Журавлев И.В., Никитина Е.С., Сорокин Ю.А., Реут Д.В., Тхостов А.Ш. Психосемиотика телесности Изд. 3, стереотип.

Оглавление

Предисловие

"Мне бы хотелось, чтобы книга (по крайней мере в глазах человека, ее написавшего) была только совокупностью составляющих ее фраз и ничем иным; чтобы у нее не было двойника-предисловия, самого первого ее симулякра, почитающего себя вправе диктовать свои законы всем остальным подобиям, которые могут в будущем сложиться на ее основе. Мне бы хотелось, чтобы эту вещицу-событие, едва заметную среди великого множества других книг, переписывали вновь и вновь, чтобы она распадалась на фрагменты, повторялась, отражалась, двоилась и в конечном счете исчезла – причем так, чтобы тот, кому случилось ее создать, никогда не смог добиваться для себя права быть ей хозяином или навязчиво внушать другим, что именно он хотел в ней сказать и чем именно она должна быть" (Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб.: Университетская книга, 1997. С.22.).

Вполне можно было бы ограничиться этими словами Фуко: они составили бы лучшее из всех возможных предисловий. Предисловие стало бы тогда символом собственного отсутствия, создало бы фигуру или, точнее, тело умолчания, которое появлялось и растворялось бы каждый раз – при каждом прочтении и в руках каждого читающего – в игре многочисленных коннотаций и перформативов. Но поскольку строки, которые находятся сейчас перед глазами читателя, уже появились, нам вряд ли удастся найти из них лазейку с тем, чтобы выполнить этот замысел. Так что придется все-таки писать предисловие.

Однако прежде всего мы должны обратить внимание читателя – чтобы не сбить его с толку раньше времени – на следующую вещь. Неверно полагать, будто в предисловии пишут о книге. Это совсем не так: ведь книга – это всегда другой текст, имеющий (и предполагающий) собственную историю прочтений и референций. Текст этот, конечно же, открыт иным подобным текстам, но в то же время он неизбежно замкнут на самого себя и повествует о самом себе. Иначе книга не была бы книгой. Поэтому и в предисловии можно писать единственно о самом предисловии. Оно ведь никак не может изловчиться и попасть в текст книги, поскольку тогда оно перестало бы быть самим собой. В связи с этим совершенно бессмысленно писать здесь о том, что читатель и так найдет на последующих страницах: это означало бы, по словам Фуко, создание первого – и весьма неприятного – симулякра.

Итак, мы не будем просачиваться в текст книги и постараемся сказать только то, о чем читатель в ней никогда не прочитает. Процедура прочтения книги о телесности таит в себе скрытую ловушку: ведь читаем мы книгу именно телом (культурным, языковым, в конце концов – физическим), и вылезти из этого тела мы никогда не можем. Телесность есть условие нашего понимания, как и нашей возможности что-то сказать (в том числе о самой телесности). Значит, тело всегда раздваивается, оно всегда тащит за собой (так и хочется сказать – на себе) некое метатело как свой собственный источник. Как мы и обещали, об этом нельзя будет прочитать в самой книге: ведь этот акт был бы равносилен выходу из описанной ловушки. А выйти из нее вряд ли возможно: стоит нам прочитать в книге о способе ее прочтения (который в книге о телесности самой телесностью и определяется), как перед нами уже совсем не та книга, которую мы читали; и, строго говоря, такую книгу вообще было бы невозможно прочитать.

Есть вещи, которые мы никогда не будем способны полностью отделить от самих себя, т.е. объективировать, поскольку они суть составляющие того самого механизма объективации, который только и мог бы обеспечить их осознание; что касается нашего тела, то оно, безусловно, относится именно к таким вещам. Поэтому саму телесность мы можем осознавать лишь как проблему устройства нашего сознания, а не как вполне оформленный и вынесенный "за" его пределы (т.е. представленный ему как продукт или форма познавательных практик) предмет. В то же время это значит, что, говоря о телесности, мы неизбежно говорим что-то другое, никогда не возвращаясь к тому, что в действительности "хотели" или "должны были" сказать. Именно в таком перевоплощенном виде телесность только и может быть представлена на страницах книги: для того, чтобы о ней хоть что-нибудь сказать, ее нужно превратить в предмет, но предмет – это не она сама.

Чтобы не сталкиваться с телом, которое говорит о самом себе, а также самому не превращаться в тело, пытающееся понять само себя, читатель, конечно же, может просто закрыть сейчас книгу и поставить ее на полку. Или заново открыть предисловие. Но и тогда он не убежит от своей телесности: будучи раз осознанной (как проблема), она уже никогда его не оставит.

Предисловие-два

По (мы надеемся, что читатель не устал от игры отражений, на которой построено первое предисловие. Если в них хорошенько вглядеться, то (перефразируем Ницше) можно увидеть нечто такое, что начнет вглядываться в тебя. Продолжая эту игру, мы приготовили читателю еще один сюрприз: даже если он не захотел открывать предисловие заново, он все равно его сейчас открыл) мере роста знания незнание не уменьшается, а возрастает. Деятельность по добыванию знаний, становясь все более изощренной, постепенно усложняется. В этих условиях недостаток информации компенсируется формой ее "упакованности". Это не только компрессия знаний – упаковка их в схемы, понятия, теории, – но и голографическое (гипертекстуальное) представление последних. Достигается это за счет изображения одной и той же реальности в разных языках, а затем совмещения этих проекций в едином пространстве объекта. В теории коммуникации это положение зафиксировано как одна из аксиом, которая гласит: "Люди используют как цифровой, так и аналогический способ коммуникации. Цифровой язык обладает чрезвычайно сложным и мощным логическим синтаксисом, но испытывает недостаток адекватной семантики в области отношений, в то время как у аналогического языка есть семантика, но нет адекватного синтаксиса для недвусмысленного определения природы отношений". Аналогическая коммуникация и есть практически коммуникация невербальная или телесная, которая включает в себя паралингвистику, экстралингвистику, кинесику, таксику, ольфакторные компоненты, проксемику и еще бог только знает что из телесных языков, а также коммуникационные ключи, присутствующие в любом контексте, в котором происходит взаимодействие. Именно поэтому у невербального поведения имеется своеобразный приоритет в ситуации общения. При рассогласовании языков речевого и неречевого поведения нарушается процесс взаимодействия, возникают его аномальные и патологические формы.

Согласованность этих языков – залог не только успешности человека в коммуникациях, но и условие его естественного развития. Можно только предполагать, что египетский сфинкс не истребила бы себя, если подобно своему телу имела бы не одно решение своей загадки. Помните: "Утром на четырех ногах, днем – на двух, вечером – на трех"? Чтобы избежать ситуации двойного ограничения (или – или), которая ставит и задающего загадки в точно такую же ловушку выбора, необходимо вступить не во властное, а в диалогическое взаимодействие с другими. И только тогда можно избежать кошмаров и иллюзий альтернативных выборов. Коммуникационное поведение – это не только феномен "отправителя – получателя". Оно и социально обусловлено, и имеет ряд формальных критериев, и может быть описано с помощью разных языков, причем смысл некоторых из них появляется только в процессе взаимодействий. Семиотика есть одна из дисциплин, в которых производится "сборка" этих проекций для целостного, осмысленного видения исследуемой реальности. По разным причинам в зеркалах европейской культуры тело имеет малое поле отражений. Поэтому включение его в семиотическое пространство позволяет не только рассмотреть многообразные аспекты изучения тела, но и собрать их в контексте единого рефлексивного семиотического анализа для понимания культуры телесности. Работа адресована всем, кто интересуется телом как объектом и как инструментом изучения человеческого сознания.

Об авторах

Журавлев Игнатий Владимирович

Кандидат психологических наук, старший научный сотрудник Отдела психолингвистики Института языкознания РАН, преподаватель ряда вузов Москвы, врач-психиатр, практикующий психотерапевт. В 2002–2014 гг. читал поточный курс психиатрии на факультете психологии МГУ имени М. В. Ломоносова. Автор около 150 научных публикаций, включая книги «Как доказать, что мы не в матрице? Сознание, коммуникация и психические расстройства» (М.: URSS), «Семиотический анализ расстройств речемыслительной деятельности» (М.: URSS), «Психология и психопатология восприятия: Пролегомены к теории „зонда“» (М.: URSS), «Сознание и миф: Что мы делаем, чтобы быть сознательными существами» (М.: URSS), «От Фрейда к Выготскому: Очерки истории психологии в ее связях с философией и лингвистикой» (М: URSS).

Никитина Елена Сергеевна

Психолингвист, кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник отдела психолингвистики Института языкознания РАН. Преподавала семиотику, теорию и социологию коммуникации, психолингвистику в МГУ, МПГУ и РГСУ. Данные лекционные курсы изложены в оригинальных учебных пособиях. Автор более 200 печатных работ, в том числе монографий: «Концепции внутренней речи», «Психолингвистическая модель языковой способности», «Коммуникативный подход в анализе диалога», «Введение в диалогику» (совместно с Ц. А. Шамликашвили), «Социология коммуникации: Хрестоматия», «Смысловой анализ текста: Психосемиотический подход» (М.: URSS). Редактор и один из авторов коллективной монографии «Абсурд в коммуникациях, или Общение без понимания» (М.: URSS). Разработчик авторских курсов по социологии возрастных кризисов жизни, семиотике коммуникации, диалогу в структуре коммуникаций общества.