Режабек Е.Я. Мифомышление:
Когнитивный анализ. Изд. 3

Оглавление

Введение в проблематику

Интеллектуальный климат 1950–60-х гг. за рубежом был ознаменован взрывом интереса к процессам мышления. Немалую роль в этом деле сыграла потребность в разработке компьютерных моделей, связанных с созданием "искусственного интеллекта". Технические нужды и технические потребности пробудили к жизни новую науку – когитологию (от лат. kogitare – "мыслить"), представляющую собой междисциплинарную область исследований.

Перед когнитивной наукой встала задача "понять, каким образом человек с его относительно ограниченными возможностями оказывается способным перерабатывать, трансформировать и преобразовывать огромные массивы знаний в крайне ограниченные промежутки времени".

В свете указанной задачи когитология оценивается как наука об общих принципах, управляющих мыслительными процессами.

Увлечение техническими приложениями и компьютерными метафорами привело к рассмотрению функционирования разума (intelligence) и разумных систем по аналогии с вычислительными процессами.

Аналогия человеческого мозга и компьютера усматривалась в способности человека и машины вести обработку информации пошаговым способом, хотя и при интеграции данных, полученных по принципиально разным каналам.

Биологическая "поправка", вносимая в операционалистские представления о деятельности мозга, выглядела так: универсальные стратегии встроены в человеческий мозг, заданы самой его биологической структурой и аналогичны электронным схемам в составе ЭВМ.

Одновременно в операционалистские представления были внесены уточнения, по которым следующее поколение индивидов реализует в виде "электронной схемы" то, что раньше входило (отчасти) в программное обеспечение человеческого мозга. Такое допущение, по существу, разрушало гипотезу об исходной врожденности универсальных мыслительных стратегий, присущих человеку.

Другой моделью формирования когнитивной науки стала ее разработка на базе когнитивной психологии. Еще в 1960 г. в Гарвардском университете психологом Дж.Миллером организуется первый Центр когнитивных исследований. В 1975 г. фонд А.П.Слоана (США) открыл финансирование междисциплинарной программы по когнитивным исследованиям. С 1977 г. выходит журнал "Cognitive Science" с ежегодными и ежеквартальными выпусками; затем стал выходить журнал "Evolution and Cognition".

Когнитивная психология заложила некоторые базовые представления в деле разработки нарождающейся области знания.

В отличие от бихевиористов и представителей нейрологической науки психологи-когнитивисты стремятся формулировать свои гипотезы в терминах ментальных процессов, несводимых ни к телесным реакциям организма, ни к взаимодействию нервных клеток. Эта задача была осознана как необходимость после "долгой холодной зимы объективизма" вернуть мысль (mind) в науки о человеке.

В этой парадигме признается, что культура формирует человека: индивид всегда находится под влиянием своей культуры.

Одним из пионеров когнитивной психологии был Ульрик Найссер, который в 1967 г. публикует руководство, которое так и называется: "Когнитивная психология".

Руководящая идея когнитивной психологии заключается в утверждении, что поведение человека детерминировано знаниями.

"Мы все созданы теми когнитивными актами, участниками которых мы были", – утверждает У.Найссер.

Когнитивное направление в психологии стремилось и стремится обнаружить, зафиксировать, описать определенные ментальные образования, которые контролируют и регулируют способы восприятия, понимания и интерпретации человеком происходящих событий. Назывались эти ментальные структуры по-разному ("когнитивные схемы", "конструкты", "репрезентации" и т.д.), но везде подчеркивалась одна и та же мысль: от того, как устроены ментальные структуры, зависят конкретные проявления интеллектуальной активности и, более того, личностные свойства и характеристики социального поведения человека.

Согласно этой позиции, речь, мышление и любые другие формы когнитивной деятельности суть проявления действия одних и тех же фундаментальных когнитивных структур. В связи с такой установкой это направление в психологии называют, вслед за А.Пайвио, неоментализмом.

Сильная сторона соответствующего психологического подхода связана с ориентацией исследований на понимание познавательной активности в том виде, как она обнаруживает себя в образе поведения обычного человека, а не в специально сконструированных и крайне односторонних экспериментальных условиях. В полной мере эта установка проявляется в так называемой "экологической оптике" Дж.Гибсона, его супруги Э.Гибсон и их последователей.

Плодотворным нам представляется утверждение когнитивистов, что нельзя отсепарировать человеческое знание от шлейфа разнообразных когнитивных структур. Когнитивные структуры включают мифы, верования, знания, доказательства, планы, намерения и т.д. Специфика когнитивного подхода заключается в том, что когитологию интересует совместимость языковой, сенсорной и моторной информации в едином уровне представления знаний. Особо подчеркивается, что восприятие, язык, мышление, память, действие неразрывно связаны между собой. При этом подчеркивается, что разные формы восприятия, представления и переработки информации имеют различный ценностный статус и значимость. Когнитивный и лингвистический поворот в исследовании знания и познания предполагает объединение результатов антропологических, нейрофизиологических и нейропсихологических исследований.

В.З.Демьянков хорошо выразил соответствующую установку когнитивизма: "...Когниция вдвойне "интерактивна": связана и с воспринимаемым миром и с волей человека".

Согласно такому допущению, модусы мысли включают в себя перцептивные, вербальные и активирующие (волевые) когнитивные структуры, и потому когнитивность должна изучаться в единстве всех перечисленных компонентов. Сама многокомпонентность феномена когнитивности требует междисциплинарного исследовательского подхода, а одно из первых мест в созвездии когнитивных дисциплин принадлежит когнитивной лингвистике.

Как подчеркивал Дж.С.Брунер, "...язык в своем строении должен отражать природу когнитивных процессов, продукт которых он кодирует".

Вот почему Т.Бивер, Дж.Кэррол, Л.А.Миллер исследование познания через язык представили как особую программу изучения человеческих знаний. Согласно аналогичному представлению, язык даже в большей степени, чем культура и общество, дает исследовательский ключ к человеческому поведению.

Еще в 1981 г. Дж.Лакофф подчеркивал, что только общими усилиями психологии, лингвистики, антропологии, философии, компьютерологии (computer science) можно ответить на вопросы о природе разума, об осмыслении опыта, об организации концептуальных систем.

К этой мысли на разные лады возвращаются ведущие представители когнитивной науки.

Те же Т.Бивер, Дж.Кэррол и Л.А.Миллер настаивали на достижении интегрированной картины языка, мышления и поведения людей. В афористической форме соответствующая идея была выражена К.Стеннингом: "Сложите вместе логику, лингвистику, психологию и компьютерную науку и вы получите когнитивную науку".

Итак, когнитивная наука представляет сегодня реальное бурное развитие и реальные исследования.

В русле когитологического направления мы и предпринимаем наше исследование, опирающееся на общие принципы материалистического монизма, к которым у нас относятся следующие допущения: существует независимый от сознания, закономерно структурированный и взаимосвязанный мир, относительная познаваемость и понимаемость которого достигается посредством восприятия, мышления и науки.

Мы разделяем убеждение И.М.Сеченова о неосновательности учения идеалистов, которые "старались вывести всю психическую жизнь человека из деятельности одного только фактора – духовной организации человека, оставляя другой, т.е. воздействие извне, совсем в стороне...".

Отталкиваясь от данных когнитивной нейропсихологии, автор принимает положение, согласно которому родоисторический человек наделен двумя врожденными способностями:

Первую программу нейрофизиология связывает с анатомо-физиологическим устройством "правого" мозга, вторую – со структурами левой гемисферы.

Сравнение черепов раннего Homo sapiens с анатомическим устройством черепов Homo sapiens sapiens показывает, что филогенетически более древней и соответственно более развитой была деятельность правой гемисферы. Разработка аналитических когнитивных способностей архаического человека была исторически связана с эволюцией форм деятельности и с эволюцией культурно-специфических форм языкового выражения мысли.

Социальная антропология свидетельствует, что человек таков, каково его сознание, но само сознание – продукт истории, в которой решающая роль принадлежит предметно-практической деятельности. Вступая в отношения с природой, человек в первую голову познает не физические свойства вещей как таковых, а способ употребления вещи другим человеком, ее вписанность в отношения между людьми, ее социальное определение, аутентичное сложившейся культуре. Именно культура выступает как источник программ и способов действия, которыми надлежит овладеть человеку. Вот почему необходимо связывать культурные различия в познавательной деятельности с видами деятельности, принятыми в данных обществах.

Как подчеркивает М.Коул, для когнитивной психологии "...человеческая деятельность в культурном контексте является основной единицей психологического анализа". Вслед за системными преобразованиями культуры изменяется и органика.

Но если тип культуры накладывает свою печать на когнитивность, то в свою очередь и характер когнитивности накладывает печать на тип культуры.

Ошибки в копировании сознанием информации о внешнем мире так или иначе оказываются связанными с неразвитостью языка. Репертуар языковых апперцепций в одинаковой мере характеризует и уровень когнитивности и уровень культуры, до которой возвысилось общество. Познание тем лучше справляется со своими задачами, чем глубже оно погружается в структуры бытия, чем тоньше различает его определения и подуровни, но в формах холистско-симультанного мышления, задачи членения, развертки и обособления элементов целостности плохо достижимы. Агглютинированные элементы информации, присутствующие в континуально-размытых образах, в которых специфические черты предмета представлены в наиболее общем виде, должны быть "разлеплены", диагностированы и отделены друг от друга. Это аналитическая, а не холистская задача. Холистские когнитивные режимы подлежат вытеснению дискретными линейно-последовательным построениями. Последовательная развертка элементов информации необходима для выявления структуры целого: для соотнесения уровней организации объекта между собой. Отсюда основное направление когнитивной эволюции – диверсификация слепившегося, недискретного содержания. Такое направление когнитивных преобразований востребовано самой жизнью, диктуется культурно-исторической необходимостью. Вот почему проблемы исторической трансформации холистско-симультанного мышления в мышление линейно-дискретное, раскрытие этапов соответствующей трансформации находятся в центре внимания предлагаемой работы.

Содержательные преобразования информационных паттернов неотделимы от изменений в способах кодирования информации. Здесь одно изменение вырастает из другого. Изменение формы служит откликом на изменение содержания, и наоборот. Последовательность смены вербальных кодов переработки информации позволяет выявить сравнительно-историческое языкознание. Единство формы и содержания наиболее выпукло выступает в языковых апперцепциях, а устоявшиеся вербальные апперцепции, получившие мировоззренческое значение, в историю культуры вошли на правах мифов. Таким образом, генеративные преобразования мифов, на наш взгляд, манифестируют генеративные преобразования и языка, и мышления. Так когнитивная история мифов становится главным предметом нашего исследования.

Обращение к филологическим штудиям оставляет философские концепции мифа за пределами нашего рассмотрения. Тайна происхождения человеческого сознания всегда была оплотом теологии и религии. Свою задачу автор видит в том, чтобы показать: ничего "чудесного" в появлении Homo sapiens sapiens не было. Был очень медленный, очень постепенный процесс пробуждения человеческого сознания, проходивший через ряд последовательно сменяющих друг друга этапов.

Обращение к истории когнитивности подтверждает предложенную Э.Дюркгеймом еще в XIX в. теоретическую модель.

"Народы, – писал Э.Дюркгейм, – идут различными путями. Развитие человечества должно быть изображаемо не под формой прямой линии, но как дерево с различными и многочисленными ветвями".

За многообразием исторических альтернатив общая тенденция только проглядывает: это – тенденция когнитивного движения от обогащения содержания информации за счет все новых и новых дистинкций к расширению объема информации путем стадиальных ветвлений то ли сохраняемого, то ли отрицаемого ядерного содержания исходной информации.

На наш взгляд, главное достижение когитологии – взаимосогласованность результатов, добытых в разных областях знания. Такой взаимосогласованностью выводов из разных наук мы особенно дорожим.

Специфика когитологического подхода к языку – это выявление связи языка с экстралингвистической реальностью. Свою задачу мы видим в том, чтобы показать, какую роль сыграл язык в преодолении первичной погрешимости знания, которая досталась нам от наших первобытных предков.

Для решения этой задачи хотя бы в первом приближении требуется ответить на вопросы:

Вместо заключения

Свою задачу автор видел в том, чтобы сконцентрировать внимание на таких проблемах генезиса родоисторического сознания, которые доступны для изучения благодаря языковому выражению когнитивных практик. Соответствующий подход позволил более уверенно судить об эволюции когнитивных устоев мифа и мифологии, о процессах ремифологизации и демифологизации родоисторического сознания.

И в отечественной, и в зарубежной философской литературе существуют многочисленные концепции, трактующие мифотворчество как нечто извечное и изначальное, свойственное людям во все времена и дополняющее (а отчасти и заменяющее) научные способы познания окружающего мира.

На наш взгляд, такая оценка мифотворчества преднамеренно или непреднамеренно отождествляет его с "правополушарной" когнитивностью, т.е. с генетически наследуемой предрасположенностью к переработке информации в диффузно-недискретной форме. Безусловно, названная предрасположенность, будучи генетически заложена в человеке, неистребима. Вопрос в другом. Должна ли диффузная недискретность когнитивных практик оставаться профилирующей? Действительно ли ради благополучия человеческого рода правополушарные паттерны сознания должны подчинять себе все остальные когнитивные режимы: и сферу аффектов, и сферу рецепции, а также сферу дискурса? Мы очень и очень сомневаемся в правомерности позитивного ответа на этот вопрос.

Эмпирически адекватную экспликацию мифологического конструирования дала уже О.М.Фрейденберг: Миф не есть "какой-то жанр, как жанром, например, является рассказ. Миф получается непроизвольно. Образное представление в форме нескольких метафор, где нет нашей логической, формально-логической каузальности и где вещь, пространство, время поняты нерасчлененно и конкретно, где человек и мир субъектно-объектно едины (курсив наш. – Е.Р.) – эту особую конструктивную систему, когда она выражена словами, мы называем мифом".

На наш взгляд, в образах правополушарного сознания информация о мире фиксировалась в "нераспакованном" виде, в "неразлепленном" состоянии. Ее еще предстояло "разлепить", т.е. осуществить дифференциацию по некоторым эмпирически значимым критериям. Важным шагом на этом пути стало освоение мира первобытным человеком с помощью гаптических средств, приуроченных к пространственному членению вещей и событий. Когнитивность, вобравшая в себя дисгармоничность и размытость дистинкций не могла "вдруг" (молниеподобно) избавиться от своей ограниченности. Когнитивные практики видоизменялись скачкообразно, перерастая самих себя, возвышаясь на следующую ступень дискретности, более тонкого дифференцирования и различий, и отождествлений.

Предыдущее изложение показало, что гипотезу о ступенчатой эволюции когнитивности можно считать хорошо подтвержденной. Происходящая рывками эволюция когнитивности свидетельствует как о стадиальных утратах, так и стадиальных приобретениях. В долговременной перспективе и те и другие ведут к постепенному (происходящему шаг за шагом) устранению погрешимости паттернов родового сознания и соответственно к нарастанию объема эмпирически адекватного знания о мире.

Глоттогенез свидетельствует о базисности категорий восприятия, о корреляции значения слов с чувственно воспринимаемыми свойствами реальности, перерабатываемыми сознанием в континуально-размытые паттерны. Диктуемые практическими нуждами стадиальные сдвиги в когнитивности потребовали расщепления контурной изобразительности первичных чувственных паттернов. Под давлением практических нужд разрушению подлежала ситуативная соположенность в восприятии мира. В цепи многопоколенной трансляции коллективного опыта родовое сознание понуждалось к отказу от несуразных констелляций элементов презентируемой информации, изживало пространственную и временную сумбурность в восприятии общинной жизни. Происходила историческая "девальвация" нелинеарной и несукцессивной сегментации опыта.

Вместе с тем на протяжении череды тысячелетий (если не миллионнолетий) безусловное доверие к гаптическому чувству, его когнитивная абсолютизация оставляли простор безбрежному фантазированию в сфере дистантной рецепции, в сфере вторжения в мир неведомого, незнакомого и потому пугающего бытия. Тьма неразличимости крайне нерегулярно и факультативно освещалась проблесками эмпирически адекватного сознания. И все же они имели место, они накапливались от эпохи к эпохе, а значит, на пути беспочвенного фантазирования возникали все новые и новые заслоны. Морю фантазии, исходной погрешимости дистантных паттернов ставятся все новые и новые пределы. По мере все более и более дифференцированной артикуляции в образах мира погрешимость сознания убывает. В переплетении порядка и хаоса, тьмы и света начинают различаться все более точно локализованные образования (стороны). Происходит отказ от идеи "все во всем" в пользу эмпирически регистрируемых и отчленяемых друг от друга природных зависимостей. Сукцессивность принимает вид сериальных последовательностей. Она обнаруживает себя в изложении как отдельных эпизодов, так и законченных сюжетов мифотворения. На смену простой соположенности в образах мира приходят иерархизация событий, их разнесение по степени значимости, осуществляется выстраивание когнитивных приоритетов. Но более погрешимые когнитивные режимы не уступали места менее погрешимым когнитивным режимам автоматически, без боя. Оправдывающие себя когнитивные стратегии еще должны были доказать свою состоятельность, обнаружить неоспоримые преимущества в конкретном состязании с упрочившимися, ставшими привычными образами мира, как правило, находящими поддержку и у правящей верхушки общества.

На протяжении тысячепоколенной истории быт был насквозь мифологичен. В правильном и тщательном выполнении священных предписаний люди усматривали способ обеспечить нормальное течение жизни, оградить себя от всевозможных бедствий и несчастий. Своим священным обрядам они отдавали массу сил и времени. С этой точки зрения, миф и жизненная эмпирия были нераздельны: лишь в своей совокупности они образовывали историческую действительность.

И все-таки мифологическая картина мира давала одну трещину вслед за другой трещиной, она изживала себя. Так, аура ритуальной благодати утрачивалась у продукта, втянутого в регулярные товарно-денежные отношения. Ритуальная "печать" в деле купли-продажи продукта "на сторону" была просто неуместна. Отказ от эзотеризма в ритуальной части теофании стал одной из предпосылок секуляризации сознания в Древней Греции, стал способом высвобождения коллективного сознания из религиозных и мифологических пут. Культурная инновация привела к тому, что "суетное" и "мирское" сознание взяло верх над священным и "богодухновенным". Хронологически мифология явилась источником всего человеческого знания, но она должна была быть отринута, чтобы могло сформироваться рациональное мышление, подготовившее триумф культуры нового типа – культуры Запада.

Человеческое сознание должно было отказаться от отождествления субъективной реальности с объективной реальностью, отказаться от перенесения аппликаций каких попало фантастических образов на самое реальность, отказаться от объяснения любых жизненных неурядиц в действиях общественного человека злонамеренностью пишачий и ракшасов.

Отрицание мифотворчества означало отказ от онтологизации слова, от отождествления "истинного" Слова с сущностью вещей, от провозглашенного А.Ф.Лосевым тезиса "Имя сущности присуще самой сущности по ее природе и существует неотделимо от нее, будучи ее выразительной энергией". Человеческое сознание должно было отказаться от приписывания стихиям природы собственных имен (в духе Гесиода), оно должно было отказаться от претензий проникнуть в неизъяснимые глубины реальности, минуя рациональные способы ее постижения.

В диахроническом плане мифология выступает как исторически преходящая ступень когнитивности. Новый тип когнитивности мог утвердиться лишь тогда, когда в самом социуме складывается ориентация на упорядочивание "неразумных" стихий как природы, так и самой социальной жизни.

Только радикальный разрыв с установками мифоконструирования позволил человеку осознать характер причинно-следственных зависимостей, заполняющих мир, и на этой основе обеспечить успешную предсказуемость целесообразных действий, облегчающих повседневную жизнь большим массам людей.

Знание, отвечающее критериям научной строгости и эмпирической проверяемости, требует логической связности и непротиворечивости суждений. Такое требование несовместимо с превознесением самопротиворечивости высказываний в мифологических конструкциях. Между тем и доныне энантиосемии приписывается критерий сверхразумности, и тогда логическая противоречивость оказывается знаком божественной мудрости.

Но обоснованность суждений фактами и наблюдениями, рост эмпирического содержания знания и уверенность, что только обожение имени бога – ключ к пониманию всего сущего, – такие мировоззренческие установки исключают друг друга. Приходится делать выбор. Мы либо признаем необходимость цензуры, запрещающей немотивированное затопление левого мозга фантастически-недифференцированными, кошмарными паттернами, либо открываем доступ бесовщине и кликушеству в самых разнузданных формах последнего.

В противовес "когнитивной вседозволенности" нужно ясно представлять, что только дозированное сочетание недискретной диффузности и секвенциальной дискретности может обеспечить надлежащую эффективность нашей когнитивной деятельности.

Об авторе

Режабек Евгений Ярославович

Доктор философских наук, профессор кафедры исторической культурологии факультета философии и культурологии Южного федерального университета. Академик Международной академии наук экологии, безопасности человека и природы (МАНЭБ), член-корреспондент Российской академии естествознания, основатель научной школы «Когнитивная культурология». Автор свыше 150 научных работ, среди которых шесть монографий, в том числе «Мифомышление: Когнитивный анализ» (М., URSS).