Лейбниц Г.В. О познании.
Пер. с фр.

Содержание

Из главы I. О словах, или о языке вообще

§ 1. Филалет. Бог, создав человека существом общественным, не только внушил ему желание и поставил ему в необходимость жить среди себе подобных, но и даровал ему речь, которая должна была стать великим орудием и всеобщей связью общества. Таково происхождение слов, служащих для представления, а также и для объяснения идей.

Теофил. Я очень рад, что Вы расходитесь со взглядом Гоббса, который не признавал, что человек был создан для общества, и полагал, что он был вынужден к этому исключительно в силу необходимости и злого характера себе подобных. Но он не подумал о том, что даже самые хорошие, лишенные всякой злобы люди могут объединиться для лучшего достижения своих целей, подобно тому как птицы собираются в стаи, для того чтобы лучше совершать перелеты вместе, или подобно тому как бобры объединяются сотнями для постройки больших плотин, с чем не справилось бы небольшое число этих животных, а плотины эти необходимы им для создания водоемов или маленьких озер, в которых они строят себе хижины и ловят рыбу, служащую им пищей. Именно такова основа общества социальных животных, а отнюдь не боязнь себе подобных, которая у животных не встречается вовсе.

Филалет. Отлично. И очевидно, для лучшего совершенствования общественной жизни у людей органы от природы устроены так, чтобы издавать членораздельные звуки, которые мы называем словами.

Теофил. Что касается органов, то у обезьян они, по-видимому, так же способны к созданию речи, как и у нас, а между тем у них нет и малейшего намека на это. Значит, им, должно быть, не хватает чего-то невидимого. Надо принять также во внимание, что можно было бы разговаривать, т. е. заставить понимать себя с помощью звуков рта, и без образования членораздельных звуков, если бы пользоваться для этой цели музыкальными тонами. Но для изобретения языка тонов потребовалось бы большее искусство, между тем как словесный язык мог быть создан и мало-помалу усовершенствован людьми, находящимися в простом естественном состоянии. Существуют, однако, народы, как, например, китайцы, разнообразящие с помощью тонов и ударений свои слова, запас которых у них невелик. Известный математик и крупный языковед Голиус полагал поэтому, что язык их искусственный, т. е. что он был целиком придуман неким выдающимся человеком для установления связи словесного общения между известным числом различных народов, населявших эту огромную страну, называемую нами Китаем. Язык этот тем не менее мог в настоящее время вследствие долгого употребления измениться.

§ 2. Филалет. Подобно тому как орангутаны и другие обезьяны обладают органами, не умея образовать слов, так о попугаях и некоторых других птицах можно сказать, что они способны произносить слова, не обладая речью; этих птиц, как и ряд других, можно выдрессировать и научить произносить достаточно отчетливые звуки, между тем они совершенно неспособны к речи. Только человек способен пользоваться этими звуками как знаками внутренних мыслей, чтобы таким образом они могли делаться известными другим людям.

Теофил. Я полагаю, что без желания заставить себя понять мы действительно никогда не создали бы языка. Но, будучи создан, язык служит человеку также для того, чтобы рассуждать наедине с самим собой как благодаря тому, что слова помогают ему вспоминать абстрактные мысли, так и благодаря пользе, которую он извлекает, прибегая при рассуждении к помощи знаков и глухих мыслей. В самом деле, потребовалось бы слишком много времени, если бы надо было все объяснять и всегда подставлять определения вместо терминов.

§ 3. Филалет. Но так как увеличение числа слов затруднило бы пользование ими, если бы каждая отдельная вещь нуждалась для своего обозначения в особом имени, то язык был еще более усовершенствован путем введения в употребление общих терминов, обозначающих общие идеи.

Теофил. Общие термины служат не только для усовершенствования языков, они необходимы также по самому существу последних. Действительно, если под отдельными вещами понимать индивидуальные вещи, то невозможно было бы разговаривать, если бы существовали одни только имена собственные и не было бы никаких нарицательных имен, т. е. если бы существовали слова только для обозначения индивидов, так как каждую минуту возникают все новые слова, когда дело идет об индивидах, событиях и в особенности о действиях, представляющих то, что мы обозначаем чаще всего. Но если под отдельными вещами понимать низшие виды (species infimas), то, помимо того что очень часто трудно их определить, они, очевидно, являются уже универсалиями, основанными на сходстве. А так как, смотря по тому, идет ли речь о родах или видах, мы имеем дело только с более или менее значительным сходством, то естественно обозначать всякого рода сходства или соответствия и, следовательно, употреблять общие термины различной степени общности. И очень часто легче всего было образовать наиболее общие и наиболее полезные термины, так как они беднее по заключающимся в них идеям или сущностям, хотя и богаче обозначаемыми ими индивидами. Поэтому, как Вам известно, дети и люди, плохо знающие язык, на котором они хотят говорить, или предмет, о котором они говорят, пользуются общими терминами вроде "вещь", "растение", "животное", вместо того чтобы употреблять конкретные термины, которые им неизвестны; можно сказать с уверенностью, что все имена собственные, или индивидуальные, были первоначально нарицательными, или общими.

§ 4. Филалет. Существуют даже слова, употребляемые людьми не для обозначения какой-нибудь идеи, а для обозначения недостатка или отсутствия известной идеи, таковы, например, слова "ничто", "невежество", "бесплодие".

Теофил. Я не вижу, почему нельзя было бы сказать, что существуют отрицательные (privatives) идеи, Подобно тому как существуют отрицательные истины, ибо акт отрицания положителен. Я уже касался выше этого вопроса.

§ 5. Филалет. Не вступая в спор по этому поводу, было бы целесообразнее, для того чтобы подойти немного ближе к источнику всех наших понятий и всего нашего познания, рассмотреть, как слова, употребляемые для обозначения действий и понятий, весьма далеких от чувств, происходят от чувственных идей, откуда они переносятся на понятия с более темным значением.

Теофил. Это объясняется тем, что наши потребности заставили нас отказаться от естественного порядка идей, который одинаков для ангелов, и для людей, и для всех разумных существ вообще и которому мы должны были бы следовать, если бы мы не считались с нашими интересами. Нам пришлось поэтому последовать тому порядку, который был предопределен обстоятельствами и обстановкой жизни нашего вида. Этот порядок не показывает нам источника наших понятий, но он дает нам, так сказать, историю наших открытий.

Филалет. Отлично, как раз анализ слов может показать нам с помощью самих же названий ту связь, которую анализ понятий не мог бы нам дать по приведенным Вами соображениям. Так, слова "воображать", "понимать", "привязываться", "усматривать", "внушать", "волнение", "покой" и т. д. заимствованы от действий чувственных вещей и применены к некоторым формам мышления. Слово дух в своем первоначальном значении есть "дыхание", а слово ангел означает "вестник". Отсюда мы можем догадаться, каковы были понятия тех, кто первыми говорили на этих языках, и как природа внезапно внушала людям источник и начало всего их познания через посредство самих же слов.

Теофил. Я указывал уже Вам, что в готтентотском символе веры для обозначения Святого Духа взяли слово, означающее у них легкий приятный ветерок. Так же обстоит дело и в отношении большинства других слов, хотя мы и не всегда узнаем это, так как чаще всего истинная этимология слова потеряна. Один неверующий голландец воспользовался тем фактом, что термины теологии, морали и метафизики были первоначально заимствованы от грубых вещей, чтобы изобразить в смешном виде и зло поиздеваться над теологией и христианской религией в маленьком фламандском словаре, в котором он давал терминам определения или объяснения не в соответствии с обычным словоупотреблением, а в соответствии с первоначальным смыслом слов. Так как он обнаружил и другие признаки безбожия то, говорят он был наказан за это заключением в Raspel-huyss. Однако будет небесполезным рассмотреть ту аналогию между чувственными и нечувственными вещами, которая послужила основанием для тропов. Лучше всего будет для этого рассмотреть имеющий такое большое значение пример, как употребление предлогов вроде в, к (a'), c(avec), из, o(de), до, перед (devant), в (еn), вне (hors), посредством (par), для (pour), на (sur), no направлению к (vers). Все они взяты из обстоятельств места, расстояния и движения и перенесены затем на всякие изменения, порядки, последовательности, различия, сходства; в (а') означает приближение, когда, например, говорят: "Я иду в Рим", но так как для прикрепления какой-нибудь вещи ее приближают к той вещи, с которой ее хотят соединить, то мы говорим, что какая-то вещь прикреплена к (а') другой. Кроме того, так как существует, так сказать, нематериальное прикрепление, когда одна вещь следует за другой по моральным основаниям, то мы говорим, что то, что следует чьим-то движениям или чьей-то воле, относится к этому лицу, как если бы оно устремлялось к этому лицу, чтобы пойти к нему или с ним. Одно тело находится с (avec) другим, когда оба они находятся в том же самом месте; но говорят также, что какая-нибудь вещь находится с другой, которая находится в то же самое время в том же самом порядке или части порядка или которая содействует тому же самому действию. Когда приходят из (de) какого-нибудь места, то место это было нашим объектом благодаря чувственным вещам, которые оно нам доставляло, и оно является еще объектом нашей памяти, которая вся заполнена им. Этим объясняется, что объект обозначается предлогом de, когда, например, говорят: "Дело идет об этом", "Говорят об этом", т. е. как будто это исходит оттуда. И так как то, что заключено в (еn) каком-нибудь месте или в каком-нибудь целом, опирается на него и исчезает вместе с ним, то акциденции тоже рассматриваются как находящиеся в субъекте, sint in subjecto, inhaerent subjecto. Частица на (sur) также прилагается к объекту; говорят: "Я сосредоточил свои мысли на этом вопросе", вроде того как рабочий находится на дереве или на камне, который он обрабатывает. Так как эти аналогии крайне изменчивы и совершенно не зависят от каких-нибудь определенных понятий, то в разных языках весьма различно пользуются этими частицами и падежами, которыми управляют предлоги или в которых последние подразумеваются и содержатся потенциально.
...

Об авторе

Лейбниц Готфрид Вильгельм

Выдающийся немецкий философ и математик. Родился в Лейпциге, в семье профессора философии морали (этики) Лейпцигского университета. В возрасте 15 лет поступил в Лейпцигский университет; окончил обучение в 1663 г., защитив диссертацию на степень бакалавра. В 1663–1666 гг. изучал юриспруденцию в Йене. В 1671 г. опубликовал работу «Новая физическая гипотеза». В 1672 г. прибыл с дипломатической миссией в Париж, где познакомился со многими известными учеными, а также изобрел счетную машину, которая превзошла машину Паскаля. С 1676 г. состоял на службе у ганноверских герцогов. Участвовал в создании ряда европейских академий наук. Последние пятнадцать лет жизни Лейбница оказались на редкость плодотворными в философском отношении — он завершил работу над «Новыми опытами о человеческом разумении» (1705), издал «Опыты теодицеи» (1710), написал «Монадологию» (1714) — небольшой трактат, содержащий краткое изложение основ его метафизики.

Готфрид Лейбниц был исключительно эрудированным человеком в философии и во многих научных областях. Он создал (одновременно с И. Ньютоном) дифференциальное и интегральное исчисление; ввел в механику понятие кинетической энергии; сыграл важную роль в истории создания электронно-вычислительных машин. Наибольшее влияние произвели на него философские идеи Р. Декарта, Т. Гоббса, Б. Спинозы, Н. Мальбранша, П. Бейля и др. Перенимая у них самое ценное, Лейбниц при этом вел активную полемику со всеми упомянутыми мыслителями. Он выдвинул столь полную и рационально построенную метафизическую систему, что, по оценкам современных философов, ее можно представить в виде системы логических принципов.