Поливанов Е.Д. Лекции по введению в языкознание и общей фонетике Изд. стереотип.

Оглавление

Предисловие

Книга эта является переизданием части моего курса, читанного на Женских Педагогических Курсах Новых Языков и предназначается, главным образом, в качестве пособия для готовящихся к преподаванию новых языков.

Она отнюдь не предлагается в качестве единственного средства для ознакомления с предметом и подготовки к экзамену, а имеет в виду только облегчить фиксацию наиболее необходимых при изучении живых языков сведений по общему языкознанию и фонетике, могущих быть почерпнутыми, как из слушания лекций, так и из чтения пособий по данным предметам (Бодуэна де Куртенэ, Поржезинского, Томсона, Кудрявского, Э.Рихтер, Passy и др.). Этим объясняется то, что в "Лекциях" не соблюдается последовательности в переходе от легкого к трудному, и что понятия, формулируемые в конце книги, уже фигурируют в ней в начале. Предполагается также знакомство с принципами транскрипции и некоторыми техническими обозначениями.

Жизнь и учение Е.Д.Поливанова

Евгений Дмитриевич Поливанов (1891–1938) – один из "троицы" русских языковедов XX в., оказавших наиболее заметное влияние на формирование современного облика лингвистической науки. Н.С.Трубецкой и Р.О.Якобсон развивали и пропагандировали достижения отечественного языкознания в Европе и Америке. Поливанов остался в России и разделил судьбы ее лучших сынов. История сама провела параллели: Н.И.Вавилов – Т.Д.Лысенко, Е.Д.Поливанов – Н.Я.Марр... Е.Д.Поливанов родился в Смоленске, в семье чиновника (происходившего из дворян Костромской губернии) и журналистки. Окончив с серебряной медалью Рижскую частную гимназию (1908), он поступил в Петербургский университет на славянорусское отделение и одновременно на японское отделение Восточной практической академии (которое окончил в 1911 г.). В формировании его научного мировоззрения большую роль играли И.А.Бодуэн де Куртенэ и Л.В.Щерба. Щерба называл Поливанова "своим гениальным учеником". По окончании университета (1912) Поливанов стажировался на бодуэновской кафедре сравнительного языкознания, в 1914 г. защитил магистерскую диссертацию и стал приват-доцентом Петроградского университета, преподавал японский и китайский языки. В 1914–1916 гг. трижды ездил в Японию; посетил Корею и Китай.

Революцию Поливанов встретил как "революцию труда". Уже 9 ноября 1917 г. он отправил письмо в Смольный с предложением своих услуг Советской власти. По заданию Ленина занимался дешифровкой, переводом и публикацией тайных договоров царского правительства. Заведовал восточным отделом Наркоминдела. Был одним из организаторов "Союза китайских рабочих".

В 1921 г. он переехал в Москву, где в Коммунистическом университете трудящихся Востока работал заместителем заведующего Дальневосточной секцией Коминтерна. Осенью того же года состоялся отъезд Поливанова в Среднюю Азию (в Ташкент) в целях организации "языкового строительства" и системы народного образования. Было необходимо разработать теоретические основы формирования новых литературных языков для народов Средней Азии, найти критерии определения живой народно-разговорной основы нового литературного языка, внедрить нормы новых литературных языков. Поливанов принимал участие в создании новых алфавитов и грамматик узбекского, дунганского и других языков. Много сил и энергии он посвятил изучению диалектной речи народов Средней Азии.

Важнейшей частью "языкового строительства" было преподавание языка межнационального общения. Поливанов создает оригинальный букварь для обучения русскому языку тюркоязычных учащихся, а также учебное пособие "Опыт частной методики преподавания русского языка узбекам". Научным фундаментом этих прикладных работ стала общая теория языковых контактов, теория билингвизма, двуязычия. Поливанов явился инициатором создания новой лингвистической дисциплины – сопоставительной грамматики контактирующих языков, получившей бурное развитие в наши дни. Впервые в науке он доказал, что иноязычный речевой поток первоначально членится по правилам родного языка учащихся.

Тогда же, в начале 20Нх гг., Поливанов начинает серьезно работать над созданием общей теории языковой эволюции. В качестве ее "первой главы" он формулирует теорию конвергентно-дивергентных процессов, ставшую одним из самых крупных открытий в сравнительно-историческом языкознании за те несколько десятилетий, которые прошли после появления постулата о непреложности фонетических законов, сформулированного младограмматиками. В знаменитых формулах конвергенции и дивергенции Поливанов заложил фундамент новой лингвистической дисциплины – диахронической фонологии.

В 1926 г. Поливанова вновь вызвали в Москву и предложили ряд руководящих постов в научных учреждениях страны, потребовав от него (как последователя И.А.Бодуэна де Куртенэ, стоявшего на позициях "психологизма") выступить против "формализма" Московской лингвистической школы.

Решение Поливанова оказалось весьма изящным. Прежде всего отметим, что Поливанов действительно был марксистом в языкознании (разумеется, не в вульгарном, искаженном смысле этого слова). В те годы представители самых разных наук сумели оценить значение философии Маркса для решения многих задач. Достаточно назвать таких талантливых ученых, как Л.С.Выготский, П.П.Блонский, С.Л.Рубинштейн... В языкознании того времени возникла резкая конфронтация направлений, по-разному интерпретирующих суть марксистского подхода. Первое возглавил Н.Я.Марр, второе – Е.Д.Поливанов (мы еще вернемся к этому вопросу, когда будем обсуждать его теорию языковой эволюции).

Поливанов высказал смелую по тем временам мысль: оставаясь верным учению Бодуэна, он расширил его "психологизм", перенес акцент с психологии индивида на психологию языкового коллектива (что, впрочем, намечено и в концепции Бодуэна) и предложил рассматривать "кооперативную" речевую деятельность коллектива как трудовую деятельность. "Язык, – пишет он, – должен изучаться как трудовая деятельность (параллель до известной степени найдется в изучении производственных процессов), но не индивидуальная, а коллективная". Именно здесь были заложены основы еще двух новых лингвистических дисциплин – психолингвистики и социолингвистики.

Как бы выведя таким образом психологическое и социальное "за скобки", оставшуюся, "чистую" "языковую технику", необходимо было, по Поливанову, исследовать на основании лингвистических, "формальных", критериев, как это и предлагала Московская школа... Все это сближало его концепцию с концепцией Трубецкого и Якобсона. Поливанова можно считать "формалистом вдвойне". Он искал формальные критерии не только в лингвистике, но и в поэтике; он был одним из создателей теоретической платформы ОПОЯЗ, выдвинул проект создания Общей поэтики, выявил специфику звуковой основы китайского и японского стихосложения, "рифмологию" Маяковского, тщательно изучил "поэтическую технику" киргизского эпоса "Манас" и т.д. Сам он был незаурядным поэтом и переводчиком стихотворных текстов.

После возвращения в Москву Поливанов был избран действительным членом лингвистической секции Института языка и мышления, профессором Московского института востоковедения, руководителем секции родных языков Коммунистического университета трудящихся Востока, действительным членом Института народов Востока, членом бюро лингвистического отдела Института языка и литературы, с 1927 г. – председателем лингвистической секции Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук.

Задачу руководства лингвистической секцией главного научного учреждения страны Поливанов понял как социальный заказ: необходимо было создать целостную лингвистическую концепцию, которая должна "работать" на практику "языкового строительства". При этом новая лингвистическая теория должна была учитывать лучшие достижения мировой науки о языке. Поливанов был убежден, что ни в коем случае нельзя отвергать достижения лингвистики прошлого, "нельзя не знать установленных ею фактов, как и методов, позволяющих убедиться в математически точной доказанности этих фактов". "Работа над созданием марксистского языкознания, – писал он, – должна выражаться не в виде похоронной процессии за гробом естественно-исторической лингвистики, а в построении новых лингвистических дисциплин на фундаменте бесспорных положений и фактов науки... Бессмысленно отрицать картину звуковой и всякой другой эволюции, добытую компаративным языкознанием, ибо она, как и сам компаративный метод, достаточно уже проверена эмпирически". Иного мнения придерживались Н.Я.Марр и его последователи. Они строили "единственно марксистское", "самое материалистическое" "новое учение о языке" в непримиримой борьбе с традиционным "буржуазным", "расистским", "идеалистическим" языкознанием.

И вот 4 февраля 1929 г. на лингвистической секции Коммунистической академии, руководимой Марром, состоялся доклад Поливанова "Проблема марксистского языкознания и яфетическая теория". Вот его слова: "...когда вы любое положение марксизма, любое положение диалектического материализма выводите из фактов, вот тогда я скажу, что это будет марксистская лингвистика...А если у вас будут просто сказаны такие истины, что язык, дескать, развивается не независимо от изменений в жизни общества..., то для этого не нужно быть лингвистом, а для этого достаточно прочесть классиков марксизма...". Дискуссия длилась три дня, выступало более 30 человек, тексты выступлений были утверждены заранее. Вне программы выступил лишь профессор МГУ Г.А.Ильинский. Это было единственное выступление в поддержку Поливанова. Официальные ораторы называли Поливанова "кулацким волком в профессорской шкуре"... Печатание работ Поливанова и Ильинского прекратилось. По прямому указанию Марра набор уникальной "Праславянской грамматики" Ильинского был рассыпан, а набранные листы были сданы в макулатуру. Член партии Поливанов "подвергся чистке", был снят со всех постов и лишен возможности работать в Москве и Ленинграде. Ему пришлось снова уехать в Среднюю Азию.

Преследования Поливанова не прекращались. В поисках спасения от интриг приходилось часто менять место работы, переезжать из города в город: из Самарканда в Ташкент, затем – во Фрунзе. Но борьбу за научную истину Поливанов не прекращал. В 1931 г. ему удалось опубликовать книгу "За марксистское языкознание". Но она еще больше подлила масла в огонь. В 1937 г. Поливанов был репрессирован...Незадолго до ареста он закончил поэму "Ленин" и опубликовал стихотворение о расстрелянных коммунистах, посвященное китайскому революционному отряду периода гражданской войны в России.

25 января 1938 г. Поливанов был расстрелян. Тогда же, но в другом лагере, расстреляли и Г.А.Ильинского... Переходя к обсуждению научных взглядов Е.Д.Поливанова и его теории языковой эволюции, целесообразно остановиться на общетеоретическом вопросе о психологизме и формализме в языкознании. Выше мы уже отметили, что Поливанов как выходец из бодуэновской школы не мог не быть "психологистом", но в то же время стал "вдвойне формалистом", предложив изучать "языковую технику", материю языка на основании формальных критериев. У этого простого, казалось бы, решения есть весьма серьезная подоплека. Итак: в чем суть различий между психологизмом и антипсихологизмом?

Начнем с "конца" – с рассмотрения так называемого антропного принципа, который был сформулирован в 1973 г. английским астрофизиком Б.Картером и вызвал много шума, не прекращающегося до сих пор. Этот принцип гласит: "То, что мы можем наблюдать, должно быть ограничено условиями, необходимыми для нашего существования как наблюдателя". Отсюда иногда делают поспешный или попросту неверный вывод: наблюдаемое нами (т.е. все познаваемое, все содержание нашего сознания), будучи ограничено условиями наблюдения и подчиняясь этим условиям, не может быть ничем иным, как субъективной картиной объективного (но никогда не могущего быть объективно познанным) мира (если таковой вообще существует). Так понимали даже Канта с его идеей априорных форм, которая при определенном толковании может оказаться тем же антропным принципом, правда, сформулированным более двухсот лет назад. Даже такой блестящий русский философ, как С.Франк, разбирая вопрос о психологизме в своем предисловии к "Логическим исследованиям" Гуссерля, сказал о Канте следующее: "...никто не содействовал распространению психологизма и субъективизма в философии более, чем Кант, который заставил весь объективный мир "вращаться" вокруг человеческого сознания".

Однако идея Канта, как и идея астрофизика Б.Картера, не столь наивна. В действительности условия наблюдения, как и априорные формы познания (это показал в своих работах М.Мамардашвили), объективны, т.е. соответствуют законам мира: наблюдатель не строит мир по своему произволу, но сам включен, встроен в мир, который по своим законам допускает акты извлечения опыта о себе самом. Современная теория познания не допускает того наивного психологизма, который первоначально в ней можно усмотреть.

Но что тогда такое психологизм – в том виде, в каком он господствовал в самых разных областях знания (в логике и философии, в языкознании и... в психологии) примерно сотню лет назад? Суть психологизма того времени в самых общих чертах сводится к следующим положениям. Как бы мы ни рассматривали объект своей науки (даже такой "чистой" науки, как логика), этот объект есть все же в первую очередь психологический объект, его рассмотрение, исследование, суждение о нем – все это психические процессы. Законы логики, как и любой другой науки, производны от психологических законов: сначала нужно исследовать мышление человека, а затем – строить и исследовать то, что формулируется мышлением по поводу его объектов. Психологистами часто называют Т.Липпса, Дж.Милля, Э.Маха, В.Вундта, в языкознании – И.А.Бодуэна де Куртене (и его последователей, в том числе Е.Д.Поливанова), А.А.Потебню, Г.Штейнталя, Г.Пауля, К.Бругмана и т.д. Психологизм в языкознании, по известному определению польского лингвиста В.Дорошевского, есть "направление, представители которого усматривали движущие силы развития языка в области индивидуальной психики, автономной по отношению к внешним стимулам".

"Преодоление" психологизма в логике связывают с сокрушительной аргументацией Э.Гуссерля, в языкознании – с деятельностью Ф.Ф.Фортунатова и его "формальной" школы. Основная идея антипсихологистов сводится к положению о возможности исследовать объект в его внутренних закономерностях и строить научное знание, законы которого не могут быть выведены из законов психологии исследовательского процесса, принципиально не сводимы к ним.

Между прочим, тенденции психологизма и антипсихологизма (и их сочетание!) можно усмотреть и в самой психологии: так, известно требование "психологиста" Вундта устанавливать объективные и общезначимые законы психической жизни (по аналогии с законами, которые устанавливаются естественными науками), совпадающее с аналогичным требованием "антипсихологиста" Гуссерля. Здесь можно также упомянуть для сравнения "фортунатовское" положение венгерского лингвиста Г.Лазициуша о том, что "настоящая жизнь новой науки начинается с ее автономии, когда она не только захочет, но и сможет решать свои задачи у себя дома, своими собственными инструментами", и стремление В.Вундта отстоять право на существование для разрабатывавшейся им "психологии народов" как науки со своими собственными задачами и методами.

Возможность сочетания противоположных тенденций (психологизма и антипсихологизма) в рамках одной концепции, подробно рассмотренная, в частности, Н.В.Мотрошиловой в коллективном сборнике "Современная буржуазная философия", имеет для нас принципиально важное значение, так как свидетельствует и о возможности взаимного снятия этих тенденций, их своеобразной "нейтрализации" – что и было продемонстрировано, на наш взгляд, в эволюционной теории Е.Д.Поливанова, а затем и в теории речевой деятельности, разрабатываемой Московской психолингвистической школой.

Общелингвистические взгляды учителя Поливанова И.А.Бодуэна де Куртенэ наиболее полно проанализированы А.А.Леонтьевым, поэтому здесь нет необходимости их подробно рассматривать. Весьма последовательно они воспроизводятся и в ранних работах самого Поливанова (впрочем, и позднее во многих вопросах оставшегося верным своему учителю). Например, в работе 1916 г. язык определяется Поливановым как "всякая совокупность или система ассоциаций между представлениями речевыми (представлениями звуков, слов, частей слов, предложений) и представлениями внешнего мира (т.е. понятиями, которые выражаются в языке), независимо от того, существует ли эта система в уме большого или малого числа лиц, или даже только в уме одного лица"; здесь же говорится, что "только индивидуальный говор и есть нечто вполне определенное с качественной точки зрения".

Насколько такая позиция "психологистична", насколько она совпадает с воззрением на язык, характерным, скажем, для В.Вундта или же Ф.де Соссюра?

Основная проблема, с которой были связаны сложные отношения между психологией, социологией и общим языкознанием на рубеже XIX–XX вв., – это древняя антиномия "индивид–общество", в языкознании связанная с именем В.Гумбольдта. Попытки снять эту антиномию чаще всего оборачивались "перевешиванием" одного из ее полюсов (так, у Г.Штейнталя язык стал частью индивидуальной психики, у Ф.де Соссюра – "социальным фактом", у Н.Я.Марра – надстройкой над социально-экономическим базисом) или же их расхождением (например, психология у В.Вундта распалась на две – индивидуальную и "народную").

Позиция Соссюра выглядит здесь одной из наиболее приемлемых. "Языковую деятельность, – писал он, – постоянно рассматривают в пределах отдельного индивида, а это ложная точка зрения. <...> Язык является социальным фактом. Индивид, приспособленный для языковой деятельности, может использовать свои органы речи только при наличии окружающего его коллектива, к тому же он испытывает потребность использовать их, лишь вступая с ним в отношения. Он полностью зависит от этого коллектива; его расовые признаки не играют никакой роли (разве только в некоторых особенностях произношения). Следовательно, в этом отношении человек становится вполне человеком только посредством того, что он заимствует из своего окружения". Однако справедливо отмечаемая здесь социальная природа языка все же понимается Соссюром (вслед за Э.Дюркгеймом) несколько упрощенно.

Но вернемся пока к Бодуэну. Он хорошо чувствовал эти проблемы и во многом был близок к Вундту; что касается Соссюра, то в ряде положений его "Курса" последователи Бодуэна (Л.В.Щерба, С.И.Бернштейн и др.) видели одностороннее влияние своего учителя. Уже для Бодуэна, как пишет А.А.Леонтьев, "не психика была во главе угла: напротив, он рассматривал психическое развитие как следствие влияния общества, а развитие языка связывал непосредственно с развитием общества и лишь вторично – с особенностями психики. <...>...для большинства "социологических" школ в психологии и языкознании социальное оказалось именно прибавлением к индивидуально-психологическому какого-то полумистического "коллективно-психологического" начала. Если для Бодуэна "индивидуальная" психика по природе своей социальна и является носителем социального, то для "социологистов" социальное отделилось от индивидуального, стало внешним по отношению к нему".

Но и социальное, и психологическое – это факторы, которые по отношению к эволюционирующей языковой системе могут быть названы внешними. Неверно, однако, полагать, будто разграничение внешних и внутренних факторов – это очередная антиномия. Такое понимание было бы крайне наивным. Вот что говорит об этом основатель психологической теории деятельности А.Н.Леонтьев (правда, речь у него идет об эволюции психики, а не языка, но это здесь не принципиально): "...никакое развитие непосредственно не выводимо из того, что составляет лишь необходимые его предпосылки, сколь бы детально мы их ни описывали. Марксистский диалектический метод требует идти дальше и исследовать развитие как процесс "самодвижения", т.е. исследовать его внутренние движущие отношения, противоречия и взаимопереходы, так что его предпосылки выступают как в нем же трансформирующиеся, его собственные моменты". Здесь и может быть намечено снятие антиномий социального и психологического, внешнего и внутреннего и т.д.

Проблемы эволюции языка как раз и оказались в центре внимания Е.Д.Поливанова. Создавая большую книгу о языковой эволюции, Поливанов смог опубликовать лишь отдельный ее фрагмент "Понятие эволюции языка", написанный на узбекском языке. Эта работа была издана в 1923 г. – тогда же, когда вышли и "Лекции по введению в языкознание и общей фонетике", которые читатель держит сейчас в руках.

Характерная особенность теории Е.Д.Поливанова – строгое разграничение сферы социальных факторов, влияющих на язык, и внутренних законов его развития. Такое разграничение, восходящее к бодуэновской концепции внешних и внутренних "сил", имеет огромное методологическое значение. На место своеобразного ламаркизма с его абсолютизацией внешних факторов (Н.Я.Марр и др.) Поливанов выдвинул фундаментальную формулу: "...экономический быт влияет на субстрат языка, а изменение субстрата отражается на эволюции языка". Здесь же он говорит: "Нужно заведомо отказаться от допущения каких-либо таинственных (мистического, я бы сказал, порядка) соотношений между социальной историей общества и историей языка, соотношений, которые нельзя бы разложить на цепь конкретных причинных связей и которые можно только постулировать, исходя из предвзятой предпосылки о том, что все зависит от социально-экономических явлений".

Поливанов четко сформулировал положение о недопустимости объяснения звуковых изменений непосредственными экономическими сдвигами, весьма схожее со следующим замечанием Энгельса относительно "передвижения согласных": "Едва ли удастся кому-нибудь, не сделавшись посмешищем, объяснить экономически... происхождение верхненемецкого передвижения согласных". "Требовать, чтобы какой-либо фактор экономического или политического порядка, – писал Поливанов, – изменил направление этого изменения, чтобы, например, вместо ц или ч (из к смягченного) получился какой-нибудь другой звук – ф, х, з или т.п., ведь это равносильно было бы допущению, что от известного общественного сдвига (допустим, от такого крупнейшего факта, как революция) могло бы измениться направление в движении поршней паровоза, чтобы они задвигались не параллельно, а перпендикулярно направлению рельсов".

Положение о принципиальной допустимости "самодвижения" "языковой техники", как следует из сказанного выше о разграничении внешних и внутренних факторов развития, ни в коей мере не противоречит постулату о социальной сущности языка. И наоборот, "признание зависимости языка от жизни и эволюции общества (и, значит, от экономического развития прежде всего) вовсе не отменяет и не отрицает значение естественноисторических теорий эволюции языка". Поливанов неоднократно подчеркивал, что одностороннее объяснение причин языковой эволюции лишь внешними факторами, вне учета саморазвития – уже преодоленный этап развития науки: "Действительно, совершенно нелепым упрощенством будет попытка объяснить все факты современного, например, русского, языка экономическо-политической историей последних ста, трехсот или пятисот, а тем более последних двадцати лет, если объяснитель...упустит из вида технический момент эволюции языка"проверить кавычки. Это положение, чрезвычайно смелое для эпохи 30Нх гг., актуально и для наших дней. Осознание различий внешних и внутренних сил, внешней и внутренней лингвистики привело к разделению истории языка на две лингвистические дисциплины со своими специфическими задачами, предметом и методом: историческую грамматику и историю литературного языка. Отечественное языкознание раньше, чем зарубежная лингвистика, смогло преодолеть синкретизм истории языка, заложив основы новых дисциплин исторического цикла: истории литературного языка, с одной стороны, а с другой – диахронической фонологии и диахронической морфологии. В зарубежной романистике, например, объяснение языковых изменений стараются найти либо в доисторическом субстрате романских языков, либо непосредственно в политических или экономических процессах. Отечественная русистика традиционно нацелена на вскрытие внутренних закономерностей даже там, где субстрат русского языка зафиксирован и отдален от современного состояния русской речи на той или иной территории десятилетиями. Отрицание непосредственного влияния социальных факторов на развитие языка при безоговорочном признании социальной сущности языка и положения о необходимости изучать эволюцию языка в теснейшей связи с эволюцией его носителей Поливанов объединил простым решением: социальные факторы непосредственно влияют на социум, а речевая деятельность последнего – на его язык. Он подчеркивал, что "экономическо-политические сдвиги видоизменяют контингент носителей (или так называемый социальный субстрат) данного языка или диалекта, а отсюда вытекает и видоизменение отправных точек его эволюции". Собственно объем и социальное содержание, "количественные и качественные изменения контингента носителей данного языка" оказывают определенное воздействие на характер и темп языковой эволюции. Социально-экономические и политические условия определяют характер "кооперативной деятельности этого коллектива, обусловливающей как экстенсивность, ...так и интенсивность языкового общения", а в конечном счете – объем и содержание социального субстрата языка. Если Бодуэн преобразовал бинарную оппозицию "язык–общество" в трехчленную (добавив разграничение "внешнего" и "внутреннего"), то Поливанов, кроме того, предложил разграничивать понятия общества и социального субстрата языка. Так, например, если социальным субстратом русского стандартного языка предреволюционной эпохи была русская интеллигенция, то после революции его субстрат не только значительно демократизировался, но и расширился за счет прежних "инородцев".

Выдвижение во главу угла языковой эволюции социального субстрата данного языка еще недостаточно осознано, но это положение постепенно становится отправным пунктом при построении истории литературного языка и диахронической социолингвистики. Более того, это положение имеет значение в теории и практике языкового строительства. В решении проблем создания или реформы литературного языка центральной задачей является выбор "опорного диалекта". Если опорный диалект литературного языка выбран без учета перспектив динамики развития соответствующего языкового коллектива, то такой литературный язык рано или поздно с неизбежностью будет переживать сдвиг диалектной базы, перестройку своих норм. Постепенный сдвиг диалектной базы переживают сербский, болгарский и некоторые другие литературные языки. В их основу были положены сельские территориальные диалекты. Сдвиг идет в сторону увеличения характерных черт столичных городских диалектов (соответственно Белграда и Софии), оказавшихся вне территории опорных диалектов. В эпоху формирования современного узбекского языка Е.Д.Поливанов резко возражал против попыток положить в его основу диалект сельских узбеков как наиболее "чистый", характерный, народный, массовый и т.п. Он предложил взять за основу литературного языка говор городских узбеков. Этот говор, хотя он и не свободен от инородных черт (иранизация, отсутствие сингармонизма), более перспективен в плане социально-экономического развития всех узбеков. Жизнь это полностью подтвердила.

Разграничение внешних и внутренних факторов языковой эволюции позволило выявить специфику и механизм действия как одних, так и других и заложить фундамент как "внешней", так и "внутренней" лингвистической "историологии", сформулировать задачу создания общего учения "о действительных для всех языков принципах и причинах звуковой эволюции". Е.Д.Поливанов, как мы уже говорили, создал оригинальную теорию конвергентно-дивергентных процессов. Эта теория является фундаментом диахронической фонологии и, безусловно, других разделов диахронической лингвистики, разрабатывающих теорию внутренней эволюции, внутренние причины и механизм спонтанных изменений "языковой техники". Цель такой теории, по Поливанову, – это "уже не просто установление историко-фонетических фактов на разных этапах языковой истории, но прагматическая мотивировка этих фактов, в итоге дающая логически разъясненную картину всей данной эволюции".

Формулы Поливанова – это уже не просто удобный аппарат для описания историко-фонетических изменений. Здесь отдельные звуковые изменения как бы сами собой связываются, взаимно мотивируя друг друга. Применяя аппарат конвергентно-дивергентной теории, можно вскрыть весь ход эволюции фонологической системы данного языка. И в самом деле, наблюдая дивергенцию, следует искать рядом конвергенцию ее дивергентов, а далее – дивергенцию конвергентов; можно таким образом "прошить" всю историю данного языка. Глубина конвергентно-дивергентной теории Поливанова до сих пор не осознана во всей полноте: лингвисты черпают из нее отдельные детали, оставляя в стороне другие, не менее ценные.

Так, Р.О.Якобсон перевел поливановскую теорию на язык своей (и Н.С.Трубецкого) фонологической теории и, как бы сложив формулы Поливанова, получил формулу мутации фонологических оппозиций A₁:B₁ –> A₂:B₂. При этом, однако, выпала центральная идея поливановской концепции, идея взаимосвязи, взаимообусловленности конвергентно-дивергентных процессов, выпала позиционная обусловленность звуковых изменений. Кроме того, были упущены связь с концепцией "фонетических законов", объяснение их непреложности и логическая необходимость исключений из них, различие собственно фонетических и фонологических процессов, выявление длительного этапа подготовки конвергентного скачка и т.п.

Вполне возможно, что отсутствие разграничения фонетического и фонологического аспектов во всех (за редчайшим исключением) работах по исторической/диахронической фонетике/фонологии вплоть до самых новейших объясняется тем, что Поливанова не было среди нас, а его работа "Мутационное изменение в звуковой истории языка" длительное время пылилась в архиве. А между тем "подготовительный этап" дивергенции – это фонетический закон младограмматиков с его непреложностью в самом чистом виде. Собственно акт дивергенции или конвергенции – уже фонологический процесс. Речь идет о фонологизации комбинаторных вариантов, что достигается снятием жесткой позиционной обусловленности. Это находит выражение в последующей конвергенции и нарушении прежнего фонетического закона путем порождения исключений. Все это богатство поливановских идей осталось вне поля зрения Р.О.Якобсона. И все же именно с модификации Якобсоном конвергентно-дивергентной теории Е.Д.Поливанова начинается диахроническая фонология... Создавая целостную и оригинальную концепцию, Поливанов включал в нее лучшие достижения науки своего времени. И связь истории языка с историей народа, и анализ коммуникативной функции языка, и закономерности фонетических изменений – все это содержалось в трудах предшественников, но, став частью целостной концепции Поливанова, приобрело фундаментальный характер. Конвергентно-дивергентная теория Поливанова относится, безусловно, к наиболее важным открытиям сравнительно-исторического языкознания. Поливановские формулы обобщают весь предшествующий опыт исследования звуковых изменений, включая все фонетические законы младограмматиков (как частные и предельные случаи). И в самом деле, позиционное варьирование фонем в истории любого языка – предпосылка дивергенции, а большинство зарегистрированных в исторических фонетиках изменений сводится в конечном счете к конвергенциям.

За символами поливановских формул могут скрываться фонемы любого языка на любом этапе его развития. Более того, конвергентно-дивергентная теория может быть применима и в морфологии, и в синтаксисе, и в лексике. Всю силу этой теории Поливанов успел продемонстрировать только на примере фонетических изменений, что казалось ему наиболее трудной проблемой. Разработать эту концепцию и для других разделов языкознания он не успел. Лишь в небольшом примечании к статье, опубликованной посмертно, Поливанов дает некоторые примеры из историко-морфологических явлений.

Конвергентно-дивергентная теория может быть применена и к процессам расщепления и смешения языков и диалектов. На месте одностороннего подхода традиционной компаративистики с ее дивергентной моделью родословного древа, конвергентной модели "пирамиды языков" Н.Я.Марра у Поливанова выступает конвергентно-дивергентный процесс, строго обусловленный конвергентно-дивергентными процессами языковых коллективов, их социально-экономическим и культурным уровнем.

Е.Д.Поливанов вскрыл строгие запреты, налагаемые системой на произвол звуковых изменений: характер и качество дивергентов и конвергентов, аллофонное варьирование фонемы как подготовительный этап дивергенции, направление конвергенции, будучи тесно взаимосвязанными, определяются в конечном счете фонологической системой данного языка на данном этапе его развития. При этом накладываются и ограничения на фантазию исследователя. После Поливанова нельзя реконструировать промежуточные этапы звуковых изменений на основании внеисторического "удобства произношения" либо универсалий или фреквенталий, ибо арбитром является прежде всего сама фонологическая система, наличие соответствующего потенциального конвергента либо дивергента.

Если конвергентно-дивергентная теория Поливанова является основанием диахронической фонологии и внутренним стимулом ее дальнейшего совершенствования, то и при создании диахронической морфологии она постепенно начинает выполнять роль фундамента. Формальный аппарат, разработанный Поливановым, позволяет получить формулы морфологической конвергенции и дивергенции. При этом целая серия морфологических процессов выстраивается в цепочку взаимообусловленных процессов, связанных друг с другом причинно-следственными отношениями: так, оказались взаимосвязанными процессы утраты двойственного числа, усиление падежных оппозиций "генетив–локатив", "датив–инструменталь", "номинатив–аккузатив" и ослабление корреляций вертикальных рядов парадигм (унификация типов склонения, ослабление родовой корреляции). Есть опыты применения концепции конвергентно-дивергентных процессов к анализу истории глагольной системы. На очереди стоит экстраполяция этой концепции в область истории словообразования (кое-какие мысли на этот счет есть у самого Е.Д.Поливанова). Можно сказать, что освоение научного наследия Поливанова только начинается.

Образ этого ученого так и просится на страницы романа... "Черты гениальности начинали сверкать мгновенно, – вспоминал о Поливанове В.А.Каверин, – вы сразу видели, что этот человек, если сказать грубо, чем-то отличается от остального человечества, и вместе с тем он необычайно прост". О способностях Поливанова, его методах изучения языков ходили легенды. Редчайший полиглот, он свободно владел более чем сорока языками. Казалось, что в одном лице он объединял несколько талантливейших деятелей культуры: первоклассный лингвист-теоретик, прекрасно знавший русскую и дальневосточную, европейскую и арабскую лингвистическую традиции (он сформулировал ряд фундаментальных положений лингвистики XX в.), первоклассный японист (он широко известен в Японии как основоположник японской диалектологии и автор оригинальной гипотезы происхождения японского языка), выдающийся тюрколог и китаевед (он написал грамматики японского, китайского, дунганского, туркменского, казахского языков, а также индоевропейских – таджикского и бухаро-еврейского языков), автор киносценария, получившего первую премию, автор приключенческого романа и рассказов, поэм и стихотворений, один из первых переводчиков киргизского эпоса "Манас". Поражали современников и его "чудачества". Вот он идет на лекцию и, изумляя прохожих, громко напевает строфы "Манаса" то на киргизском, то на русском языке в собственном "свеженьком" переводе. Вот он в обществе друзей сходу переводит на узбекский язык куплеты Мефистофеля непосредственно с немецкого оригинала. По свидетельству очевидцев, им казалось, что Поливанову кто-то без пауз диктует, а он сам без остановки стенографирует, сохраняя размер и рифмовку оригинала. "Поливанов был обычным ... гениальным человеком. Самым обычным гениальным человеком, – писал о своем друге В.Б.Шкловский, – с годами я все сильнее убеждаюсь в этом".

Об авторе

Ярчайшая фигура в отечественном языкознании 20–30-х годов прошлого века. Е.Д.Поливанов свободно владел более чем сорока языками. Казалось, что в одном лице он объединял сразу нескольких деятелей культуры: лингвист-теоретик, прекрасно знавший русскую и дальневосточную, европейскую и арабскую лингвистические традиции, первоклассный японист (основоположник японской диалектологии и автор оригинальной гипотезы происхождения японского языка), выдающийся тюрколог, китаевед, индоевропеист (он написал грамматики японского, китайского, дунганского, туркменского, казахского, а также таджикского и бухаро-еврейского языков), автор киносценария, получившего первую премию, автор приключенческого романа и рассказов, поэт и переводчик... Его вклад в развитие теоретического и прикладного языкознания огромен. Сформулированная Е.Д.Поливановым теория конвергентно-дивергентных процессов стала фундаментом современной диахронической фонологии. В его работах заложены основы современной психо- и социолингвистики, создана оригинальная теория языковой эволюции.