|
Оглавленbе
Введенiе
Каждый разъ, когда случается говорить о "Фаусте" Гёте, мне невольно приходитъ на память характеристика этого литературнаго произведенiя, сделанная однимъ изъ моихъ знакомыхъ въ беседе объ этомъ предмете. "Если на другихъ планетахъ живутъ разумныя существа,-сказалъ мой собеседникъ, - и если эти существа захотели бы ознакомиться въ общихъ чертахъ съ сущностью человеческаго духа и человечества, съ теми вопросами, которые его мучатъ и волнуютъ, то нельзя было бы посоветовать имъ ничего лучшаго, какъ внимательно прочесть и продумать Гётевскаго "Фауста". Действительно, ни въ одномъ изъ произведенiй литературы всехъ временъ и народовъ не изображенъ человеческiй духъ съ такою глубиной и всеобъемлющей многосторонностью, какъ сделалъ это Гёте въ лице героя своей знаменитой "драматической поэмы". Обладая такимъ необыкновеннымъ литературнымъ значенiемъ, Гётевскiй "Фаустъ" является въ то же время однимъ изъ самыхъ оригинальныхъ произведенiй всемiрной литературы какъ по фабуле своей, такъ и по форме, постройке, разнообразiю стиля. Затрудняешься даже, къ какому роду поэзiи следуетъ его причислить. Самъ Гёте называлъ его то "рапсоднческою драмою", то "драматическою. поэмою" (dramatisches Gedicht), то "трагедiею", какъ его обыкновенно и называютъ въ большинстве изданiй. Связь между отдельными его сценами довольно слаба: некоторыя (напр. классико-романтическая фантасмагорiя Елена во второй части) могли бы вполне существовать отдельно отъ прочихъ, другiя ("трагедiя Гретхенъ") связаны между собою более тесно, хотя и въ нихъ есть эпизоды, представляющiе собою самостоятельныя лирическiя стихотворенiя (напр. монологъ Гретхенъ за прялкою) и все въ сущности объединены только характеромъ Фауста-главнаго действующаго лица. Общая нить народнаго преданiя, на которую нанизаны все безконечно разнообразныя сцены, придаетъ составляемому ими огромному целому несомненный эпическiй характеръ. Глубоко нацiональное въ своей основе, въ неко торыхъ же частяхъ удивительно тонко и совершенно выработанное по античнымъ образцамъ, произведенiе это одноврвменно является и эпосомъ, и трагедiею, и сборникомъ лирическихъ стихотворенiй, образцомъ и романтической и классической поэзiи. Кроме того "Фаустъ" содержитъ въ себе,-хотя только эпизодически,-и научный, и философскiй элементъ: въ немъ отразились и современныя Гёте метафизическiя ученiя, и теорiи натурфилософовъ конца XVIII и начала XIX века. Если къ этому прибавить, что ни одно поэтическое произведенiе не заключаетъ въ себе столько автобiографическаго элемента, какъ "Фаустъ", занявшiй въ долгой жизни Гёте огромный перiодъ въ 60 летъ, - то станетъ понятно, какъ сложно, разнообразно и трудно для анализа это странное и огромное произведенiе, чарующее своею глубиной и прелестью и пугающее массою собраннаго въ немъ всевозможнаго художественнаго, философскаго и научнаго матерiала. "Фаустъ"это море, необозримое и вечно прекрасное, изменчивое и разнообразное, то бурное, грозно взбегающее на берега, то величественно-тихое и спокойное, отражающее въ себе небо съ его горячимъ солнцемъ, съ его безчисленными звездными мiрами, полное жизни и неги, полное тайнъ и неисчерпаемыхъ богатствъ... Какъ бы то ни было, въ общемъ "Фаустъ" относится, по характеру изложенiя, къ драматическимъ произведенiямъ,-къ числу такъ называемыхъ "мiровыхъ драмъ". Подъ этимъ довольно неопределеннымъ названiемъ разумеются такiя драматическiя произведенiя, въ которыхъ затронуты вечные, неразрешимые общiе вопросы, волнующiе человечество съ техъ поръ, какъ оно стало жить сознательною жизнью. Въ человека какъ бы вложено самою природою неодолимое стремленiе за пределы кропотливаго положительнаго знанiя, за пределы относительнаго, стремленiе къ абсолюту. Искони стремится человекъ удовлетворить эту потребность своего духа, стремится тремя путями: мистико-религiознымъ, философскимъ и художественно-фантастическимъ. Первый изъ этихъ путей привелъ его къ созданiю религiй, въ которомъ главную роль играетъ чувство веры. Кому дано это чувство, для того оно исчерпываетъ весь мiръ, тому даетъ оно полное удовлетворенiе. Но, конечно, не будетъ парадоксомъ сказать, что такихъ людей несравненно меньше, чемъ это кажется, чемъ мы привыкли думать. Едва ли нужно доказывать, что вероисповеданiе и религiя-две вещи совершенно различныя и что громадное большинство такъ называемыхъ верующихъ людей въ сущности лишь следуютъ известному вероисповеданiю, о религiи же собственно вовсе не думаютъ или думаютъ очень мало и живого чувства веры не имеютъ; вера и религiя для нихъ-лишь дело привычки и воспитанiя. Самое разнообразiе религiй служитъ красноречивымъ свидетельствомъ, насколько относительны и здесь, въ области "абсолютнаго", человеческiя понятiя и представленiя и какую роль играютъ здесь формы, для массы совершенно заслоняющiя собою сущность. Единственное, что объединяетъ все религiи, это именно вера, т.е. добровольное допущенiе, что существуетъ нечто сверхъестественное, находящееся вне сферы человеческихъ чувствъ и человеческаго разума, и что это нечто руководитъ всемъ мiромъ. Именно потребность этого-то допущенiя у однихъ людей отсутствуетъ сознательно (они не могутъ верить, хотя бы того и желали), другими не чувствуется или не сознается, и лишь сравнительно немногiе имеютъ душевный складъ, сознательно и повелительно требующiй веры и безъ нея не допускающiй жизни. Поэтому, какъ только человечество переросло наивно-детскую стадiю развитiя, удовлетворявшуюся мифами, какъ только умъ его началъ работать более систематически, стали появляться философскiя системы, которыя отъ Фалеса, Эмпедокла и другихъ греческихъ философовъ вплоть до Канта съ его последователями и продолжателями тесно связаны съ космогоническими гипотезами. Такимъ образомъ человекъ вступилъ на путь метафизическаго мышленiя, который привелъ его къ основнымъ вопросамъ философiи и этики, вопросамъ о сущности разума и знанiя, о значенiи воли, о цели и смысле человеческаго существованiя. Труденъ этотъ путь, туманны его перспективы и сомнителенъ успехъ, и если религiя даетъ, по крайней мере, кажущееся удовлетворенiе массамъ, то безконечныя разногласiя философовъ не удовлетворяютъ, пожалуй, никого, кроме самихъ авторитетовъ и сравнительно ничтожнаго числа ихъ последователей, готовыхъ jurare in verba magistri и притомъ вынужденныхъ все-таки принимать на веру некоторыя основныя положенiя. И вотъ, какъ бы сознавая, что ни религiя, ни философiя не даютъ достаточнаго ответа на важнейшiе вопросы сознательнаго бытiя, человекъ призываетъ на помощь силу своей фантазiи, обращается къ художественному творчеству-и создаетъ мiровыя драмы. Поэтическiй творческiй элементъ содержится, конечно, уже и въ мифахъ, изъ коихъ многiе относятся къ мiровымъ драмамъ приблизительно такъ же, какъ примитивная народная поэзiя-къ художественной литературе культурныхъ нацiй: немудрено поэтому, что религiя и поэзiя имеютъ много точекъ соприкосновенiя. Левъ Толстой утверждаетъ даже, что истинное искусство должно быть религiознымъ; эта точка зренiя применима и къ мiровымъ драмамъ въ томъ смысле, что оне касаются техъ же наиболее общихъ и важныхъ для человечества вопросовъ, какъ и различныя религiи. А такъ какъ эти же вопросы составляютъ и предметъ философiи, то мiровыя драмы неизбежно содержатъ въ себе и философскiй элементъ; такимъ образомъ оне охватываютъ все три области духовной деятельности человека: разумъ, чувство и фантазiю. Поэтическiй элементъ выдвигается въ нихъ, естественно, на переднiй планъ: оне говорятъ образами, и въ этомъ заключается ихъ чарующая сила, ихъ вечное значенiе на ряду съ прiобретенiями науки, религiозными и философскими системами. Изъ мiровыхъ драмъ ни одна не является хотя бы приблизительно такою многостороннею, всеобъемлющею, какъ Гетевскiй "Фаустъ". Драматическiя обработки мифа о Прометее, отъ Эсхила до Шелли и Липинера, изображаютъ трагедiю человеческаго самолюбiя, борьбу свободолюбиваго человеческаго духа со всеми внешними силами, ограничивающими его деятельность; легенда о донъ-Жуане превратилась у многочисленныхъ авторовъ, избравшихъ этотъ сюжетъ, въ драму могучей, страстной человеческой индивидуальности, не признающей никакихъ преградъ своимъ порывамъ; "Трагедiя человечества" Мадача, въ форме драматизированной всемiрной исторiи, является болезненнымъ воплемъ о неизвестной будущности человечества, о цели его существованiя; "Фаустъ" Гёте заключаетъ въ себе все это и многое другое. Немецкiе критики любятъ сравнивать "Фауста" съ "Божественною комедiею" Данте, и Шлегель, а за нимъ Куно Фишеръ, прямо называютъ его "divina commedia" немецкой литературы. Но великое творенiе Данте, какъ ни громадно его значенiе въ итальянской и всеобщей литературе, все же вращается исключительно въ сфере католическаго мiра и составляетъ лишь вечный памятникъ средневекового религiознаго мiровоззренiя Западной Европы; "Фаустъ" же, хотя фабула его и взята изъ окрашенной лютеранствомъ немецкой легенды XVI столетiя, вовсе не прiуроченъ къ какой-либо определенной эпохе или религiи. Подобно тому, какъ скульпторъ изъ безформенной глыбы создаетъ божественно-прекрасную статую, изъ легендарной личности какого-то старо-немецкаго кудесника и шарлатана Гёте создалъ высшiй типъ общечеловека, который, какъ и самъ поэтъ,-выражаясь его собственными словами,-"не хочетъ знать узъ времени". Отъ всехъ другихъ мiровыхъ драмъ "Фаустъ" отличается еще въ одномъ отношенiи: поэтъ даетъ въ немъ определенный ответъ на поставленные коренные вопросы, тогда какъ прочiя мiровыя драмы или совсемъ не отвечаютъ на нихъ, или отвечаютъ въ выраженiяхъ слишкомъ туманныхъ и неопределенныхъ. Правда, ответъ этотъ состоитъ собственно въ отказе отъ познанiя абсолютнаго и можетъ вызвать чувство разочарованiя, но поэтъ сделалъ все, чтобы показать, что ответъ этотъ диктуется самою жизнью и даетъ единственный разумный выходъ изъ дилеммы человеческаго бытiя, что это-действительно "последнiй выводъ мудрости земной". Но объ этомъ намъ придется еще говорить въ конце нашего очерка, теперь же, не вдаваясь пока въ дальнейшiя общiя разсужденiя, перейдемъ къ последовательному анализу занимающаго насъ великаго литературнаго произведенiя. Об авторе
 Холодковский Николай Александрович Русский зоолог и поэт-переводчик. Член-корреспондент Петербургской академии наук (1909). В 1880 г. окончил Медико-хирургическую академию. Приват-доцент (1885), профессор (1902) Лесного института в Петербурге; с 1892 г. — профессор Военно-медицинской академии. Автор трудов по различным разделам зоологии, известных руководств по зоологии и энтомологии, а также научно-популярных работ по теории эволюции и общим вопросам биологии.
Помимо научной деятельности Н. А. Холодковский занимался переводами, знал 8 языков. Наиболее значительным его трудом был перевод поэмы И. В. Гёте «Фауст», за который в 1917 г. Академией наук ему была присуждена полная Пушкинская премия. Кроме того, он перевел поэму Э. Дарвина «Храм природы» и ряд произведений Дж. Байрона, Ф. Шиллера, У. Шекспира, Дж. Мильтона, Г. Лонгфелло и др. Переводы Н. А. Холодковского отличаются внимательным отношением к структуре оригинала и бережным и полноценным воспроизведением его на русском языке, а также научностью подхода. Почти всегда его переводы сопровождались историко-филологическими комментариями. |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||