|
Содержание
Полнозначимое слово и понятие
Основные разновидности полнозначимых слов Противоположение полнозначимых (автосемантических) и служебных (синсемантических) слов является отправной точкой не только для грамматической классификации слов по так называемым "частям речи", но и для семасиологической их классификации на слова с лексическим и слова с грамматическим значением (или, как иногда предпочитают говорить, "грамматической функцией"). Полнозначимые слова самостоятельно выделяют объекты (т.е. вещи, явления, свойства, процессы и т.д.) и в речи выступают в роли членов предложения, тогда как служебные слова связаны с предметным содержанием лишь опосредованно, через полнозначимые слова, в контексте фразы. Служебные элементы лексики, как и морфологические показатели, выполняют грамматические функции актуализации полнозначимых слов, их сплочения в единое предложение, модальной характеристики высказываний и выражения межфразовых связей. К лексике первого рода относится подавляющее большинство существительных, прилагательных, глаголов, наречий, числительных и местоимений. К лексике второго рода принадлежат предлоги, союзы, связка, частицы и многие другие слова (как, например, вдруг, уже, очень, сам, некоторый, каждый, казаться, начинать и др.)? которые Л.В.Щерба называл "строевыми элементами лексики " и которые, как он отмечал, "полностью не выявлены еще ни для одного языка". К служебным словам примыкают и те междометия, которые служат средством выражения аффективной модальности (вроде ах, увы, тьфу и др.)? либо являются вспомогательными элементами речевой ситуации (вроде эй, алло, чу). Служебные слова, как носители грамматических функций, подлежат компетенции грамматики. В рамках семасиологического исследования мы, говоря о значениях, имеем в виду исключительно лексические (или, как их еще называют, "знаменательные", "вещественные") значения, т.е. значения полнозначимых слов. Центральное место в полнозначимой лексике каждого языка занимают назывные слова, т.е. слова, обладающие назывной (номинативной) функцией. В семантико-грамматической классификации слов им противостоят местоимения, которые не называют предмет, а выделяют его путем указания (деиксиса). В основе противоположения назывных и местоименных слов лежит, таким образом, различие называния и указания, требующее специального рассмотрения. Указание как особый прием словесного выделения предмета предполагает конкретную ситуацию речи, т.е. непосредственную чувственную обстановку, в которой ведется разговор. Эту чувственную обстановку иногда называют "ситуацией hie et nunc", так как местоимения hie 'здесь' и nunc 'теперь' хорошо оттеняют ее специфику и могут рассматриваться как "начало" в системе координат, символизирующей "деиктическое поле" (Zeigfeld), т.е. семантическую сферу употребления указательных слов. "Здесь" – это тот узкий просцениум, на котором непосредственно разыгрывается акт речи, "теперь" – время, когда совершается этот акт. Всякие пространственные определения, не укладывающиеся в данное определение, это "не-здесь" (т.е. "там"), которое в некоторых языках распадается на "там" – более близкое (ср. нем. da) и "там" далекое, находящееся на грани поля чувственного восприятия или за его пределами (нем. dort), или "там" видимое и "там" невидимое. Равным образом все временные определения, отличающиеся от времени речи, это "не-теперь", не настоящее, т.е. либо прошедшее, либо будущее время. Входящие в деиктическое поле языка личные местоимения выделяют участников разговора. "Я" – это говорящее лицо в отношении к самому себе, соответственно "ты" – это лицо, к которому обращается говорящий. Самое общее указательное местоимение "это" обозначает любой объект, находящийся в поле чувственного восприятия говорящих, в непосредственной близости от них. Все, что может быть выделено указательным жестом или взглядом, есть, с точки зрения говорящих, "это". Ключевые слова деиктического поля "здесь" и "теперь " – это нечто вроде портативной шкалы для отсчета времени и пространства, шкалы, которая всегда к услугам говорящего и которой он охотно пользуется. Все деиктические слова обладают необычайной емкостью. Они могут охватить любую точку пространства и времени, любую вещь и любое лицо. Всякий момент времени есть "теперь" или "не-теперь", всякое место в пространстве – "здесь" или "там". "Это" – "самое общее слово. Кто это? Я. Все люди я...". Стоит, однако, отвлечься от ситуации речи, как значение таких слов мгновенно теряет свою чувственную определенность и расползается, как туман. "Теперь", которое раньше обозначало утро, а потом полдень, может превратиться в ночь, "здесь", которое раньше обозначало "в комнате", теперь уже обозначает остановку трамвая или витрину с книжными новинками. Сами по себе все такие слова "пусты" и "бессодержательны", как говорит Гегель. Мы подошли здесь к пункту, позволяющему определить разницу между деиктическими словами и назывными. Основными признаками деиктических слов являются: 1 ситуативность, т. Е, смысловая зависимость от ситуации ясно; 2 эгоцентризм, т.е. постоянная отнесенность к субъекту речи; 3 субъективность: внешний объект выделяется не по его собственным признакам, независимым от говорящего лица, а по совершенно случайному для него признаку соотнесенности с говорящим лицом; 4 мгновенность и эфемерность актуального значения, меняющегося от одного случая употребления к другому. В противовес деиктическим словам назывные: 1) надситуативны; они выделяют определенный объект независимо от того, присутствует ли он в данный момент в чувственной ситуации или нет; 2) не эгоцентричны, выбор слова уже не зависит теперь от говорящего лица, его местоположения и времени речи; 3) объективны, так как выделение предмета достигается теперь в опоре на некие релевантные признаки самого предмета; 4) семантически устойчивы и константны: в каждом акте употребления они сохраняют некое инвариантное ядро, определенный минимум признаков, необходимых для распознания предмета. Назывные слова содержат в себе указание на качественную определенность предмета и это обстоятельство существенно меняет лингвистическую модальность таких слов. В деиктических словах существует разрыв между предметным значением и способом его выделения. Дейктическое слово направлено всегда на некий предмет (которым в случае местоимения 1-го лица является говорящий – сам по себе или вместе с лицами, от имени которых он выступает). Но данный предмет выделяется не по объективным признакам, а в отношении к говорящему лицу. В центре внимания находится при этом сам предмет, а не его отношение к говорящему, которое является лишь вспомогательным средством выделения предмета и в сознании присутствует имплицитно. Разрыв между объективным значением и лежащим в его основании субъективным отношением превращается, таким образом, в разрыв между эксплицитностью предметного значения и имплицитностью способа его выделения. Именно поэтому вопрос, что значит это или я "вообще", вызывает обычно затруднения. Предметное значение таких слов весьма неопределенно, а основание этой неопределенности – специфическое отношение предмета чувственного восприятия к говорящему – может быть осознано только теоретическим мышлением. Другое дело – назывные слова. В них способ выделения значений не противоречит их объективной сущности. Выделяя предмет, такие слова одновременно выделяют в нем ряд существенных признаков, по которым он опознается. Объективный характер этих признаков делает значение более стабильным и облегчает его осознание. Вот почему на вопрос, что такое дом или дерево, легче добиться ответа, чем на вопрос, что такое я или это. Деиктические слова часто употребляются независимо от чувственной ситуации, и это обстоятельство подрывает, казалось бы, все, что раньше говорилось о них. В реальности, однако, никакого противоречия здесь нет, так как независимое от чувственного окружения употребление деиктики обусловлено всякий раз словесным воссозданием ситуации речи. Если в развернутом повествовании мы встречаем такие слова, как он, туда, вчера и т.д., то правильное их понимание не вызывает, как правило, затруднений, так как в контексте содержатся необходимые для этого опорные пункты. Решающее значение в этом отношении имеет многоплановость текста, его расслоение на "авторскую речь", относящуюся к непосредственно данной чувственной обстановке, и вкрапления "чужой речи", предполагающие другие, опосредованные контекстом ситуации. Воспроизведение чужой речи, "прямое" или "косвенное ", предполагает всегда наличие "вводящих слов", уточняющих опосредованную обстановку. Но и в самой "авторской речи" деиктика зачастую теряет непосредственную связь с внешней ситуацией, получая функцию подсобного элемента, избавляющего нас от необходимости назойливо повторять то или иное назывное слово. Эта способность к замещению назывных слов превращает деиктические слова в местоимения. Грамматическая номенклатура выпячивает в деиктических словах функцию "заместительности" как основную. Но в генетическом плане и, что еще важнее, в современной иерархии отношений между различными способами употребления местоимений собственно местоименная функция (имеющая не только стилистический, но еще и грамматический аспект) явно вторична. Назывные слова (в силу объективности и надситуативности их значения) занимают центральное место в словаре. Именно их имеют главным образом в виду, когда говорят о соотношении слов и понятий. Специфический разряд таких слов образуют имена собственные. О последних нередко говорят, что они не имеют лексического значения. Некоторые основания для такой их оценки несомненно имеются, и все же их приходится считать назывными словами. Имя Петр или Василий само по себе ничего нового не сообщает о человеке, кроме того, что мы уже знаем из родового имени. Разве что по звуковой форме такого имени мы иногда опознаем национальную принадлежность человека, социальную среду, в которой он вырос, и т.п. Но, выделяя индивида в пределах рода, собственное имя, помимо общеродовых черт, содержит в себе еще намек на ряд индивидуальных особенностей; оно обладает способностью к максимальной актуализации родового значения, превосходя в этом отношении любое родовое (нарицательное) имя. Скептическая критика языка считала поэтому собственные имена идеальными обозначениями предметов, а родовые имена суррогатами, порожденными слабостью человеческой памяти. Ср. у Локка: "Так как значение и употребление слов зависит от связи между идеями и звуками, то, прилагая имена к вещам, душа необходимо должна иметь раздельные идеи вещей, а также удерживать в памяти особое имя каждой идеи... Между тем свыше человеческих сил построить и удержать в памяти идеи всех отдельных вещей, с которыми мы встречаемся: каждая птица и каждое животное, каждое дерево и растение, оказавшее воздействие на наши чувства, не может найти место в самом обширном уме. Если видят поразительную память в том, что некоторые полководцы могли назвать по имени каждого солдата в своем войске, то нам легко понять, почему люди не пытались дать имена каждой овце в своем стадо или каждой вороне, пролетающей над их головами, еще менее назвать особым именем каждый лист растений или каждую песчинку на дороге". Об авторе
Выдающийся российский лингвист-теоретик, классик отечественного языкознания. Доктор филологических наук, профессор. Автор трудов по скандинавистике, германистике, сравнительно-историческому языкознанию, лингвистической типологии, философии языка, истории языкознания. В 1932 г. окончил педагогический факультет II МГУ; в 1935 г. защитил кандидатскую диссертацию на тему "К генезису номинативного предложения", в 1939 г. – докторскую на тему "Номинативный строй речи: Атрибутивные и предикативные отношения". С 1940 г. – профессор, сотрудник Института языка и мышления им. Марра, преподавал в Ленинградском университете. В 1971–1976 гг. заведовал сектором индоевропейских языков, а в 1976–1981 гг. – сектором теории грамматики и типологических исследований Ленинградского отделения Института языкознания АН СССР. С.Д. Кацнельсон – один из основных представителей Ленинградской грамматической школы. Его работы предшествовали появлению семантической и грамматической типологии. Занимался также исторической акцентологией германских языков и историей языкознания. Инициатор и главный редактор выходившей в Ленинграде серии монографий "История лингвистических учений" и монографии "Грамматические концепции в языкознании XIX века". |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||