедии" (1907–1910) [10], творчество неаполитанского поэта Сальваторе ди Джакомо (1908) [11], искусство трубадуров (1910) [11a]. Однако философские проблемы не оставляют его в покое: он рассуждает о взаимоотношении истинного и ложного в языкознании (1910) [12], а в 1911 г. пишет статью "Соотношение истории языка и истории литературы" [13]. И все же основную часть своей профессиональной жизни Фосслер провел в Мюнхенском университете на должности профессора романистики (1911–1938 гг.; 1945–1949). Именно там он публикует один из основных трудов своей жизни – "Культура Франции в зеркале ее языкового развития. История французского письменного языка от начал до классического Нового времени" (1913 г.) [6], указывая на очевидный поворот в аргументации и терминологии идеалистического языкознания: речь идет уже не о духе индивидуальных творческих личностей, а о развитии языка в зависимости от факторов и творчений национальной культуры в целом, политических, религиозных, литературных систем, созданных данным языковым коллективом (что напоминает подобные опыты В.Вундта в его многотомном исследовании "Психология народов", но уже без психолингвистического и волюнтаристского подтекста). Некоторые аргументы Фосслера становятся мишенью для оправданной критики, например, объяснение процесса становления партитивного артикля, который, по мнению Фосслера, непосредственно связан с духом расчетливости французов, сложившимся в благоприятных для этого социально-экономических условиях XIV–XVI вв. [16, 190–192]. Избранный метод исследования Фосслер также апробирует, изучая итальянскую литературу от эпохи Романтизма до футуризма и разбирая проблемы диалектной речи (1913) [17]. Начало Первой мировой войны застает его, таким образом, в Мюнхене. 4 октября 1914 г. 93 известных германских ученых, деятелей искусств и писателей обратились к народу Германии с "Воззванием к миру культуры!", в котором они оправдывали политику Германской империи. В воззвании Германия характеризовалась как свободолюбивая страна, которой эта война была навязана. Эта война велась, по мнению подписавшихся, не против германской армии, а против немецкой культуры; более того, "без германского милитаризма немецкая культура уже давно была бы стерта с лица земли". Войну авторы манифеста клялись вести как представители "культурного народа", поскольку не только судьба Германии, но и судьба всей Европы зависела, по их мнению, от исхода этой войны. Среди подписавших этот документ были Макс Либерманн, Фридрих Науманн, Карл Фосслер и Вильгельм Вундт. Одним из немногих ученых, отказавшихся подписать его, был Альберт Эйнштейн. Можно оправданно предположить, тем самым, что националистический задор, захлестнувший прессу и определенные слои населения Германии, коснулся и Фосслера, написавшего в 1915 г. примечательную статью "Как в Италии зародился воинственный дух" [19]. Для подобного исследования Фосслер также апеллирует к фактам из истории развития итальянской литературы и культуры. В военное время Фосслер печатает, помимо этого, лишь несколько эссе, наиболее важными из которых можно считать "Жизнь и язык" [20], "Историю итальянской литературы" (1916) и "Соотношение языка и национального чувства" (1918) [23]. В последней из указанных публикаций Фосслер формулирует свое отношение к языковому империализму: "Национально-языковая терпимость – это более поздний и нежный цветок человеческой образованности; поэтому, когда уже приобретено понимание этой проблемы, нетерпимость именно в этом отношении является еще большей глупостью и подлостью... Если же я удушаю язык своего соседа, чтобы вдохнуть в него свой собственный, то кто бы мог привести тому иную причину, кроме голого и глупого тщеславия, кое не становится лучше от того, что это тщеславие национальное" [23, 13]. Тем самым Фосслер намекает на конкретные сюжеты притеснения немецких языковых меньшинств в европейских государствах, прежде всего, во Франции. Весьма характерно, что, по мнению Фосслера, только крупные "наднациональные" государства, типа Римской Империи, способны обеспечить защиту языков малых народов от давления языков более крупных [23, 13]. Несмотря на то, что Фосслер отдает себе отчет в значимости родного языка для сохранения своеобразия языкового коллектива, он все же не идет дальше рассмотрения национальных языков как "чисто эмоционального выражения этнического своеобразия", имеющего эстетическую значимость и уступающего практическим потребностям государства: "Национальный язык как чисто эмоциональное выражение этнической особости обладает в конечном итоге эстетической и наглядной значимостью и будет всегда вынужден ограничиваться такими сферами, в которых проявляются практические потребности как можно более простого делового общения по вопросам военным, административным, правовым, торговым и прочим" [23, 14]. Тем самым, проявляется стремление Фосслера придать связи языка и национальности некий обыденный характер: "Поскольку мы сегодня видим вокруг себя лишь национальные языки, то мы привыкли рассматривать национальность и язык как неразрывно сросшиеся друг с другом... В сомнительных случаях дело с национальным языком обстоит как с конфессией: его исповедуют – то есть его можно сменить. Естественно, то есть соответствует естественной истории, но не естественным закономерностям, то, что язык нас объединяет в нацию" [23, 3]. Завершение войны не меняет его научных пристрастий – мы находим в числе его публикаций статьи о баснях Лафонтена (1919) [25], Данте как религиозном поэте (1921) [29] и творчестве Леопарди (1923) [37]. Исключение составляют статьи о соотношении грамматических и психологических форм языка (1919) [27], а также языка и религии (1920) [28]. После Первой мировой войны сторонники взглядов Фосслера, наконец, избрали название своему течению – "идеалистическая неофилология" (idealistische Neuphilologie), дав его сборнику в честь самого Фосслера в 1922 г. А в 1925 г. В.Клемперер и О.Лерх основали "Ежегодник филологии" (Jahrbuch f\"ur Philologie), который был призван стать форумом неофилологов в Германии В то же время неофилологи не занимали каких-либо видных постов в университетской среде страны, более того, неофилологическое течение было "слишком обширным и слишком гетерогенным, чтобы функционировать как настоящая научная сеть". Несмотря на это, именно из среды неофилологов звучали в то время самые провокационные научные лозунги относительно практики преподавания филологии в университетах. После 1925 г. в университетских кругах разгорелись ожесточенные дебаты о необходимости культурологической переориентации филологии, в ходе которых среди самих неофилологов возникли серьезные разногласия и расколы, к примеру, по вопросам об историчности национального характера (проблеме "перманентного француза"), о том, что является собственно объектом культурологии – язык или художественная литература. Под впечатлением от итогов Первой мировой войны Фосслер даже в 1922 г. позволяет себе такие высказывания, как: "Все же лучше говорить по-славянски со славянами либо вообще на эсперанто, либо еще лучше по-немецки, но ни в коем случае по-французски". Общий настрой этих высказываний, встречавшихся в той или иной форме и в более ранних научных работах Фосслера, вполне подпадает под характеристику "умеренно-националистического". Это настроение не удивляет, если учесть ситуацию в Мюнхенском университете тех лет – в 1923 г. его даже были вынуждены временно закрыть из-за антисемитских выходок студентов. Став ректором университета в 1926 г., Фосслер в своей инаугурационной речи запрещает в университете всяческие антисемитские действия, чем вызывает резко отрицательную реакцию части студенчества и коллег. 1923 год можно рассматривать как наиболее существенный в процессе построения теоретического здания неофилологии. Именно в этот год в Гейдельберге выходит второе издание "Культуры Франции" [34], Фосслер выступает с важной программной статьей "Границы языкового сообщества" в сборнике памяти Макса Вебера [32], а издательство "Хубер" выпускает в свет "Собрание сочинений по философии языка" [35]. В этой книге Фосслер определяет еще раз свое отношение к обсуждаемому в этот момент вопросу о существовании картины мира и языкового сообщества как важнейшего лингвофилософского и лингвософиологического феномена. Он утверждает: "Тот, кто пользуется в языкознании психологическими категориями, тот бредет, так сказать, по водоразделу, с вершин которого открывается с одной стороны – вид на долины и источники душевных мнений отдельных говорящих, а с другой – панорама обширных русел и систем языкового развития. Та дорога ведет в сторону языковых индивидуальностей и личностей, стилистики и литературоведения, а эта – в сторону языковых сообществ и языкового родства, в области исторической и сравнительной грамматики" [35, 123–124]. Конечно, Фосслер здесь излишне обобщает позицию тех ученых, с которыми он не согласен. В результате к "панораме обширных русел" языкового развития он отправляет как традиционалистов и компаративистов, так и приверженцев нарождающегося в этот момент неогумбольдтианства, для которых проблема языкового сообщества имела важнейшее лингвофилософское значение. Одновременно Фосслер пытается следовать идеям А.Мейе и отвергает оторванное от исторических проблем, чисто грамматическое сравнение нескольких языковых групп как "простое баловство": "Где заканчивается одна языковая группа или одно языковое сообщество и начинается другое, нельзя решить только при помощи грамматических понятий. Ведь понятия "языковая группа", "языковое сообщество" суть понятия социально-исторические" [35, 92–93]. Грамматику, которая была бы независима от таких исторических понятий, как языковое сообщество, развитие языка, смешение языков, принципиально невозможно себе представить, и в действительности ее не существует [35, 96]. Но даже понимаемый здесь как эстетический медиум, язык все равно проявляет свое качество как характерное выражение некоего духовного своеобразия и как целесообразный инструмент создания и передачи духовных ценностей [35, 94]. В культурно-историческом аспекте язык обладает двойной функцией: "Как выражение он участвует в эстетических достижениях, а как инструмент – во всех прочих духовных достижениях. Как выражение он пролагает дорогу всем предчувствиям, желаниям и наклонностям духа. Как инструмент он несет за духом весь опыт и достижения. Из предшественника и последователя язык превращается в пионера и хранителя, который как таковой не существует ни до, ни после духа, а постоянно при нем, в нем, идентичен с ним" [35, 94]. Свой метод в эстетике он называет теперь динамически ориентированным рассмотрением предметов (dynamisch eingestellte Anschauung der Dinge) [35, 43]. 12 января 1924 г. Фосслер выступает в Мюнхене с разъяснениями своей позиции по вопросу о языковом сообществе – с докладом "Языковое сообщество и сообщество по интересам" [38]. Фосслер отмечает в нем следующее обстоятельство: "В национальных языках даже деловые обстоятельства приобретают индивидуальный и персональный эмоциональный тон... При этом следует настоятельно подчеркнугь ту предпосылку, что национальные и отраслевые языки никогда не сосуществуют раздельно как чистые культуры, но всегда в связи и в многообразнейших смешениях друг с другом. Отраслевой язык как таковой мог бы создать свой собственный словарь и в случае нужды – собственную грамматику, но не собственный акцент" [3, 4]. Влияние национальных языков на отраслевые языки выражается, в частности, в появлении технических и терминологических антропоморфизмов, придающих отраслевым "языкам" нечто вроде целенаправленного, прикладного миросозерцания (Zweckgesinnung) [38, 6]. Выражение какого-либо понятия в конкретном языке, по мысли Фосслера, происходит "несобственным образом", через выражение сопровождавших созидание этого понятия чувств, интересов, желаний, надежд, опасений и пр., в результате чего "язык науки, каким бы строго вышколенным в логическом, терминологическом, грамматическом, логицистском, математическом отношениях и каким бы смиренным в эмоциональном аспекте он ни был, дарует нам, вместо света, очки, подзорную трубу и увеличительные стекла, с которыми большинство людей не умеет обращаться" [38, 7]. Фосслер полагает, что подобное обстоятельство не только неизбежно, но и весьма желательно, так что, к примеру, интерес исторического исследования требует, чтобы каждый народ сообщал о своем прошлом себе и нам на своем собственном языке [38, 7]. Поэтому и языку науки он придает "диалектно-диалектический" характер в том смысле, что "в царстве познания и истины всякое понятие желает обрести собственный диалект..., т.е. каждое желает так долго и интенсивно обкатываться в речи и отражаться по возможности во всех языках, пока оно не найдет успокоения в такой форме, которая не нуждается более в переводе" [38, 8]. Однако в социологическом отношении язык не является для Фосслера автономным феноменом, это всего лишь "персональный стиль", мощи которого недостаточно для создания связанного общим интересом человеческого сообщества. В языке непосредственно действует миросозерцание, но это миросозерцание поэтическое, и именно на его "скале или песке" построено всякое языковое сообщество [38, 16]. Рассуждения Фосслера вызывают удивление, когда он заявляет: "Национальное ощущение стиля немцев слабовато, и с этой точки зрения, перспективы существования нашего языкового сообщества весьма печальны. Но судьба немецкого народа, его борьба, его крах, его страдания обладают собственной поэзией, которая вероятно может восприниматься богаче и глубже и созидаться полнее, чем, если бы мы победили и торжествовали" [38, 17]. Эстетический смысл языкового сообщества подчеркивается тем, что его основа – поэтическое ощущение – связывается Фосслером не с лексикой и грамматикой языка, а с произношением, мелодикой, ударением и особенно ощущается в диалектных "акцентных сообществах" [38, 17]. Одной из наиболее важных работ Фосслера того времени стала книга "Дух и культура в языке" (1925). В этой работе предложена в целостном виде философская концепция Фосслера, в которой совместились постгегельянская эстетика, французская социология и неокантианское науковедение, взгляды Б.Кроче и немецких философов XVIII–XIX вв. Фосслер заявляет в этой связи, что Гердер, Гумбольдт, Гримм, Бопп и другие "научили нас, что существует лишь один язык – язык вообще, и что национальные языки суть лишь вариации, лишь инструментовки этого единства" [41, 145]. По крайней мере, "только тогда стало ясно, как всякий народ в своем языке ткет себе особое "мировоззрение" (или лучше сказать, возможности видеть мир, и как со своим языком и посредством своего языка нации сохраняют свои духовные особенности в живом родстве и взаимодействии, и как в лоне языков покоится своего рода предопределение, тихое указание и мягкое побуждение к тому или иному образу мышления" [41, 145]. Между инструментовками единого языка существуют, конечно же, различия в выражении тех или иных феноменов, однако Фосслер не согласен с тем, что все эти различия исторически обусловлены, поскольку в конечном итоге они связаны с тем видом умонастроения (Gem\"ut), которое господствует в данном языковом сообществе, с "национальным характером": "На самом деле, речь идет не о естественных и даже не об исторических каузальных взаимосвязях, а о феноменологических отношениях" [41, 128]. Обратим внимание на то, как Фосслер отказывает каузальности в статусе основной объяснительной категории своего учения. Выделяемые им "феноменологические отношения" носят исключительно коммуникативный характер, так что "французский язык, то есть созданная французами инструментовка языкового мышления, – это не результат, не опосредованное каким-то образом следствие их умонастроения или их национального характера", и "французы говорят по-французски не потому, что они обладают французским складом ума, умонастроением, склонностями характера, а лишь потому, что они говорят" [41, 128]. Примат стилистики обнаруживается в каждом, даже лингвосоциологическом, суждении Фосслера: "Национальные языки в жизненном процессе человеческого языка есть специфически стилистический момент, то есть та фаза речевой деятельности, в которой дух создает себе пространство для действия или готовит ту канву, по которой будет происходить говорение" [41, 152]. В качестве базовых концептов фигурируют в рассуждениях Фосслера национальные языки, языки как стилистические моменты речевого процесса и, наконец, говорение как последняя инстанция в суждениях о сущности языкового сообщества. Совершенно логично вписывается в эту схему принижения роли языка (не говорения!) и то мнение Фосслера, что "язык действует, правда, на благо объединения людей и ради их сообществ, но он не обладает такой силой, чтобы собственными средствами основать сообщество или сохранить его... Язык – не корень и не штамм, а цвет и плод социальной жизни" [41, 208]. Универсальное качество всякого языка, по Фосслеру, – его стремление к единообразию и предметности, индивидуальное же – только в стремлении к многоообразию и украшению, поэтому в сфере языка специфически национальное подпадает под понятие орнаментального, а немецкий или итальянский языки как особые национально-индивидуальные инструментовки языкового мышления равнозначны, по мысли Фосслера, с немецкой или итальянской языковой орнаментикой [41, 150]. Такое узкоэстетическое понимание "национального" в языке объясняет и отрицательное отношение Фосслера к восприятию языка как целиком "национального" явления: "Нет ни одного национального языка, который был бы только лишь национальным и оставался в тенетах орнаментики. Каким-то образом он должен служить и деловым и профессиональным целям" [41, 151]. Это же объясняет и понимание Фосслером "духа нации" или "гения народа" как "гениальности" нации, "силы, одаренности, темперамента", отличающих эту нацию от других, как "духовного природного инстинкта" конкретного народа [41, 152–153]. Язык обладает, тем самым, двумя противопоставленными друг другу существенными ипостасями – индивидуальной, которая во многом определяется "ограниченной и естественной ценностью аффекции" детских впечатлений, и объективно-общечеловеческой, обладающей универсальной ценностью духовной "услуги" человеку (Leistung); национальный язык есть лишь поле конкуренции этих двух ипостасей [41, 130]. Карл ФОССЛЕР (1872–1949) Известный немецкий лингвист, литературовед и философ. Родился в Хоэнхайме, недалеко от Штутгарта. Учился в университетах Тюбингена, Женевы, Страсбурга, Рима, Гейдельберга. Профессор Гейдельбергского (с 1902 г.), Вюрцбургского (1909–1910), Мюнхенского (1911–1938; 1945–1947) университетов. Ректор Мюнхенского университета (1926–1938; 1946). В сферу научных интересов К.Фосслера входили языки и культуры романских народов. Многие его работы были посвящены литературе и культуре Франции, Италии, Испании времен раннего Средневековья, Возрождения, Просвещения и романтизма. Другим направлением его интересов стало эстетическое рассмотрение языка. К.Фосслер – основатель "идеалистического языкознания", или неолингвистики, соратник и единомышленник известного итальянского философа Бенедетто Кроче в борьбе с позитивизмом младограмматической школы. Главная его заслуга в лингвистике – акцентирование эстетического начала в языке, обоснование статуса языкознания как эстетической дисциплины. |
2023. 720 с. Твердый переплет. 16.9 EUR
Книга «Зияющие высоты» – первый, главный, социологический роман, созданный интеллектуальной легендой нашего времени – Александром Александровичем Зиновьевым (1922-2006), единственным российским лауреатом Премии Алексиса де Токвиля, членом многочисленных международных академий, автором десятков логических... (Подробнее) URSS. 2024. 800 с. Мягкая обложка. 37.9 EUR
ВЕРСАЛЬ: ЖЕЛАННЫЙ МИР ИЛИ ПЛАН БУДУЩЕЙ ВОЙНЫ?. 224 стр. (ТВЁРДЫЙ ПЕРЕПЛЁТ) 11 ноября 1918 года в старом вагоне неподалеку от Компьеня было подписано перемирие, которое означало окончание Первой мировой войны. Через полгода, 28 июня 1919 года, был подписан Версальский договор — вердикт, возлагавший... (Подробнее) 2023. 696 с. Твердый переплет в суперобложке. 119.9 EUR
Опираясь на новейшие исследования, историк Кристофер Кларк предлагает свежий взгляд на Первую мировую войну, сосредотачивая внимание не на полях сражений и кровопролитии, а на сложных событиях и отношениях, которые привели группу благонамеренных лидеров к жестокому конфликту. Кларк прослеживает... (Подробнее) URSS. 2024. 704 с. Твердый переплет. 26.9 EUR
В новой книге профессора В.Н.Лексина подведены итоги многолетних исследований одной из фундаментальных проблем бытия — дихотомии естественной неминуемости и широчайшего присутствия смерти в пространстве жизни и инстинктивного неприятия всего связанного со смертью в обыденном сознании. Впервые... (Подробнее) URSS. 2024. 344 с. Мягкая обложка. 18.9 EUR
Мы очень часто сталкиваемся с чудом самоорганизации. Оно воспринимается как само собой разумеющееся, не требующее внимания, радости и удивления. Из случайно брошенного замечания на семинаре странным образом возникает новая задача. Размышления над ней вовлекают коллег, появляются новые идеи, надежды,... (Подробнее) URSS. 2023. 272 с. Мягкая обложка. 15.9 EUR
Настоящая книга посвящена рассмотрению базовых понятий и техник психологического консультирования. В ней детально представлены структура процесса консультирования, описаны основные его этапы, содержание деятельности психолога и приемы, которые могут быть использованы на каждом из них. В книге... (Подробнее) URSS. 2024. 576 с. Мягкая обложка. 23.9 EUR
Эта книга — самоучитель по военной стратегии. Прочитав её, вы получите представление о принципах военной стратегии и сможете применять их на практике — в стратегических компьютерных играх и реальном мире. Книга состоит из пяти частей. Первая вводит читателя в мир игр: что в играх... (Подробнее) URSS. 2024. 248 с. Мягкая обложка. 14.9 EUR
В книге изложены вопросы новой области современной медицины — «Anti-Ageing Medicine» (Медицина антистарения, или Антивозрастная медицина), которая совмещает глубокие фундаментальные исследования в биомедицине и широкие профилактические возможности практической медицины, а также современные общеоздоровительные... (Подробнее) URSS. 2024. 240 с. Твердый переплет. 23.9 EUR
Предлагаемая вниманию читателей книга, написанная крупным биологом и государственным деятелем Н.Н.Воронцовым, посвящена жизни и творчеству выдающегося ученого-математика, обогатившего советскую науку в области теории множеств, кибернетики и программирования — Алексея Андреевича Ляпунова. Книга написана... (Подробнее) 2023. 416 с. Твердый переплет. 19.9 EUR
Вам кажется, что экономика — это очень скучно? Тогда мы идем к вам! Вам даже не понадобится «стоп-слово», чтобы разобраться в заумных формулах — их в книге нет! Все проще, чем кажется. Автор подаст вам экономику под таким дерзким соусом, что вы проглотите ее не жуя! Вы получите необходимые... (Подробнее) |