Бабурин В.Л. ЭВОЛЮЦИЯ РОССИЙСКИХ ПРОСТРАНСТВ:
от Большого взрыва до наших дней. Инновационно-СИНЕРГЕТИЧЕСКИЙ ПОДХОД. Изд. стереотип.

Оглавление

Предисловие

Окружающий нас мир – это пространство, непрерывно изменяющееся под воздействием приходящих из будущего нововведений, большинство которых, словно искры костра, вспыхивают и, не будучи принятыми нашим миром, угасают. Но некоторые (и их тоже квинтильоны квинтильонов) находят благоприятную почву и вспыхивают пламенем степного пожара. Тогда можно говорить об инновациях, преобразующих наш мир, меняющих саму его структуру. Только возникнув, новое уникально; проходит время, и оно уже типично и обыденно; еще несколько шагов – и оно уже устарело, а значит, вновь уникально (раритет) и нетипично. Поэтому наш мир многоцветный. В нем параллельно и последовательно сосуществуют новое и старое, уникальное и типичное, природа и общество, структуры и процессы, сложное и простое... И все это функционирует и меняется под воздействием непрерывного потока инноваций, выносящего из будущего события и идеи, меняющие наш мир.

Предлагаемая книга посвящена инновациям, как приводным ремням эволюции Вселенной, планеты Земля, общества и необъятных российских пространств. Автор пытается проследить, как события, отделенные от нашей страны огромными расстояниями и промежутками времени, влияют на ее прошлую и настоящую жизнь. Ни одна из существующих точек зрения на рассматриваемые проблемы, даже если она предельно экстравагантна и скандальна, не отбрасывается (будь то А.Фоменко или У.Кэри, Л.Гумилев или И.Сталин...), а подвергается пристальному изучению.

Автор выражает благодарность С.Г.Сафронову, подготовившему часть представленных в книге карт по авторским эскизам, и И.С.Суравцевой за помощь в расчетах.

Введение

Системный кризис, поразивший все элементы и подсистемы российского общества, не мог не проявиться и в науке. В настоящее время целый ряд научных школ, возникших и сформировавшихся в советский период, испытывают острые проблемы, связанные со сменой парадигм, утерей или размыванием объекта и предмета исследования. Этому способствует и активная экспансия Запада на информационное пространство российской науки. Утечка умов, длительные командировки за границу наиболее перспективных ученых, вынужденность использования западных стандартов для предоставления научной продукции и защиты авторских прав – все это ведет к стремительной утере национального стиля науки.

Подобные процессы характерны и для географии вообще, и социально-экономической географии в частности. Но при этом есть и свои специфические особенности. Физическая география многие десятилетия ориентировалась на крупномасштабные проекты освоения гигантских пространств в границах СССР и, утеряв большую часть источников финансирования, вынуждена в значительной мере свернуть эмпирическую составляющую в своей деятельности. Уникальные банки данных, накопленных за советский период, либо проданы за границу, либо постепенно деградируют, не пополняясь новыми наблюдениями. Самым трагическим является разрыв временных рядов, когда невозможность поддержания функционирования прежней сети стационаров приводит к невосполнимой утере информации о динамике природных процессов на Земле.

Экономическая и социальная география России и ее узловое звено – советская районная школа – оказались в еще большем кризисе. Отказ от планирования, ликвидация государственной собственности, утеря комплексности развития, в целом, переход к так называемым рыночным методам развития экономики фактически за короткий срок – 10 лет – разрушили систему территориальных хозяйственных комплексов, деформировали цепочки энерго-производственных циклов, резко изменили экономико-географическое положение подавляющего большинства индустриальных центров, привели к значительной структурной перестройке, усилили экспансию региональной экономики на исследовательское пространство экономической географии. На это накладываются внутренние трудности, присущие нашей науке. Отсутствуют разработанные рыночные пространственные модели, происходит уход наиболее перспективных специалистов в другие сферы экономики, утерян социальный заказ на экономико-географические исследования, почти полностью прекращены экспедиционные работы. Как следствие – переход в исследованиях от собственной информационной базы на стандартизированную под потребности экономической науки общегосударственную статистику. Негативную роль играет и сохраняющаяся ориентация в исследованиях на механистические подходы, акцентация на структурные и материально-вещественные элементы территориальных систем, а не на процессы и явления в их пространственно-временной взаимосвязи.

Не вызывают оптимизма и те новации в географических исследованиях, которые стали проявляться в последние десять лет. Происходит явное нарастание социального "флюса", сведение практически всех исследований к территориальным единицам в рамках существующих сеток административного деления, увлечение формально-статистическими методами, особенно в таких относительно новых направлениях, как политическая география, география образа жизни, поведенческая география и ряд других направлений.

Налицо и возрастающее давление западных стандартов и школ. В частности, активно внедряются такие сомнительные для российской специфики идеи и показатели, как индекс человеческого развития, концепция устойчивого развития, глобалистские подходы и т.п. В целом наблюдается очевидная попытка через различные каналы привести экономическую географию к западным стандартам, которые крайне слабо учитывают особенности как географической, так и социо-культурной среды России.

Целый ряд признаков демонстрирует тот факт, что мировая наука стоит на пороге новой научной революции. Ее контуры уже проглядывают через отдаленные всполохи информационных сигналов из биологии, все более настойчивые попытки экспансии антропных представлений в физике, успехов психологии и других наук о человеке. В этом смысле определенные подвижки, происходящие в отечественной науке в сторону "человека", по-видимому, лежат в русле общенаучных тенденций. Однако сохраняется ощущение периферийности экономической географии. Все новые направления в ней по сути представляют заимствования из соседних областей знания, что создает угрозу разрыва целостности не только географии, но и социально-экономической географии. При этом в сфере собственно экономической географии явно наблюдается крен в сторону корпоративных исследований, при резком уменьшении числа работ комплексного, территориального характера.

Фактически перед экономической и социальной географией вновь встает вопрос – куда идти? Наиболее простым выходом, к которому склоняется значительная часть практикующих исследователей – это пойти по пути западной географии с активной разработкой проблем региональной политики и электоральной географии при постепенном уходе из сферы собственно экономико-географических исследований. Подобная трансформация подкрепляется наличием социального заказа, источников финансирования и поощряющим вниманием Запада, особенно к англо-говорящей части российских исследователей. Другое направление, особенно типичное для провинциальных исследователей, оказавшихся в массе своей оторванными от информационных баз и иностранной литературы, характеризуется уходом в краеведческие исследования культурологического и поведенческого характера с акцентом на внеэкономические и слабо формализованные модели. При этом волей-неволей они исследуют не столько день сегодняшний, сколько прошлое, в т.ч. и достаточно отдаленное. Еще одно направление, особенно типичное для некоторых специалистов, группирующихся вокруг Института географии РАН, фонда Карнеги и ряда других организаций, характеризуется исследованиями тенденций советской эпохи и выдержанно, как правило, в духе тотальной "демократической" критики всего советского периода, в данном случае – в части тенденций территориального развития экономики и социальной сферы. Наконец, ряд ученых пытается нащупать новые направления в сфере обслуживания запросов корпоративного сектора российской экономики. Произошел и процесс резкого сужения исследовательского поля. Ориентация почти исключительно на западный заказ привела к тому, что даже те исследователи, которые традиционно специализировались на исследовании зарубежных стран, срочно переквалифицировались в "россияведов" и, используя свои знания иностранных языков и связи, стали выступать в роли контактеров на российском рынке информационных географических услуг. Практически все сколь-либо значимые исследования регионального характера финансируются Западом. Но сама советская экономическая и социальная география, напротив, резко сузила пространства своего исследования. Несмотря на разрозненные усилия отдельных авторов, из области экономико-географических исследований все больше выпадают бывшие республики СССР. Более того, и отдаленные Восточные районы самой России становятся почти недоступными для экономико-географических центров, расположенных в Европейской части России. Нарастает и разрыв между региональными школами, в силу невозможности поддержания регулярных контактов и информационного обмена.

Таким образом, очевидна потребность в поиске новой парадигмы в экономической и социальной географии, а может быть, и всей географии в целом. Эта парадигма не может быть заимствована в чистом виде с Запада в силу разных именно географических различий между Россией и индустриально развитыми странами. Эта парадигма не может быть парадигмой переходного периода, ибо любой переход – это неустойчивое состояние системы с чрезвычайно быстрыми изменениями как на параметрическом, так и функциональном уровне. Эта парадигма, безусловно, должна быть в русле современных общенаучных метатеорий.

Предлагаемое исследование ставит своей целью попытаться нащупать тропинку к этой новой парадигме и оконтурить тот коридор, в рамках которого возможны новые перспективы для географии в границах быстро меняющегося мира. В нем предпринимается попытка выявить эти новые пути именно в контексте общенаучных закономерностей, не ограничиваясь рамками только географии. В этих же целях в оборот вводится и ряд мало известных географической общественности гипотез и теорий. В тоже время следует сразу оговориться, что автор является сторонником общефилософской концепции эволюционизма и циклично-ритмического характера развития природы и общества. Автор также не считает, что между природными и социальными процессами существует жесткая грань. Напротив, его философская позиция сводится к общности закономерностей развития природы и общества, эволюционного вырастания общественных закономерностей из природных, их тесном взаимном переплетении.

География, как частная наука, несет в себе все эти общие природно-социальные особенности и тенденции, лишь дополняя их на вторичном и третичном уровнях своими специфическими чертами.

В географическом плане данное исследование охватывает пространство исторической России, но в контексте общемировых тенденций развития.

В структурном отношении работу можно разделить на несколько частей. Первая глава посвящена рассмотрению базовых концептуальных и понятийных основ исследования.

Вторая и третья главы охватывают эволюцию нашего мира от истоков – Большого взрыва – до наших дней.

Четвертая и пятая главы – это попытка сквозного пространственно-временного анализа процессов территориальной динамики в границах исторической России.

Заключение работы – это не только подведение итогов, но и попытка обозначить в самом общем виде будущее российских пространств и наметить некоторые механизмы сохранения их самобытности в меняющемся и стремительно глобализирующемся мире.

Заключение

Проведенное исследование эволюции российских пространств позволяет сделать ряд обобщений.

Примененный в работе сквозной инновационный подход к анализу динамики сложных многоуровневых систем базируется на гипотезе инновационного механизма развития Вселенной и геосистемы. При этом в авторской трактовке, новация понимается как любое новое явление (независимо от его природы и свойств), возникающее в пространстве–времени, а инновация – как реализованная в виде достаточно устойчивой структуры пространства новация. Инновационный механизм осуществляет связь между будущим, настоящим и прошедшим временем через процедуры выбора (настоящее) из множества вероятных новаций (будущее) немногих, структурирующих пространство (прошлое). В этом случае структура пространства, как его прошлое время, отражает реализованные новации, что позволяет использовать структурные отпечатки систем для реконструкции инновационных процессов в прошлом. В свою очередь, структура детерминирует эволюцию, а новация выступает в качестве флуктуирующих воздействий, вводящих стохастическую составляющую в общую динамику процессов.

Выявленный инновационный механизм эволюции позволяет также удовлетворительно решить проблему "уникального" и "типичного" в географии. Любые инновации и их совокупности имеют свой жизненный цикл, в рамках которого на ранних стадиях они уникальны. По мере нарастания длительности существования и тиражирования, инновации становятся все более типичными, пока не преобразуются в господствующие. На заключительной стадии жизненного цикла структуры, возникшие вследствие инновационной волны, постепенно "затираются", сжимаются и становятся все менее типичными, превращаясь в раритетные, т.е. вновь уникальные. После исчезновения структурных отпечатков от инноваций остаются лишь информационные образы. Таким образом, любое пространство наполнено как уникальными, так и типичными объектами, чье соотношение зависит от конкретной модели диффузии нововведений.

Пространство, изучаемое географией, является частным случаем вселенского пространственно-временного континуума, и на него распространяются все основные законы Вселенной, которые воздействуют как непосредственно, так и в качестве рамочных условий. Наиболее значимыми являются: процессы структурирования и концентрации пространства, как реакции на низкоплотную среду; наличие аттракторов, как особых притягивающих точек (осей, плоскостей) пространства, запускающих большинство механизмов его дифференциации. В этом контексте экономико-географическое положение может рассматриваться как устойчивая особая точка системы (притягивающее множество или аттрактор), устанавливающая режим ее развития в пространстве–времени. Оно отражает "объектоцентрическую" модель пространственно-временного континуума.

Время в задачах, решаемых географами, выступает как специфический ресурс и фактор территориальной организации общества. Чтобы выиграть время, необходимо "сжать" пространство, сконцентрировать силы и средства вначале на небольших участках территории, создать полюса роста, которые способны дать отдачу в кратчайшие сроки. Соответственно, любые действия по уменьшению территориальной неравномерности связаны с увеличением затрат времени, замедлением процессов диффузии нововведений. Анализ также показал, что сужение интервала времени и пространства ведет к нарастанию дискретности и случайности, а увеличение – к нарастанию континуальности и детерминированности.

Эволюция всемирного пространства на определенной стадии привела к возникновению и последующей эволюции географического пространства, которое с этого момента эволюционирует как по общим законам, так и по собственным. Для него характерно сочетание вселенских и более частных, географических инноваций. Эволюция физико-географического пространства, в свою очередь, привела к возникновению социо-культурного пространства и его последующей эволюции, как на основе вселенских и физико-географических инноваций, так и собственных, социальных. В рамках этого генетического ряда каждый предшествующий инновационный макроцикл, формируя собственные структуры пространства, детерминирует последующий. В свою очередь, любая инновация трансформирует прежнюю структуру и выступает, таким образом, как фактор изменчивости в территориальных системах.

В силу указанных особенностей объект географических исследований чрезвычайно сложен (во всяком случае, многопорядково сложнее, чем его восприятие большинством географов-практиков) и является результатом длительной эволюции множества частных пространств во времени с множественностью структур пространства и индивидуальных временных подсистем. В этом смысле собственно сложные многоуровневые территориальные системы невозможно представить в виде зримых образов. Их скорее следует рассматривать как n-мерные образования с гипертрофированной ролью пространственно-временной составляющей. Мерой подобных образований в рамках информационной парадигмы теории развития (эволюции) является сложность или разнообразие, вся совокупность переходов от хаоса (дезорганизованности) к логосу (организованности). При этом увеличение масштабов времени и пространства неизбежно ведет к утере их ритмики (как на индивидуальном, так и групповом уровне), а уменьшение – к затушевыванию эволюционной составляющей.

В результате воздействия инновационных процессов возникают общая неравномерность и мозаичность пространства, которые являются практически его первородным свойством. В значительной мере это естественная реакция на уменьшающуюся плотность в процессе диффузии нововведений. Выявленные особенности требуют включения во все "идеальные" экономико-географические модели фактора неоднородности среды, как обязательного условия моделирования.

Предложенный подход предполагает естественный вариант разрешения противоречия между детерминистическим началом и стохастическим. При этом структура территориальных систем детерминирует процессы, а новации придают им стохастическую составляющую. Сами закономерности проявляются как следствие взаимодействия между этими двумя составляющими динамики территориальных систем. Результатом этого взаимодействия являются инновации, которые преобразуют прежнюю структуру, создавая новую, которая, в свою очередь, начинает детерминировать последующие процессы. При этом большинство территориальных систем, изучаемых современной географией, относится к классу хаотических, т.е. таких, для которых циклические закономерности не могут носить устойчивый ритмический (повторяющийся) характер.

Эволюция в широком смысле предполагает систему генетически взаимосвязанных циклов развития со сменой революционной и эволюционной (в узком смысле) фаз. Циклы более высокого порядка включают значительное число циклов последующих порядков, которые оказывают неоднозначное и искажающее воздействие на их форму. С другой стороны, циклы более высоких порядков задают рамочные условия для частных циклов. Кроме циклических закономерностей пространственной динамики систем, в работе предложено понятие ритмов, как циклов, не меняющих качество процесса. При этом устойчивая ритмика характерна для инерционной фазы циклов, а аритмия – для начальной и завершающей стадий.

В ходе эволюции пространства возникли и развивались по пути все большего усложнения и нарастания организованности системы от элементарных до сложных многоуровневых и иерархических. К последним относятся территориальные системы, изучаемые географией. Нарастание организованности ведет к возникновению хаотических детерминированных систем, на которые распространяются свойства "странных аттракторов" – незначительные первоначальные отклонения (случайные флуктуации) свойств тождественных объектов через определенное время приводят к кардинальным расхождениям их траекторий развития. Это еще один механизм дифференциации географической среды.

Рост организованности систем и связанная с эти пространственная концентрация неизбежно ведут к возникновению периферии, куда сложно организованные ядра сбрасывают излишки энтропии и канализируют устаревшие элементы структур, возникших в ходе предшествующих инновационных волн. Действие подобных механизмов позволяет воспроизводить статус креативных ядер и, одновременно, консервировать периферийность. Таким образом, наличие периферии – объективная особенность сложных территориальных систем.

Единство природных и социальных инноваций по механизму воздействия на геопространство есть основа единства мира вообще, и географии в частности. Инновационный механизм позволяет создать наиболее обобщенную модель эволюции территориальных систем. В рамках этой модели аттракторы играют роль структур пространства, притягивающих новации и инновации и одновременно их генерирующие. Поэтому, креативная и акцепторная функции всегда встречаются вместе, но в разных пропорциях. Новации могут быть как природными, так и социальными в широком смысле слова. Однако у социальных новаций есть одно принципиальное отличие от природных – они возникают исключительно в мозгу человека, как порождение разума. Для их трансформации в инновации не обязательна материализация в виде структуры так называемого материального пространства в узком смысле. Вполне достаточно общественного признания.

Новации являются инструментом бесконечного экспериментирования природы. Наиболее удачные из результатов этих экспериментов, в рамках естественного отбора (конкуренции идей), и создали тот структурный каркас мира с заполняющими его процессами и явлениями, в лоне которого развивается социум. Инстинкты и фантазии являются одним из "котлов", в которых выплавляются новационные образы, часть из которых генерируется в окружающее человека пространство. Через инстинкты осуществляется связь с природным прошлым человека, а фантазии позволяют заглянуть в будущее, в бесконечный виртуальный новационный мир. С позиций инновационной парадигмы структура территориальной системы является следствием материализации удачных новаций через механизмы природного и социального экспериментирования. Одновременно она выступает в качестве информационной матрицы, дающей сообщение о прошлом данной системы и обладающей способностью как генерировать собственные новации, так и воспринимать (не воспринимать) внешние.

Территория России традиционно находится на мировой инновационной периферии. Это огромная, холодная континентальная равнина, где время, отпущенное для эволюции, до предела сжато в рамках годовых циклов, что многократно затрудняет процессы эволюции формирующих ее территориальных систем. Основные характеристики Северной Евразии, территориально совпадающей с исторической Россией, сформировались еще в мезо-кайнозойское время, когда тектонические инновации оконтурили ее западные, южные и восточные пределы. В свою очередь, возникшие в результате этих инноваций геологические структуры в значительной мере детерминировали основные инновационные коридоры: западный – между Балтикой и Карпатами; южный – вдоль западного и восточного побережий Черного моря; юго-восточный – вдоль Каспия; восточный коридор – между Уралом и Каспием. Последние два Россия, создав и расширив свое геополитическое пространство, закрыла.

В палеолите и мезолите волны социальных инноваций прорывались сквозь южные горы на эти равнины и вновь откатывались, не выдержав давления экстремальных свойств периферии. Тем не менее, взаимодействие природных и социальных инноваций уже в Ашеле (около 100 тыс. лет назад) заложили цивилизационный протораскол между Восточной и Западной Европой. В дальнейшем эти различия только нарастали. Поэтому, к моменту пространственной структуризации восточных славян, выбранная волею судеб историческая площадка для развития их собственной социо-культурной территориальной системы уже во многом законсервировала эти различия. Периферийность и одновременно открытость для сброса остаточных инноваций из основных креативных центров цивилизаций – вот основное свойство этих пространств.

На протяжении всего неолита, более широко – периода до начала возникновения государственных территориальных образований вдоль современных южных границ СНГ, устойчиво существовали территориальные прасистемы различного инновационного класса: преимущественно креативные регионы (Передняя Азия и Китай); субкреативные регионы-ретрансляторы (Закавказье, Балканы, Хорезм), субакцепторные регионы-контактеры (Алтай, Южное Зауралье, Северный Кавказ) и обширная слабо акцепторная периферия Северной Евразии.

Возникшее впоследствии Российское государство, оказавшись на периферии по отношению к основным очагам инноваций, было обречено на отставание уже в силу простого факта запаздывания инновационной волны, который усиливался традиционной закрытостью нашей территориальной системы, враждебностью соседних государств. Крушение Византии окончательно свело на нет влияние южного очага инноваций, который на протяжении многих тысячелетий посылал постоянные импульсы нововведений на наши пространства. На порядок более низкая, чем в Европе, плотность населения вообще, городов в частности, резко снижала креативный потенциал, тормозила как воспроизводство инноваций, так и обмен информацией о них и самими инновациями. Единственный механизм борьбы с этой периферийностью, результатом которой являлась канализации на эти пространства излишков энтропии из мировых систем, была и остается территориальная концентрация. Территориальная сверхконцентрация в сочетании с централизацией и жесткой иерархизацией обеспечили не только выживание русского этноса и российской государственности, но и достаточно длительные циклы подъема и субглобальной гегемонии.

Следствием этой концентрации является уникальная многофункциональная креативно-акцепторная территориальная природно-хозяйственная система – Волжско-Окское междуречье, как евразийский аттрактор мирового значения. Именно этот регион сохранял свое лидерство в нашей стране на протяжении по крайней мере последних 500 лет. Все новые инновационные волны, даже если и не зарождались в нем, очень быстро достигали здесь своей максимальной концентрации. Причем это лидерство становилось особенно очевидным в периоды кризисов и более размытым в межкризисные этапы инерционного развития, что хорошо согласуется с теорий инноваций. Позднее последовательно были созданы другие ареалы повышенной территориальной концентрации: Северо-Западный, Урало-Камский, к которому затем "прирос" Поволжский ареал, Донецко-Приднепровский, Западно-Сибирский.

Инновационная версия эволюции российских пространств отражает далеко не все многообразие формирующих их процессов. Но подобный взгляд, как представляется автору, дает возможность выявить наиболее общие черты этой эволюции взаимодействующих природных и социо-культурных территориальных систем.

Об авторе

Доцент кафедры экономической и социальной географии России географического факультета МГУ. Родился в 1951 году в Москве. В 1976 году окончил географический факультет МГУ.

Автор более 120 публикаций, в том числе школьных и вузовских учебников "Деловые игры по экономической и социальной географии", "География Российского зарубежья", "Географические основы управления", раздела "Инвестиции и строительство" в учебнике для вузов "Экономическая и социальная география России".

Он участник ряда крупных региональных проектов — по Каспийскому региону, Сибири и Дальнему Востоку, горным территориям России, большинству стран ближнего зарубежья. Специалист в области географии нововведений, инвестиционной географии, региональной политики и политической географии.