|
Содержание
Предисловие
Предлагаемая вниманию читателя в качестве учебного пособия небольшая работа о языковых моделях имеет своей единственной целью изложить некоторые труднейшие и совершенно недоступные студентам и даже многим преподавателям проблемы современного передового языкознания. Эта работа не является ни специальным исследованием, кроме некоторых отдельных случаев, ни учебником (потому что здесь взяты отнюдь не все проблемы современного языкознания в их кратком очерке, а только некоторые), а является некоторого рода пособием для студентов и для всех тех, кто приступает к этим проблемам впервые. Сам термин "модель", перед тем как появиться в языкознании, уже десятки лет фигурировал во многих других науках, в частности и в особенности, в науках физико-математических и технических. Это сыграло огромную роль как в положительном, так и в отрицательном смысле. Положительное значение точной терминологии не может подлежать никакому сомнению, так как чем языкознание будет точнее, тем оно будет научнее. Но тут же сказалась и большая отрицательная роль физико-математической и научно-технической терминологии в языкознании. Почти всегда сторонники этих точных физико-математических и технических методов и связанной с ними терминологии переносили эти неязыковедческие методы и связанные с ними термины в такую своеобразную науку, как языкознание, без внимательного и глубокого учета всей специфики этой науки, что и вызывало недоумение у языковедов. Правы были и те и другие, и математики и языковеды, поскольку каждый имел полное право соблюдать специфику своей науки. Но договориться тем и другим сразу и окончательно, конечно, было невозможно, и требовать такой безусловной и быстрой договоренности было бы совершенно антиисторично. Однако в настоящее время применение математических методов в языкознании становится гораздо более зрелым, гораздо менее полемичным, а главное, гораздо более понятным. Для этого нужно только соблюдать более уравновешенный подход к обеим дисциплинам и не считать для себя унизительным переводить все эти параллели между двумя областями научного знания на язык простой, элементарный и максимально популярный. Правда, делается это с большим трудом. И наша работа имеет в виду попытаться говорить по этим темам как раз максимально просто, элементарно и популярно, насколько это позволяет сам сложный предмет. Автор предлагаемой работы постоянно наблюдает, что рассказ об истинах математических и языковедческих в том виде, как это мы находим у представителей математического языкознания, очень плохо усваивается и студентами и аспирантами, а с большинством преподавателей даже и вообще невозможно говорить на эти темы. Я считаю, например, работы С.К.Шаумяна очень глубокими и очень тонкими, содержащими в себе множество живых и проницательных как языковедческих, так и чисто логических мыслей и построений. Однако ни студентам, ни аспирантам говорить об этих мыслях и построениях С.К.Шаумяна его собственным языком совершенно нет никакой возможности. Предварительно их приходится переводить на какой-то другой, более общедоступный язык, и даже коренным образом перерабатывать, чтобы они дошли до широких кругов. Несмотря на свое весьма положительное отношение к этим работам, я ровно ничего не могу сделать для того, чтобы студенты и аспиранты усваивали их в том виде, как они даны у самого исследователя. В работе И.И.Ревзина о языковых моделях очень много важного, интересного и нового; и, вероятно, специалисты по языковому моделированию понимают его сразу и достаточно глубоко. Лично я тоже многое понимаю у этого исследователя быстро и достаточно обстоятельно. Однако явно, когда И.И.Ревзин писал свою работу о языковых моделях, он ровно ни с кем и ни с чем не считался, т.е. не считался с насущными потребностями массового языковеда. Он избегает давать точные определения, употребляет сложные термины в самых разных смыслах и без специального их толкования, не следит за систематикой своего изложения и рассчитывает на то, что многотысячная толпа языковедов нескольких сотен вузов, где преподаются языки, уже прекрасно знает и что такое "модель" в языке и что такое "структура " в языке и какая польза от математического изложения всех этих известных ему истин в языкознании. А в результате получается то, что книга И.И.Ревзина, по крайней мере для начального изучения теории языковых моделей, оказывается совершенно непригодной, и новички в этом деле задают мне такие вопросы, отвечать на которые – это значит писать новую книгу о моделях в языке и книгу гораздо больших размеров, чем книга И.И.Ревзина. Ясно, что уже давно наступило время давать студентам и аспирантам широких вузовских кругов гораздо более простой и ясный материал в этой области, чтобы не унизить ни интересов математики, ни интересов языковедческих и чтобы проникновение математических методов в языкознание стало на более надежные и более серьезные рельсы. Само собой разумеется, о небольшой кучке узких специалистов и пламенных энтузиастов этого дела мы не говорим. Они не нуждаются в популярщине, и самые трудные истины они усваивают налету, понимают их с полуслова и тут же добавляют их новыми истинами. Речь идет о массовом языковеде, который хочет быть и передовым и понимающим в деле математического языкознания, но который по разным обстоятельствам не может овладеть всеми этими многотрудными истинами самостоятельно. На них и рассчитано наше изложение. Возьмем самый термин "модель". Литература, которую мы рекомендуем нашим студентам и аспирантам, является в большинстве случаев малопонятной потому, что она очень редко обращает внимание на огромный разнобой употребления этого термина. Каждому, – и это вполне естественно для изучающего науку, – всегда кажется, что термин этот вполне точный и что для его поднимания достаточно только вникнуть в даваемое ему определение. Но все горе заключается в том, что этих определений существует по крайней мере несколько десятков; и как их объединить, – это никому неизвестно и это требует специального исследования. Не лучше ли будет, если мы с самого же начала внушим нашим слушателям мысль, что термин этот, собственно говоря, вполне неопределенный, что существует целая история разных пониманий этого термина и что то определение, которое мы предполагаем давать, мы лично считаем лучшим, но, что можно давать еще второе и третье и десятое определение и что каждое из них всегда выдвигает на первый план пусть одностороннее, но все же какое-нибудь реально обоснованное понимание предмета. Это и заставило нас, например, обратить внимание на историю проблемы, на терминологический разнобой, хотя, к сожалению, делаем мы это здесь по необходимости чересчур кратко и схематично, но и без того получается несколько десятков значений этого термина. Насколько нам удалось наблюдать, такое откровенное повествование о терминологическом разнобое сразу же ободряет студента и аспиранта, сразу же расширяет его горизонт в этом отношении и он перестает приписывать непонимание всей этой премудрости только одной своей глупости и только одному отсутствию у него математического образования. То же самое мы сказали бы о теоретико-множественном понимании модели. Обычно представители структуральной лингвистики, допускающие в свою науку математическую теорию множеств или отвергающие ее, думают, что студент и аспирант уже знаком с этой теорией множеств и знаком в совершенстве. Ясно, что после прочтения трех-четырех страниц из таких лингвистических книг и статей люди, изучающие лингвистику, откладывают в сторону читаемую ими работу и начинают гипнотизировать себя в том отношении, что это-де не их специальность и что нечего-де и тратить время на это. На самом же деле, вовсе не считая теорию множеств чем-то единственным и необходимым для математической лингвистики, мы все же хотим извлечь из нее все то полезное, что она может здесь дать. Оказывается, если захотеть изложить эту теорию для нематематиков, то получится, что под страшным термином "множество" кроется предмет весьма понятный для всякого лингвиста и всякого нелингвиста, а именно, что понятие множества есть в конце концов понятие единораздельной цельности; и что эту общенаучную, но пока только еще интуитивную истину математики излагают в точных и специальных терминах с применением таких же точных и никому, кроме них, неизвестных методов. Когда учащийся с моих слов начинает понимать этот простейший и очевиднейший термин, он уже гораздо более уверенно берется за специальные математические курсы по теории множеств и уже сам начинает применять к языкознанию те методы, для которых он еще несколько дней тому назад считал себя слишком глупым. Возьмем термин "фонема". Несмотря на все усилия наших языковедов и несмотря на обширную литературу по вопросам фонологии, добиться ясного, краткого и простого ответа на вопрос, что такое фонема, очень трудно от нашего массового студента и аспиранта. У нас существуют очень хорошие изложения этого предмета, из которых я укажу хотя бы следующие. О.С.Ахманова – Фонология. М., 1954. Она же. Фонология, морфонология, морфология. М., 1966. Р.А.Будагов. Введение в науку о языке. М., 1958, стр.150–157. Ю.С.Степанов. Основы языкознания. М., 1966, стр.9–33. Прекрасную сводку разных значений термина "фонема" мы находим у О.С.Ахмановой, Словарь лингвистических терминов, М.: УРСС, 2004, стр.494–496. Существуют и другие неплохие изложения этого предмета. Однако все эти объяснения подходят к фонеме с весьма разнообразных сторон, дают фонеме весьма различные определения, избегают философской и, в частности, логической проблематики, которая тут необходима и, во многом приближая фонологию к студенческому и аспирантскому уровню, в большинстве случаев не дают анализа предмета начиная с его исходных элементов. В этом отношении много важных рассуждений находим в работах С.К.Шаумяна, Проблемы теоретической фонологии, М., 1962 и И.И.Ревзина, Модели языка, М., 1962. Но эти работы никому, кроме самого узкого круга специалистов и энтузиастов, недоступны. А на практике оказывается, что прежде чем давать определение фонемы, необходимо очень и очень долго долбить о такой, например, простой вещи, как глобальная текучесть речи, или о такой, например, казалось бы для всех нас общеизвестной и общепонятной проблеме, как проблема отражения, или о таких, например, тоже казалось бы хорошо понятных для всех, кто прослушал курс диамата, категориях, как сущность и явление и т.д. Я уже давно пришел к твердому выводу, что без предварительного разъяснения всех этих, отнюдь не таких уж простых, концепций и категорий нечего и думать преподать какую-нибудь краткую, простую и ясную формулу понятия фонемы. То, что мы предлагаем в нашей работе, только едва-едва намечает эту предварительную проблематику и отнюдь не претендует на какую-нибудь полноту. Но мы настаиваем, что без этой предварительной проблематики само понятие фонемы по необходимости оказывается и грубым, и непонятным, и трудным как для преподавания, так и для усвоения слушателями. Наконец, я иной раз слышу от математических лингвистов такого рода возражение: "Хорошо. Пусть мы, по-вашему, плохо применяем математику к языкознанию, и пусть это непонятно для вашей аудитории. Но, ведь вы же сами все время ратуете за математику и говорите нам, что вы вовсе не против математики в языкознании, и что вы только против искаженного ее применения в вашей науке. Ну, а как же, собственно говоря, вы сами-то хотели бы применить математику к языкознанию. Ну-ка, покажите-ка!" Я должен сказать, что такие возражения вполне законны. Конечно, критиковать легко, а попробуйте-ка построить этот предмет так, как вы сами считаете правильным. Без конкретного проведения такого правильного использования математики, которое мы считаем необходимым, все наши рассуждения о неправильности фактически существующих математических методов в языкознании, конечно, окажутся только общей фразой. Это и заставило нас дать в нашем учебном пособии хотя бы одно такое исследование, которое в доступной форме показало бы, что значит математика для языкознания. Мы взяли для этого два таких элементарных математических понятия как окрестность и семейство. Мы использовали те методы, которые употребляются математиками для построения этих концепций. Но мы изложили грамматику так, что не употребили в ней совершенно ни одного математического понятия. Мы попробовали построить учение о падежах так, что ограничились только одними, чисто грамматическими категориями, так что ни один самый заядлый противник математики в языкознании уже не может сказать, что он неспециалист в математике и что поэтому он должен строить учение о падежах совершенно без всяких математических методов. А ведь мы провели здесь только ту одну простейшую мысль, что каждый падеж имеет не одно, и не два, и не три, и не десять или двадцать значений, как это мы трактуем в наших исследованиях и руководствах по синтаксису, но что каждый падеж имеет бесконечное число значений в зависимости от тех бесконечных контекстов речи, в которых он употребляется. Как бы два значения данного падежа ни были близки одно к другому, всегда можно найти такой контекст речи, в котором наш падеж будет иметь среднее значение между двумя указанными и очень близкими одно к другому значениями. Это – факт чисто грамматический, а не математический, и тем не менее всякому, кто хоть краем уха слышал о математике, при этом не могут не прийти в голову такие математические категории, как "бесконечно малое", "предел", "переменная" и "постоянная" "величина" и, в конце концов, "окрестность". Поэтому математика с полной необходимостью должна быть здесь привлечена. Но она для нас только образец построения, только метод конструкции, только формальное установление точных категорий и только способ осознания отнюдь не математического материала. Ясно всякому, что в подобной теории падежей можно обойтись и без всякой математики, но еще яснее то, что наше интуитивное чувство бесконечного числа каждого падежа научно только и может быть обосновано при помощи математики, где эти сближения и расхождения между собой элементов, правда, вне всякого их качественного наполнения, изучены максимально точно и безупречно. Теперь спросим себя: можно ли критиковать математическое языкознание без нашего собственного построения того, что мы сами-то считаем математическим языкознанием? Ввиду небольших размеров данной работы, мы обработали языковедчески только два математических понятия – окрестности и семейства. Применение других математических теорий дало бы необозримую массу и всяких других языковедческих концепций, от каковой роскоши здесь нам по необходимости пришлось отказаться. И вообще предлагаемая работа – это только предварительный набросок, критикующий различные перегибы математизма в языкознании, которые не отражают живого языка и которые очень трудны, а для массового языковеда и совсем недоступны. Вместе с тем это есть и попытка некоторого предварительного обзора элементарной проблематики новейшего языкознания, попытка, за которой, как мы надеемся, последуют и другие, более совершенные обзоры, уже не повторяющие наших недочетов, но преодолевающие эти недочеты в целях более совершенного изложения. Так или иначе, но давать в руки нашему студенту и аспиранту более доступную для него новейшую языковедческую науку, чуждую как традиционного консерватизма, так и перегибов слишком напористых новых методов, уже давно наступила пора. Об авторе
(1893–1988) Выдающийся российский философ и филолог. Родился в 1893 г. в Новочеркасске. Окончил в 1915 г. историко-филологический факультет МГУ по двум отделениям (философии и классической филологии). Первые работы опубликовал в 1916 г. В 1919 году избран профессором Нижегородского университета. В 1920-х гг. – действительный член Государственной академии художественных наук, профессор эстетики в Московской консерватории. Книга Лосева "Диалектика мифа" с критикой мифов социализма вызвала резкую реакцию властей, и с 1930 по 1933 г. Лосев – заключенный в лагере на Беломорканале. После освобождения не печатался более 20 лет. В 1943 г. по совокупности работ А. Ф. Лосеву была присуждена степень доктора филологических наук. В 1942–1944 гг. – профессор философского факультета МГУ, откуда удален за идеализм. С 1944 г. и до конца жизни – профессор классической филологии и общего языкознания МГПИ им. В. И. Ленина. В своих работах 1920-х гг. А. Ф. Лосев создал своеобразный синтез идей
русской религиозной философии, диалектики Гегеля и феноменологии Гуссерля.
Лосев – философ мифа, имени, числа, символа. Для него характерно восприятие
мира как структурной единораздельной целостности, сущность которой можно
изучать во всех ее выразительных смыслах и формах. Он автор книг "Античный
космос и современная наука", "Философия имени", "Музыка как предмет логики",
"Проблема символа и реалистическое искусство", "Эстетика Возрождения",
"Знак, символ, миф" и многих других. За фундаментальный труд "История
античной эстетики" (т. 1-6, 1963-1980) он был удостоен Государственной
премии СССР (1986).
Н. Ф. Лосский писал о Лосеве в "Истории русской философии" (Париж, 1954; М.,1994, с. 313): "Если бы нашлись лингвисты, способные понять его философию языка, они могли бы натолкнуться на совершенно новые проблемы и дать новые плодотворные объяснения многих явлений жизни языка". |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||