|
Оглавление
Введение
Стоит развести обыденное понимание термина "схема" и философское понятие. В энциклопедическом словаре "схема" (от греч. schema – наружный вид, форма): 1) чертеж, на котором условными графическими обозначениями показаны составные части изделия или установки и соединения или связи между ними; 2) описание, изложение чего-либо в общих, главных чертах. В словаре Ожегова добавлено еще такое значение: чертеж, разъясняющий принципы работы взаимосвязанных частей какого-нибудь устройства, прибора, узла. В профессиональных языках и в разных практиках встречаются: "функциональная схема", "принципиальная схема", "монтажная схема", "математическая схема", "эскизы" (схемы в проектировании), "транспортная схема", "схема метрополитена", "схема эвакуации" и много других выражений, построенных по сходной языковой логике. В отличие от обыденного (в том числе и профессионального) понимания можно говорить о понятии "схема" в философии, методологии и науке, что нас прежде всего будет интересовать. Вероятно, впервые в этом втором понятийном значении термин "схема" стал употреблять Платон. А.Ф.Лосев в "Истории античной эстетики" пишет следующее. "Первой такой структурной разновидностью можно считать платоновскую sche'ma, которая является по преимуществу количественно-смысловой конструкцией. Имеются в виду отдельные части, которые комбинируются в нечто целое и, в зависимости от количественной характеристики этой комбинации, порождают из себя то или иное новое качество. Яснее всего и проще всего такая количественно-смысловая конструкция наблюдается на геометрических фигурах. Различая схему и цвет (Phaed. 100d) и пользуясь "истинными схемами" (R.P. VII 529d), Платон мыслит "единое причастным схеме" (Parm. 145b), мыслит схему как подражание универсуму (Tim. 44d), в результате чего и получается у него "идея схемы", то есть конкретно и наглядно видимое осуществление абстрактной схемы (58d). Больше же всего говорится о геометрических "схемах" в "Меноне" (73e, 74b, 76d). Менее заметна количественная конструкция на схемах цельных тел, но и там она, безусловно, присутствует (Crat. 423a, Critias 110b), равно как и в жестах или телодвижениях (Ion 536c, Gorg. 511e, Phileb. 47а, R.P. III 397b, Legg. II 654e, 655a), людских характерах (Alcib. I 135d, Menex. 249a, Soph. 268a, R.P. IX 576a, Politic. 268c), поведении и профессиях (R.P. III 405a, IV 421a) и престиже (Gorg. 465b, R.P. II 365c, Legg. III 685c, Epin. 989c). В устах Платона термин "схема" получает универсальное значение, потому что он применяется не только к мусическому искусству (Legg. III 700b) или к мифам (Tim. 22с), но даже и к законам (Legg. IV 718b) и к политическому устройству (R.P. VI 501а, Legg. V 737d). Встречается также выражение "силенообразная схема" в отношении наружности Сократа" (Conv. 216d). Однако только после работ И.Канта понятие "схема" по настоящему входит в философию. Разведя эмпирические явления и априорные понятия, Кант отмечает, что они имеют разное строение. "Но чистые рассудочные понятия совершенно неоднородны с эмпирическими (и вообще чувственными) созерцаниями, и их никогда нельзя встретить ни в одном созерцании. Отсюда возникает вопрос, как возможно подведение созерцаний под чистые рассудочные понятия, то есть применение категорий к явлениям; ведь никто не станет утверждать, будто категории, например причинность, могут быть созерцаемы также посредством чувств и содержатся в явлении". Ответ Канта, как мы знаем, таков: между категориями (понятиями) и эмпирическими явлениями лежат схемы. "Ясно, что должно существовать нечто третье, однородное, с одной стороны, с категориями, с другой – с явлениями и делающее возможным применение категорий к явлениям. Это посредствующее представление должно быть чистым (не заключающим в себе ничего эмпирического) и, тем не менее, с одной стороны, интеллектуальным, а с другой – чувственным. Именно такова трансцендентальная схема". Но как такое может быть, как можно связать неоднородные содержания? Кант указывает, что здесь, с одной стороны, работает воображение, а последнее по Канту как раз и объединяет, синтезирует разнородные содержания мысли, с другой – сама схема тоже неоднородна, в силу чего она может связать разнородные содержания. "Схема треугольника, – пишет Кант, – не может существовать нигде, кроме мысли, и означает правило синтеза воображения в отношении чистых фигур в пространстве... Схема же чистого рассудочного понятия есть нечто такое, что нельзя привести к какому-либо образу; она представляет собой лишь чистый, выражающий категорию синтез сообразно правилу единства на основе понятий вообще и есть трансцендентальный продукт воображения". А каков онтологический статус схем? Ниже, чем категорий и понятий. Схема, пишет Кант, "есть, собственно, лишь феномен или чувственное понятие предмета, находящееся в соответствии с категорией", имеющей "независимое от всякой схемы и гораздо более широкое значение". Можно предположить, что схемы Канта – это такой вид схем, которые используются в науке, даже более узко – в ее онтологическом слое, когда в него вводятся новые объекты. Такие случаи рассматривал уже Аристотель и, особенно, – Архимед. Он, чтобы ввести в геометрию новые теоремы и соответствующие им фигуры, использовал схемы, заимствованные из механики. В послании к Эрастофену Архимед пишет следующее. "Зная, что ты являешься, как я говорю, ученым человеком и по праву занимаешь выдающееся место в философии, а также при случае можешь оценить и математическую теорию, я счел нужным написать тебе и в этой же самой книге изложить некоторый особый метод, при помощи которого ты получишь возможность при помощи механики находить некоторые математические теоремы... кое-что из того, что ранее было мною усмотрено при помощи механики, позднее было также доказано и геометрически". Кант верно подметил, что схемы помогают синтезировать смыслы и представлять их как целостное явление и предмет. В понятии схемы у Канта можно отметить следующий момент: с одной стороны, схема отличается от объекта ("предмета"), который по Канту задается категориями, с другой – она конструктивна (создается мыслящим), поскольку Кант подчеркивает, что ученый сам a priori создает объект. Кроме того, кантианская схема задает видение объекта (она "есть, собственно, лишь феномен или чувственное понятие предмета"). Создатель "Московского методологического кружка" (ММК), Г.П.Щедровицкий считал схемы важнейшим инструментом методологии и, естественно, много обсуждал их статус и логику работы со схемами. Например, в статье 1966 г. "Заметки о мышлении по схемам двойного знания" он пишет. "При решении эмпирических задач мы используем, как правило, несколько различных типов средств, включающих схемы, онтологические картины, знания и т.п., и по-разному комбинируем их, чтобы получить решение поставленной задачи и, соответственно, изображение изучаемого объекта. Комбинирование схем и знаний как внутри одного типа, так разными типами происходит, с одной стороны, в соответствии с общим интуитивным представлением изучаемого объекта, а с другой стороны, по внутренней логике самих средств. Если, к примеру, в средствах заданы какие-то элементарные схемы, вычленяющие в эмпирическом материала и изучаемом эмпирическом объекте какие-то единицы и элементы, то соединение их в более сложные структурные образования происходит логике возможного и заданного в системе средств комбинирования. При этом, чтобы добиться целостного изображения изучаемой эмпирической реальности, мы устанавливаем между этими элементарными схемами определенные связи... Когда изображение объекта получено, то, отвечая на вопрос, каков же объект, мы можем сослаться на него и сказать (правда, в чистом полагании), что объект именно таков, каким он изображен в сконструированной нами схеме или, более общо, в системе полученных нами знаний. Но очень часто такого полагания просто недостаточно, ибо трудно или вообще невозможно представить себе, что в самом объекте могут существовать и иметь какой-либо смысл многие зависимости, отношения и связи, присутствующие в изображении. Это и понятно, так как они получились, как уже говорилось, по чисто формальной необходимости построить из сравнительно простых элементов и единиц довольно сложное структурное целое. Связи, по смыслу своему, были, прежде всего, формальными и поэтому в известном смысле "фиктивными". Но вопрос все же остается, поскольку изображения получены и должны так или иначе соотноситься с эмпирической реальностью. По сути дела, это вопрос о "действительном смысле" построенных нами изображений, т.е. об их претензиях на объективность и истинность. Поэтому, отвечая на этот вопрос, мы уже не можем ограничиться одним полаганием существования в объекте тех зависимостей, отношений и связей, которые представлены на самом изображении, или утверждениями, что эти изображения есть особые проекции действительной структуры объекта. Мы должны построить эту структуру и тем самым показать и доказать, что зависимостям, отношениям и связям, представленным в схеме, действительно соответствуют особые зависимости, отношения или связи в самом объекте, такие, что они правильно изображаются (конечно, в том или ином "повороте" объекта) теми отношениями, зависимостями и связями, которые мы получили при построении нашего изображения". В науке понятие "схема" используются, например, в психологии и когнитивной науке. "Понятие схема, – пишет Ф.М.Морозов, – получило в работах Пиаже широкое применение. Различные тексты этого автора пестрят словами "схема", "схемата", "сенсомоторная схема", "схематизм", "фигуративная схема", "операторная схема", "операциональная схема" и другими словами и словосочетаниями, близкими по смыслу". Другой пример – понятие "схема каузальная". Она означает: "1) принципы анализа причинности в сфере социального восприятия (перцепция социальная); 2) устойчивые представления о конкретных причинных связях. Основные составляющие схемы каузальной, согласно особенно распространенной в западной психологии социальной теории Дж.Кеяли, – это три принципа: 1) принцип обесценивания – преуменьшение восприятия роли данной причины в наступлении события изНза наличия других причин, способствующих ему; 2) принцип усиления – преувеличение восприятия роли данной причины в наступлении события изНза наличия препятствующих ему факторов; 3) принцип систематического искажения причинных суждений о людях – систематическое отклонение причинных объяснений поведения людей от правил формальной логики; основное направление этих искажений – переоценка субъективной обусловленности поведения и недооценка его объективной обусловленности. Общие принципы схемы каузальной рассматриваются как самые общие и устойчивые закономерности функционирования более конкретных схем каузальности. Более частные схемы каузальные, как устойчивые представления о конкретной обусловленности явлений, различаются по уровню сложности, обобщенности и последовательности включения в анализ. Основные факторы, определяющие уровень схем каузальных, используемых в анализе причинности на уровне житейской психологии, – это степень сложности воспринимаемых объектов и их соответствие ожиданиям индивида". "Английский психолог Ф.Барлет, – отмечает Ф.Морозов, – был одним из первых представителей когнитивного направления, начавших использовать понятие "схема"... По Барлету, "схема – активная организация прошлого опыта, которая, судя по всему, участвует в выполнении любого хорошо адаптированного органического ответа". "Важнейшей когнитивной структурой Найссер считает `предвосхищающие схемы', подготавливающие индивида к принятию информации строго определенного, а не любого вида, и таким образом управляющие зрительной активностью"". Широкое использование схем и представлений о схемах в современной культуре еще не привело к углубленному изучению схем и пониманию их природы. Вероятно, это не случайно, одна из причин здесь в том, что схемы – это средства нашего мышления и сознания; изучение же последних, с одной стороны, весьма трудно (например, остается вопрос, каким образом при таком изучении правильно установиться, как занять объективную позицию "вненаходимости"), с другой – само изучение схем предполагает использование новых или уже существующих схем. Тем не менее, постепенно интерес к изучению схем в философии и методологии усиливается, о чем свидетельствуют и диссертационные исследования, и тематика научных конференций. Например, в 2010 г. Фонд Института развития им.Г.П.Щедровицкого провел уже четвертую конференцию, посвященную изучению схем и практике работы с ними. С какой же целью в философии изучаются схемы? Прежде всего, для нормирования нашего мышления, использующего (и создающего) схемы. При этом, говоря о нормировании, я имею в виду не столько строгие логические императивы (хотя и таковые необходимы), сколько различные гуманитарные соображения и представления, связанные с изучением схем и рефлексией нашей мыслительной деятельности. В свою очередь, необходимость в нормировании мышления, оперирующего со схемами, обусловлена несколькими обстоятельствами. Здесь и простой познавательный интерес, и желание разрешить "дилемму языка схем" ("схемы создает мыслящий субъект, мыслящая личность, но схемы схватывают и задают реальность (объекты), и в этом отношении они должны быть не субъективны, а объективны"), и критика способов понимания и использования схем, которые ведут к редукции и другим затруднениям. Действительно, схемы – это не знания, хотя могут быть использованы для получения знаний. Схемы сами по себе не являются объектами, однако, как правило, задают объекты. Схемы – это и не понятия, хотя нередко именно со схем начинается жизнь понятий. Без схем ряд современных дискурсов мышления не могли бы состояться, но после того как мышление "встает на ноги", часто исследователи вполне успешно могут обходиться без схем. Часто схемы отождествляются с самой реальностью, представленной в этих схемах (отсюда утверждения типа, что "схемы обозначают сами себя" или что "с помощью схем можно конституировать социальную реальность", см. соответствующие положения концепции С.В.Попова). Об авторе
 Розин Вадим Маркович Российский философ, методолог и культуролог. Родился в Москве в 1937 г. Доктор философских наук, профессор, действительный член Академии педагогических и социальных наук. Работает в Институте философии РАН. Член редколлегии журналов «Мир психологии» и «Философские науки», член редакционного совета журналов «Идеи и идеалы» и «Психология ВШЭ», главный редактор журнала «Культура и искусство».
Один из первых учеников Г. П. Щедровицкого и активный участник Московского методологического кружка, а сейчас методологического движения. Начиная с середины 1970-х гг. развивает свое направление методологии, основанное на идеях и принципах гуманитарного подхода, семиотики и культурологии. Путь В. М. Розина в философию был не совсем обычным. Философское образование он получил в процессе самообразования и участия в семинарах Московского методологического кружка. Для большинства его работ характерны высокая методологическая культура, глубокое знание материала, изощренность в теоретических построениях. При всем том пишет он предельно ясно и понятно. В. М. Розиным опубликовано более 550 научных работ, в том числе 80 книг и учебников. |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||