|
Оглавление
Предисловие автора
Сочиненiе, которое я въ настоящее время (1891 г.) намеренъ предать гласности, собственно говоря, не можетъ быть названо ничемъ вполне "новымъ". Оно – по крайней мере, во всемъ существенномъ – было сочинено много летъ тому назадъ и такимъ образомъ оно даже старее, нежели некоторыя существенныя части самой "Критики чистаго опыта". Прежде, чемъ я самъ для себя далъ ответъ на принципiалъный вопросъ относительно "философской точки зренiя", какую я вообще долженъ былъ усвоить, – я едва могъ бы принять решенiе относительно той "местной точки зренiя", съ которой предприняты изследованiя въ "Критике чистаго опыта" (см. тамъ §16 и след.). Но такъ какъ побужденiя, исходящiя изъ критики, какъ общей теорiи познанiя, не должны были ограничиться спецiальными философскими точками зренiя, то въ "Критике чистаго опыта" должна была отступить на заднiй планъ даже моя собственная философская точка зренiя (срав. "Критику чистаго опыта" §§11, 14, 38 и след. и 975). Что для меня затемъ было важно – это изложенiе и выясненiе моей собственной философской точки зренiя, которую "Критика" уже пыталась занять, хотя и молчаливо. Высказать то, что въ "Критике чистаго опыта" не могло быть выражено относительно этой точки зренiя, – вотъ къ чему я чувствовалъ себя въ известной степени обязаннымъ; но нельзя сказать, чтобы вместе съ темъ я былъ обязанъ къ чему-либо большему, нежели къ тому, чтобы вкратце выставить на видъ те пункты, которыя имеютъ для меня индивидуальное действительное значенiе "главныхъ". Подробное развитiе отдельныхъ моментовъ было-бы при этомъ для предположеннаго мною выясненiя на первый разъ едва-ли полезнымъ. Въ моихъ намеренiяхъ не было увеличить еще однимъ, и безъ того немалое, количество сочиненiй, выдающихъ себя за "философскiя системы" (хотя и не всегда выдающихъ себя уже на самой обложке книги). Изъ различнаго отношенiя, въ которомъ находится, съ одной стороны, "Критика чистаго опыта", съ другой – это сочиненiе къ философской точке зренiя, вытекаетъ, что изследованiя "Критики чистаго опыта" остаются незатронутыми участью той философской точки зренiя, которая здесь защищается и, обратно, результаты настоящаго сочиненiя въ главныхъ вопросахъ могутъ оказаться прiемлемыми даже для такихъ читателей, которые сочтутъ ддя себя необходимымъ отклонить отдельные результаты "Критики чистаго опыта". Эта относительная независимость обоихъ сочиненiй другъ отъ друга имеетъ, впрочемъ, то преимущество, что последующее разсужденiе (за исключенiемъ "Приложенiя" и некоторыхъ примечанiй, куда собрано все, касающееся "Критики чистаго опыта") можетъ быть предложено по своимъ результатамъ вниманiю даже всехъ техъ, которые незнакомы съ "Критикой чистаго опыта"; и это темъ более, что задача, которую ставитъ себе настоящее сочиненiе, весьма давно известна, а средства, чрезъ которыя сделана попытка решить эту проблему, хотя имеютъ некоторую претензiю на самостоятельность, но по этому самому еще не предъявляютъ притязанiя на новизну. Если, такимъ образомъ, знакомство съ предъидущимъ и более обширнымъ сочиненiемъ не требуетcя для пониманiя того, о чемъ здесь идетъ речь, то все-же я не долженъ скрыть того, что для более точнаго обсужденiя этого труда, знакомство съ "Критикой чистаго опыта" является необходимымъ. Не умолчу также и о томъ, что я еще более решительно, чемъ въ прежнемъ моемъ сочиненiи, прежде всего пытался достичь только того, чтобы сделать предметъ яснымъ для самого себя. Действительно, предложенное решенiе задачи по существу есть ничто иное, какъ чисто личное самоосвобожденiе, и я, въ конце концовъ, все-же не дерзнулъ-бы предложить этотъ трудъ читателю, еели-бы разсматриваемая здесь проблема не представляла такого всеобщаго интереса, что даже индивидуальныя ея решенiя могутъ все-же доставить некорое пособiе для другихъ, даже въ томъ случае, если испытанное решенiе оказалось-бы раныне или позже для другихъ, или даже для меня самого, не выдерживающимъ критики, – случай, къ которому долженъ быть всегда раныпе всехъ готовъ "философъ". Итакъ, эти скромные очерки не могутъ предъявлять притязанiя ни на что большее, какъ только доставить некоторое побужденiе. Тотъ, кто читалъ мое первое самостоятельное сочиненiе, озаглавленное "Философiя, какъ мышленiе мiра, сообразно съ принципомъ наименьшей меры силъ", тотъ заранее предположитъ, что я прежде всего пытался решить задачу критики чистаго опыта съ "идеалистической" точки зренiя прежде, чемъ пробилъ "новый путъ", который затемъ удерживала моя "Критика чистаго опыта" (сравн. тамъ: томъ I. стр.XI), и который, быть можетъ, будутъ склонны назвать "реалистическимъ", хотя во всякомъ случае это не мое словоупотребленiе (сравн. §§512, 517 названяаго сочиненiя). Но что меня побудило къ обсужденiю, правиленъ-ли также "старый путь", – это было непреложное усмотренiе безплодности философскаго теоретическаго идеализма (который, впрочемъ, при известныхъ обстоятельствахъ, прекрасно уживается съ самымъ низменнымъ практическимъ реализмомъ и матерiализмомъ). Сомненiе въ правильности моего прежняго пути привело меня къ признанiю безплодности теоретическаго идеализма въ области психологiи, – области, которой, однако, должны были принадлежать познанiе и опытъ, какъ прежде всего психологическiя понятiя. Насколько плодотворной представлялась напротивъ обработка также этихъ "фактовъ сознанiя", если-бы мы съ точки зренiя теорiи познанiя имели право вступить въ область зависимостей между средой и человеческимъ нервнымъ центральнымъ органомъ и принять эту зависимость за "исходную точку"! Однако, доступъ къ этой области преграждало идеалистическое открытiе "непосредетвенной данности сознанiя". Правда, пока речь шла только о психологiи, то, конечно, даже философъ идеалистъ не до такой степени щепетиленъ, чтобы не привлекать порою состоянiя мозга для того, чтобы "объяснить" "явленiя сознанiя". Но что, если речь идетъ о" теорiи познанiя!" По счастью, теорiя познанiя, если судить по школьному понятiю объ этомъ предмете, давно уже не оставалась моей задачей ж такимъ образомъ я былъ уже настолько значительно подготовленъ, что обсужденiе правильнаго пути могло привести меня къ обдумыванiю естественной исходноп точки всякаго философскаго изследованiя, такъ что я могъ возвратиться къ ней и отказаться отъ школьной исходной точки, т.е. избавиться отъ предполагаемой "непосредственной данности сознанiя": ведь это допущенiе является ни более, ни менее, какъ теорiей, подлежащей еще изследованiю, а ни въ какомъ случае не достовернымъ положенiемъ, что и было показано въ "Критике чистаго опыта". Такимъ образомъ для моихъ изследованiй была найдена исходная точка зренiя, – но не более, какъ только исходная точка. Для критики чистаго опыта это было, правда, совершенно достаточнымъ прiобретенiемъ. Действительно, въ конце концовъ, я имелъ полнейшее право разсматривать даже "факты сознанiя", т.е. факты "опыта" и самого "познанiя", какъ они высказываются индивидами, даже съ чистой точки зренiя психо-физiологическаго экспериментатора или психiатра (не подвергшагося никакимъ философскимъ влiянiямъ). Я могъ отвлечься отъ всякихъ спецiальныхъ теоретико-познавательныхъ догматическихъ мненiй и ни мало не заботиться, какимъ ограниченiямъ, или-же дальнейшимъ "апперпепцiямъ" должны позднее подпасть результаты моихъ изследованш, въ силу результатовъ той или иной спецiальной теорiи познанiя. Такимъ-же точно образомъ врачъ, получившiй физiологическую и психiатрическую подготовку, оставляетъ въ стороне то, что могутъ утверждать разныя философскiя школы, скажемъ объ определенной форме болезненныхъ представленiй, – какъ, напр., въ случае паралитическаго безумiя; и дiагнозъ врача будетъ относиться лишь къ определенiю формы патологическихъ измененiй въ мозгу, напр., вырожденiя клетокъ ганглiй въ коре болыпого мозга. Какъ сказано, для критики чистаго опыта я могъ ограничиться отысканiемъ вновь и принятiемъ вновь естественной исходной точки зренiя. Ведь вовсе не было предметомъ этой работы определить въ частности также содержанiе понятiя о мiре вообще и чисто-эмпирическаго понятiя о мiре въ особенности. Критика закончила свою задачу (насколько она могла ее выполнить) допущенiемъ, что вообще человеческiя понятiя о мiре (предiiолагая достаточно долгое время положительной способности развитiя для человечества) приближаются къ чисто эмпирическому понятiю о мiре и что спецiально то понятiе о мiре, которое окончательно устраняетъ мiровую загадку, можетъ быть лишь такимъ, содержанiе котораго есть чистый опытъ. Но именно вместе съ этимъ окончательнымъ результатомъ, критика чистаго опыта поставила для возможной будущей системы задачу: определить: что-же теперь можетъ быть принято за содержанiе чистаго опыта, поскольку онъ играетъ роль для понятiя о мiре. Какъ мне быть, если при обсужденiи этой главной задачи системы, последовательное прохожденiе новаго пути привело меня отъ этой естественной исходной точке зренiя какъ разъ обратно на то место, отъ котораго я ради критики такъ счастливо вернулся назадъ? Ведь моему собственному намеренiю соответствовало то, чтобы также философскiй идеализмъ (хотя-бы онъ самъ более не сознавалъ этого) могъ быть достигнутъ, исходя изъ естественной точки зренiя; а я ведь отлично зналъ, что идеализмъ можетъ быть разсматриваемъ, какъ вполне неустранимое последствiе какъ разъ физiологическаго созерцанiя отношенiя нашихъ "ощущенiй" къ раздраженiю и, следовательно, нашего "сознанiя" къ среде. Если я, стало-быть, разсуждая последовательно, снова пришелъ къ идеализму, къ "сознанiю, какъ непосредственно данному" и, следовательно, къ единственной допустимой мсходной точке зренiя, то выходитъ, что я вращался попросту къ кругу и очутился снова въ сухихъ дебряхъ "философскаго идеализма"; и снова вокругъ меня былъ загражденный отъ меня "зеленый лугъ" такъ называемаго реализма, на которомъ такъ отлично процветаютъ естественныя науки. Ну, если такъ, – если для философiи такъ и должно быть, то такъ пусть такъ и будетъ. Но неужели такъ должно быть? Неужели мiръ действительно устроенъ такимъ образомъ, что онъ представляется целостнымъ и свободнымъ отъ противоречiя лишь для поверхностнаго взгляда, а каждаго, кто пытается глубже охватить его совокупность приводитъ къ заблужденiямъ и при томъ темъ вернее, чемъ осторожнее и последовательнее действуетъ мыслитель? Или-же мiръ въ основе целостенъ и свободенъ отъ противоречiя и некiй "злой духъ" водитъ въ кругу какъ разъ того решительнаго мыслителя, который пытаегся быть последовательнымъ? Въ первомъ случае – на чемъ основана неизбежность противоречiя, къ которому до сихъ поръ приводились всякiя попытки действительно общаго разсмотренiя мiра? Во второмъ, кто этотъ "злой духъ", заставляющiй погибать человека, алчущаго и жаждущаго истиннаго познанiя о мiре? Таковы были вопросы, относителыю которыхъ я пытался самъ себе дать ясный ответъ въ этой книге. Введение. Общие замечания о предмете исследования
1. Если я относительно самого себя предполагаю некоторую "догадку", "верованiе", "знанiе" и т.д., то при этомъ я предполагаю две вещи: 1) То, о чемъ я догадываюсь, во что я верю или что я знаю и т.д. (напр., определенное количество – въ противоположность некоторому другому количеству); и 2) что я это нечто (определенное количество) напр., признаю имеяно, за догадку (въ противоположность, скажемъ, той мыслимости, что я это знаю). Въ этомъ различiи я обозначаю то, что я предполагаю и т.д., напр., определенное количество, какъ содержанiе предположенiя, а то, что оно именно является догадкою или верованiемъ и т.д., это я называю характеромъ, въ которомъ это нечто (напр., определенное количество) мне дано. При предположенiи, обозначенномъ, какъ догадка п т.д., я стало быть. различаю догадку и т.д., какъ содержанiе – и догадку и т.д., какъ характеръ. 2. Если я мыслю, что я, напр., сначала предположилъ некоторое определенное количество въ виде догадки, затемъ поверилъ этому, наконецъ узналъ это, то въ зависимости, которую можно обозначитъ такъ: содержанiе-характеръ, я разсматриваю содержанiе, какъ постоянное, а характеръ, какъ переменное. Если я мыслю, какъ я, напр., верилъ различному въ разные возрасты моей жизни, то я разсматриваю характеръ, какъ постоянное, а содержанiе какъ переменное. 3. Применяя подобное-же различенiе къ опыту, я могу тотчасъ въ немногихъ словахъ обозначить общiй предметъ дальнейшаго изследованiя: опытъ, какъ переменное содержанiе. 4. Однако, такъ какъ опытъ, какъ характеръ, можетъ вместе съ темъ самъ стать содержанiемъ опыта (почему и различiе между опытомъ, какъ характеромъ и какъ содержанiемъ можетъ быть проведено лишь относительно), а также для того, чтобы сразу сделать приложимость нашихъ изследованiй о содержанiи опыта по возможности независимою отъ всякихъ спецiальныхъ предположенiй о характеристике опыта – мы здесь ничего не предположимъ для признанiя некотораго содержанiя за опытъ; исключая того, что содержанiе дано, какъ наличное въ противоположность какимъ-либо возможнымъ инымъ содержанiямъ, которыя даны, быть можетъ, также какъ нечто сущее, но не какъ, въ то-же время, наличное. Мы также устранимъ всякое особое определенiе момента, въ томъ или иномъ случае собственно характеристичнаго для самого опыта. 5. Но разсмотренiю нашему подлежитъ не единичный опытъ, какъ содержанiе, или, применяя более употребительное выраженiе, не отделъное содержанiе опыта, не единичный опытъ, не отдельно имеющееся въ наличности; но и не система какихъ-бы то ни было опытовъ. Это пусть останется деломъ эмпирическихъ спецiальныхъ наукъ. Нашимъ деломъ будетъ лишь общее содержанiе опыта – того, что дано въ наличности – и именно лишь въ такой мере, какъ этого требуетъ вопросъ: что такое все? Но ответъ на этотъ вопросъ дастъ не определенiе "единообразнаго первичнаго вещества", которое было-бы обще "всемъ вещамъ", но указанiе того, что обще вcякому созерцанiю совокупности наличнаго. Общее содержанiе наличнаго, то содержанiе, которымъ мы займемся, будетъ, стало быть, понятiемъ, обладающимъ наибольшей мыслимой полагаемостью (Setzbarkeit: это философское понятiе о мiре въ протьивоположность естественно-научному. Наше изследованiе будетъ иметь дело не съ мiромъ, поскольку онъ – все равно съ какимъ правомъ – мыслится какъ единичная вещь, но съ мiромъ, поскольку онъ кажется содержанiемъ всеобщаго понятiя – нашей целью будетъ не решенiе "проблемы о мiре", но решенiе "мiровой загадки". Об авторе
 Авенариус Рихард Известный швейцарский философ-идеалист, один из основателей эмпириокритицизма. Профессор Цюрихского университета. Родился в Париже. Получив высшее образование, по желанию отца посвятил себя издательскому делу. Но позже склонность к занятиям философией взяла верх, и Р. Авенариус работал в качестве преподавателя философии сначала в Лейпцигском, а затем в Цюрихском университетах. В 1877 г. при участии некоторых немецких философов, в том числе В. Вундта, основал философский журнал, который вел до самой смерти.
Одновременно с австрийским философом Э. Махом, но независимо от него Р. Авенариус разработал основные положения нового философского течения — «эмпириокритицизма» (термин, означающий «критика опыта»). Центральное понятие философии Авенариуса — внешний и внутренний человеческий опыт. По его мнению, нет реальности вне нашего сознания — «без субъекта нет объекта и без объекта нет субъекта». Эта оригинальная система взглядов на мир была изложена в работах «Философия как мышление о мире сообразно принципу наименьшей меры сил» (1876; рус. пер. 1899; переизд. в URSS), «Человеческое понятие о мире» (1891; рус. пер. 1901; переизд. в URSS), «О предмете психологии» (1894–1895; рус. пер. 1911; переизд. в URSS), а также в наиболее известной его книге «Критика чистого опыта» (1888–1890). Для российского читателя книга вышла в 1905 г. (переизд. в URSS) в популярном изложении А. В. Луначарского (1875–1933) — видного государственного деятеля, наркома просвещения первого советского правительства, в молодости слушавшего лекции Авенариуса. |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||