Показать ещё...
ФОРМУЛА ЖУРАВЛЕВА-2 Статья "Формула Журавлева" была написана уже без малого 10 лет назад и опубликована в одном из сборников Северного международного университета (г.Магадан). Неожиданно мне было предложено переиздать ее в качестве предисловия к сборнику избранных статей В.К.Журавлева. Перечитав то, что было когда-то написано мною, я убедился в том, что мое отношение к Владимиру Константиновичу не изменилось, разве что стало еще теплее. Наверное, можно было бы публиковать статью без изменений, если бы не одно но. Тогда, 10 лет назад, я ничего не написал о православии Владимира Константиновича. Сегодня я считаю, что это было серьезным упущением. В первую очередь по этой причине я решился дополнить свою прежнюю статью, но не отказываюсь от названия, поэтому – "Формула Журавлева-2". Сразу честно предупрежу читателя: это не научная статья, а, скорее, научные воспоминания. Этот жанр в лингвистической литературе блестяще представляют очерки А.А.Реформатского "Из истории отечественной фонологии". Здесь я попытаюсь избежать протокольного рассказа о моем научном руководителе Владимире Константиновиче Журавлеве, потому что сегодня он для меня не только и не столько научный руководитель. За годы общения с ним он стал для меня чем-то большим, чем научный руководитель. Он стал неким нравственным эталоном как в научном, так и в человеческом отношении. И то чувство глубочайшей человеческой признательности, которое я к нему испытываю, пусть вдохновляет и освещает эти мои скромные заметки. В 1983 году я, начинающий ассистент далекого магаданского вуза, приехал на курсы повышения квалификации в МГПИ им.В.И.Ленина. Первое заседание "фэпэкашников" (почему-то по-московски с начальным "фэ", а не "эф"). Профессура кафедры общего языкознания знакомится со своим будущими учениками, некоторым из которых далеко за пятьдесят. Более опытные "фэпэкашники" рассказывают мне, кто есть кто. Слышу шепот: "Нет Журавлева, скоро должен быть". Проходит какое-то время. Вдруг в аудиторию (да простит меня Владимир Константинович!)... вкатывается маленький, бородатый и какой-то очень пронзительный человек. Я даже сейчас не знаю, почему его первое появление у меня всегда связывается именно со словом "вкатывается". Разве может щупленький, худенький, в чем-то угловатый человек "вкатываться"? Если это Журавлев, то может. Он всегда какой-то разговорный, даже просторечный. Попробуем сказать: в аудиторию вошел Журавлев. Сказать, конечно, можно, но это будет какой-то другой Журавлев. Настоящий Журавлев может вбежать, влететь, проскочить, вкатиться, наконец, но только не войти. Сейчас мне трудно вспомнить свои ощущения именно от первой встречи. Ведь я тогда не знал, чту именно мне надо запоминать. Но уже в тот момент я ощутил какую-то неуместность Журавлева в этой чинной профессорской компании (пусть другие не воспримут это как упрек). Он вел себя, как непоседливый ученик: вертел головой по сторонам, с кем-то перемигивался. Наконец ему предоставили слово, он встал и начал говорить, как будто ни к кому конкретно не обращаясь, немножко в себя. Мне бы сегодня очень хотелось написать, что уже та речь произвела на меня неизгладимое впечатление. Но должен сознаться, что то краткое вступительное слово не очень мне запомнилось, может быть, потому, что Журавлеву было трудно попасть в академический тон других выступлений. После собрания меня представили Владимиру Константиновичу: "Вот он хочет заниматься фонологией". Хотя я к тому времени уже имел стойкий интерес к фонологии, прочитал достаточное количество работ в этой области, вид во время беседы у меня был довольно жалкий. Потому что выяснилось, как мало я читал в той области, к которой сам же проявлял интерес. После разговора настроение было не очень веселое. Где-то я даже был недоволен моим собеседником. "Ну, в самом деле, как я в Магадане мог бы прочитать О.Брока, которого после революции и не думали переиздавать!". Кстати сказать, замечательная работа О.Брока по русской фонетике не переиздана до сих пор. Потом были лекции, на которых Журавлев в качестве вступительной части излагал свои взгляды на историю фонологии. В то время он как раз завершал работу над "Диахронической фонологией", только что вышли в свет "Внешние и внутренние факторы языковой эволюции". Владимир Константинович с упоением говорил о своем в\'идении проблем, было интересно, но трудно. В то время я уже был знаком с Трубецким, Аванесовым, Реформатским, но не читал работ Якобсона, Поливанова, Мартине, Стеблина-Каменского и многих-многих других. К своему стыду, не знал я работ и самого Журавлева. Излагаемое Журавлевым в лекциях все время притягивало своей независимой самобытностью. Уже тогда я почувствовал Журавлева-интегратора. В его изложении все ученые жили не сами по себе, а как-то вместе: одни продолжали дело других, доделывали то, что было завещано предшественниками. Вполне вероятно, если бы все те фонологи, о которых говорилось в лекциях, живые и ушедшие, пришли на лекцию Журавлева, они вряд ли согласились бы с тем местом в науке, которое отводилось для них Журавлевым. Вместе с тем, думаю, все были бы очарованы общей стройностью изложения. Потом Владимир Константинович перешел к собственно фонологии. До встречи с ним мне не приходило в голову, что какая-то диахроническая фонология может быть особой теоретической дисциплиной. Дело представлялось так. Есть фонология, настоящая, синхронная, и есть история языка. Берем готовую синхронную фонологию и идем с ней к истории языка. В результате наложения одного на другое получаем историческую (или диахроническую) фонологию. Но это уже будет диахроническая фонология какого-то конкретного языка: русского, китайского, чукотского и т.д. Создание какой-то диахронической фонологии вообще представлялось излишней научной роскошью. Судя по многим публикациям, так до сих пор думают многие наши ученые. Читая работы по фонологии, которую авторы с легкостью называют исторической или диахронической, не перестаешь удивляться тому, что они обходятся научным аппаратом фонологии синхронной, даже не подозревая о том, что может существовать особая фонология историческая, обладающая своим собственным научным аппаратом. Нельзя сказать, что я принял сразу все, что предлагал Владимир Константинович в своих лекциях. Так, местами смущала некоторая похожесть ряда журавлевских фрагментов на построения Трубецкого. Только, пожалуй, сегодня я вполне могу объяснить себе, в чем тут дело. Действительно, Журавлев много взял у Трубецкого, но сейчас меня это не смущает. Надо самому быть научным ростом с Трубецкого, чтобы уметь у него взять. Чем талантливее ученый (а что говорить о гениальном!), тем труднее у него заимствовать. Не случайно некоторые юркие аспиранты предпочитают списывать с работ, отмеченных печатью посредственности. Списать же у Трубецкого нельзя, даже если тебе в руки попадет нигде не опубликованная его работа. Так же, как нельзя списать у Пушкина. Иногда мне приходилось разговаривать с теми, кто "открыл", у кого же Журавлев
все-таки списал свои работы. Только фамилии почему-то назывались разные:
Поливанов, Мартине, Трубецкой, Якобсон. Эти "открыватели" напоминают мне слепых
из басни И.А.Крылова, которые спорили о том, что из себя представляет слон.
Один утверждал, что слон – это канат (он трогал хвост), другой доказывал, что
слон – это столб (он ощупал ногу) и т.д. Но ни один из них не знал, что же
такое слон на самом деле. Можно долго и убедительно доказывать, что
Журавлев – это Поливанов, или Трубецкой, или Мартине. Задача упрощается еще
тем, что сам Журавлев никогда не скрывает своих предшественников. Но все это
будут доказательства слепых. Истина же проста: Журавлев – это Журавлев. Это
как знак, сущность которого не выводится из его материальных свойств. Знак
всегда сложнее своего материального субстрата. Нельзя получить Журавлева,
складывая Поливанова с Мартине. Нужно еще что-то. Это что-то – сам Журавлев.
Владимир Константинович любит формулы. Если попытаться его самого представить
в виде формулы, то она будет выглядеть так:
Журавлев = (Фортунатов +
Шахматов + Поливанов + Якобсон + Трубецкой + ...n) X Журавлев.
Читается формула просто: Журавлев – это предшествующий научный опыт, осмысленный и переработанный самим Журавлевым. Теперь еще раз попытаемся ответить на вопрос: почему же в Журавлеве так много именно от Трубецкого? Ответить на этот вопрос помогает сам Журавлев своей статьей, посвященной Трубецкому. Трубецкого всегда притягивала история языка, его научное мышление было скорее
диахроничным, чем синхроничным (если вообще можно позволить себе такое
противопоставление). Вспомним, что книгой своей жизни Трубецкой считал именно
"Историю праславянского языка". Так Трубецкой хотел. Книга о праславянском
языке не была завершена, реально же книгой жизни стали посмертные "Основы
фонологии". Здесь Трубецкой подчеркнуто синхроничен, исторические экскурсы
крайне редки. К материалу родного русского языка он обращается реже, чем
к немецкому. Кажется, историк русского языка здесь скрыт совершенно.
На поверхностном уровне это так, но на глубинном иначе: его научное мышление
остается диахроничным. Ряд положений, сформулированных как синхронические,
оказываются верными только по отношению к диахронии. Так, Трубецкой пишет
о том, что нейтрализовываться могут только одномерные привативные
пропорциональные оппозиции. В ряде работ уже поспешили объявить это положение
ошибочным – якобы факты ему противоречат. Однако, отбрасывая это положение,
мы, может быть, отказываемся от одного из самых притягательных положений
фонологической теории Трубецкого. Что же делать с Трубецким, если русский
вокализм самым беспардонным образом нарушает сформулированное им правило?
В безударном положении нейтрализуются оппозиции фонем [о] : [а] (после твердых)
и [о] : [и] (после мягких). Полнейший произвол! Фонемы [а] и [о] отличаются
друг от друга на два признака, а не на один, но вопреки Трубецкому они
нейтрализуются. А фонемы [о] и [и] вообще не имеют ни одного общего признака.
Стало быть, базы для нейтрализации нет вовсе! Полную "реабилитацию" положение
Трубецкого получает только в диахронии. Когда нейтрализация оппозиции фонем [о]
и [а] формировалась, отношения между этими фонемами соответствовали формуле
Трубецкого. Именно такое решение предлагает в своих работах В.К.Журавлев,
представляющий отношения между фонемами [о] и [а] в виде целой серии
рефонологизаций:
Это только маленький пример того, как органично вплетаются в построения Журавлева идеи Трубецкого. Любителям искать в чужих работах плагиат предлагаю отделить здесь Трубецкого от Журавлева. Вряд ли получится, потому что это – сплав. Кстати, к такому решению вопроса об аканье Журавлев пришел, кажется, еще до знакомства с работами запрещенного тогда Трубецкого. Так Журавлев помогает понимать Трубецкого, Трубецкой – Журавлева. Достойные собеседники! Поэтому нет ничего удивительного в том, что в значительной степени диахроническая фонология Журавлева насыщена синхроническими по внешнему виду идеями Трубецкого. Итак, Журавлева нельзя свести к какому-то одному из предшественников. Иногда мне приходилось слышать, что Журавлев любит заниматься не своим делом. Вот есть у него праславянская фонология, пусть ею и занимается, так нет – его тянет еще то в морфологию, то в историю литературного языка, то в социолингвистику, то в диалектологию и даже в методику преподавания языка. При всей кажущейся всеядности Журавлеву удается сохранить свое собственное лицо. Открываешь сборник статей и сразу чувствуешь, даже еще не прочитав фамилии автора: вот это – Журавлев, а это – нет. Однажды мне даже вычеркнули кусок из статьи, сказав, что это "журавлевщина". Я был горд. Значит, не зря учился. Некоторым хотелось бы убедить себя, что о праславянской фонологии Журавлев пишет хорошо, а по другим направлениям не очень. Но перечитывая его работы, вновь и вновь и убеждаешься в том, что сделаны они фундаментально, добротно. И везде в них Журавлев. Что же связывает между собой эти работы разных направлений? Думаю, что это некий нравственный императив, которым освещены и освящены все работы Журавлева. В наиболее простой форме этот нравственный императив был сформулирован еще бабушкой Владимира Константиновича, которая неоднократно говаривала ему, тогда еще студенту: "Володька! Не думай, что ты самый умный!". Этот завет своей бабушки "Володька" свято выполняет всю свою жизнь. По его мнению, любое открытие должно быть предопределено всем предшествующим научным опытом. Поэтому, решая самые разные научные проблемы, Журавлев стремится найти свои идеи у других, свои собственные идеи приписать предшественникам. "Смотрите, я ничего не открыл, это всё уже есть в их работах". Он любит повторять слова Ньютона: "Я видел дальше других только потому, что стоял на плечах гигантов". В научных кругах Владимир Константинович известен как человек, не отличающийся большой скромностью. Часто даже приходилось слышать, что у него чуть ли не мания величия. Как это ни парадоксально прозвучит, но нескромность Журавлева на поверхностном уровне порождена его чрезвычайной скромностью на уровне глубинном. Его гордыня, на которую часто обижаются, – это только отражение его боли за тех гигантов, на плечах которых он стоит. Пренебрежение к ним, по мнению Журавлева, – это признак научной несостоятельности. И в этом случае он бескомпромиссен. При мне не раз просили его написать рецензии на "нужные" книги, но он всегда был неумолим: научное беспамятство он не прощает никому. При этом в житейском плане, думаю, он не всегда был прав. Книги выходили без его отзывов, оставались обиды, недомолвки. Иногда, кажется, его самого где-то тяготило то, что другими воспринималось как гордыня и упрямство. Но уступить – для него значило предать тех, служению кому он посвятил всю свою жизнь. Для меня, как аспиранта, Журавлев предстал вначале в своей педагогической ипостаси, поэтому в этих кратких заметках нельзя не написать о нем как о педагоге. Вероятно, главное, что я вынес из общения с Владимиром Константиновичем, так это то, что нельзя скупиться на похвалы. Да-да, речь идет о том самом Журавлеве, из которого не вытянешь положительной рецензии на "нужную" книгу. Все, кто попадает в сферу его научно-педагогических воздействий, сразу становятся гениальными. Три года аспирантуры я общался с одними гениями и сам был таковым. Владимир Константинович так счастлив самим фактом существования людей, чьи интересы совпадают с его интересами, что готов всех наградить своими собственными достоинствами. Самые тщедушные идейки, высказанные кем-либо, доработанные Владимиром Константиновичем, начинали играть новыми красками. И человек, высказавший их, сам удивлялся, как это он сам не мог дотянуть свою идейку до журавлевских высот. Иногда бывало и так, что люди забывали, благодаря кому их идеи получали развитие и завершенность. Всё приписывали только себе. И часто за это нельзя обвинять "приписанта". Неожиданно в числе их недавно оказался и я. Уже позднее, читая курс введения в языкознание, я очень гордился некоторыми "своими" находками, искренне считая, что это "мое". Но вот мне в руки попадает не читанная еще книга В.К.Журавлева "Язык – языковедение – языковеды", и я с ужасом убеждаюсь, что почти все мои находки принадлежат Журавлеву. Но я-то точно помню, что мы с ним об этом не говорили! Значит, за годы аспирантского общения Владимиру Константиновичу удалось придать моим мыслям определенное, журавлевское направление. И я продолжаю мыслить по-журавлевски, но вслед за ним. Портил ли Журавлев своих учеников тем, что сразу причислял их к гениям? Кажется, иногда портил. Среди них я тоже редко отмечал страдающих излишней скромностью. Но в чем-то другом эта порча компенсировалась. Вспомним Маяковского:
Любить – Всем своим ученикам Журавлев задавал определенную высоту: твоими соперниками в науке становились не аспиранты соседних кафедр, а ученые, чьи труды составили славу мировой лингвистики. Конечно, не всем удавалась удержаться на этой высоте, но сама попытка достигнуть этой высоты уже не проходила бесследно. Владимир Константинович любит повторять: "Отругать всякий сумеет, а ты попробуй похвали". Кажется, что мысль спорная, но в ее справедливости продолжаешь убеждаться все время. Иногда попадает к тебе курсовая работа – что сразу хочется разнести ее на все корки. Вспоминаю Владимира Константиновича и начинаю искать, за что бы похвалить. Сколько студентов, не догадываясь об этом, должны быть благодарны ему! Так что же, получается, что Журавлев только и хвалит своих аспирантов, а те считают себя Шахматовыми да Фортунатовыми? Нет, бывает, что Журавлеву очень не нравится то, что приносят ему для чтения. Но Журавлев не может унизить аспиранта перечеркиванием страниц и высокомерными профессорскими указаниями. Что тут начинается! Владимир Константинович пускается рассказывать разные истории из своей жизни, из жизни своей бабушки, из жизни древних шумеров и американских индейцев. Все эти истории содержат некоторый общий нравственный компонент. Только придя домой и вспомнив эти истории, аспирант догадывается, что Журавлеву не понравилось объяснение нейтрализации, предложенное где-нибудь в примечании. Со мной так было не раз. Всегда свое несогласие Владимир Константинович высказывал в иносказательной форме. До сих пор я ему за это благодарен. Он ни разу не унизил меня неверием в мои силы. Владимир Константинович – глубоко верующий человек. В далеком 1983 году мне, комсомольцу и марксисту, это казалось каким-то необъяснимым анахронизмом. Как может фонология (самое передовое творение лингвистики XX века!) совмещаться с верой в какие-то сказки, давно опровергнутые наукой? Помню, как после одного из занятий по фонологии мы пошли в магазин, в котором Владимир Константинович перед рождественским постом покупал рыбу. Тогда мне это казалось более чем странным. Мясо-то ему чем не угодило? Владимир Константинович никогда не навязывал мне своих религиозных убеждений, но всегда показывал, что для него Вера является важнейшей частью его жизни. Здесь он поступал так же, как в педагогике: "Я тебе не навязываю своих взглядов, но ты можешь делать и думать, как я". После моего отъезда в Магадан в 1986 году мои встречи с Владимиром Константиновиче стали реже, но оставались не менее продуктивными для меня. С некоторым удивлением я стал замечать, что "православная составляющая" в моем учителе становится все более явной. Появились работы, в которых Владимир Константинович выступал уже как православный проповедник. Он возглавил "Общество ревнителей церковнославянского языка", активно работал преподавателем в Православном университете. На одном из занятий мне удалось побывать. Владимир Константинович преподавал церковнославянский язык в группе, в которой занимались уже вполне взрослые люди. Я увидел, что мой учитель окружен людьми, просто влюбленными в него. Их объединяла общность Веры. Сейчас я ясно понимаю, что те замечательные качества ученого и человека, которыми я восхищаюсь во Владимире Константиновиче – прямое отражение его Веры, которая была с ним всю жизнь. Именно Вера давала ему силы преодолевать препятствия, которых встречались ему на жизненном пути. Сегодня для меня Владимир Константинович – пример русского православного человека, всю жизнь верно служившего своей Вере, Родине и той науке, которую он сделал делом своей жизни. Введем теперь в формулу Журавлева указание на его педагогическую деятельность и православную составляющую: Журавлев = [(Фортунатов + Шахматов + Поливанов + Якобсон + Трубецкой +...n) X Журавлев –> ученики Журавлева] X Православие. Журавлев – это предшествующий научный опыт, осмысленный и переработанный
самим Журавлевым и переданный его ученикам. Нравственное единство Журавлева,
ученого и педагога, обеспечивается православной составляющей его замечательной
личности.
А.А.Соколянский
Журавлев Владимир Константинович Известный русский ученый-филолог, один из ведущих славистов второй половины XX века. Член-корреспондент Международной славянской академии, иностранный член Болгарского филологического общества. Ведущий научный сотрудник Института языкознания РАН. В 1952 г. окончил филологический факультет МГУ; в 1957 г. защитил кандидатскую, а в 1965 г. — докторскую диссертацию. Сформулировал теорию группофонем, а также стал создателем целостной концепции диахронической лингвистики. Организатор и участник многих международных конференций и объединений.
Автор около 500 научных работ, изданных на разных языках, среди которых наиболее известны: «Внешние и внутренние факторы языковой эволюции» (М.: URSS), «Диахроническая фонология» (М.: URSS), «Диахроническая морфология» (М.: URSS), «Язык, языкознание, языковеды», «Русский язык и русский характер», «Рассказы о русской святости», «Очерки по славянской компаративистике» (М.: URSS). |
2023. 720 с. Твердый переплет. 16.9 EUR
Книга «Зияющие высоты» – первый, главный, социологический роман, созданный интеллектуальной легендой нашего времени – Александром Александровичем Зиновьевым (1922-2006), единственным российским лауреатом Премии Алексиса де Токвиля, членом многочисленных международных академий, автором десятков логических... (Подробнее) URSS. 2024. 800 с. Мягкая обложка. 37.9 EUR
ВЕРСАЛЬ: ЖЕЛАННЫЙ МИР ИЛИ ПЛАН БУДУЩЕЙ ВОЙНЫ?. 224 стр. (ТВЁРДЫЙ ПЕРЕПЛЁТ) 11 ноября 1918 года в старом вагоне неподалеку от Компьеня было подписано перемирие, которое означало окончание Первой мировой войны. Через полгода, 28 июня 1919 года, был подписан Версальский договор — вердикт, возлагавший... (Подробнее) 2023. 696 с. Твердый переплет в суперобложке. 119.9 EUR
Опираясь на новейшие исследования, историк Кристофер Кларк предлагает свежий взгляд на Первую мировую войну, сосредотачивая внимание не на полях сражений и кровопролитии, а на сложных событиях и отношениях, которые привели группу благонамеренных лидеров к жестокому конфликту. Кларк прослеживает... (Подробнее) URSS. 2024. 704 с. Твердый переплет. 26.9 EUR
В новой книге профессора В.Н.Лексина подведены итоги многолетних исследований одной из фундаментальных проблем бытия — дихотомии естественной неминуемости и широчайшего присутствия смерти в пространстве жизни и инстинктивного неприятия всего связанного со смертью в обыденном сознании. Впервые... (Подробнее) URSS. 2024. 344 с. Мягкая обложка. 18.9 EUR
Мы очень часто сталкиваемся с чудом самоорганизации. Оно воспринимается как само собой разумеющееся, не требующее внимания, радости и удивления. Из случайно брошенного замечания на семинаре странным образом возникает новая задача. Размышления над ней вовлекают коллег, появляются новые идеи, надежды,... (Подробнее) URSS. 2023. 272 с. Мягкая обложка. 15.9 EUR
Настоящая книга посвящена рассмотрению базовых понятий и техник психологического консультирования. В ней детально представлены структура процесса консультирования, описаны основные его этапы, содержание деятельности психолога и приемы, которые могут быть использованы на каждом из них. В книге... (Подробнее) URSS. 2024. 576 с. Мягкая обложка. 23.9 EUR
Эта книга — самоучитель по военной стратегии. Прочитав её, вы получите представление о принципах военной стратегии и сможете применять их на практике — в стратегических компьютерных играх и реальном мире. Книга состоит из пяти частей. Первая вводит читателя в мир игр: что в играх... (Подробнее) URSS. 2024. 248 с. Мягкая обложка. 14.9 EUR
В книге изложены вопросы новой области современной медицины — «Anti-Ageing Medicine» (Медицина антистарения, или Антивозрастная медицина), которая совмещает глубокие фундаментальные исследования в биомедицине и широкие профилактические возможности практической медицины, а также современные общеоздоровительные... (Подробнее) URSS. 2024. 240 с. Твердый переплет. 23.9 EUR
Предлагаемая вниманию читателей книга, написанная крупным биологом и государственным деятелем Н.Н.Воронцовым, посвящена жизни и творчеству выдающегося ученого-математика, обогатившего советскую науку в области теории множеств, кибернетики и программирования — Алексея Андреевича Ляпунова. Книга написана... (Подробнее) 2023. 416 с. Твердый переплет. 19.9 EUR
Вам кажется, что экономика — это очень скучно? Тогда мы идем к вам! Вам даже не понадобится «стоп-слово», чтобы разобраться в заумных формулах — их в книге нет! Все проще, чем кажется. Автор подаст вам экономику под таким дерзким соусом, что вы проглотите ее не жуя! Вы получите необходимые... (Подробнее) |