Гивишвили Г.В. Цветы на камне.
Вопросы коллективного сознания и групповой психологии на исторических и современных примерах

Содержание

Глава 1. Тризна по Максиму Согрину

Необычайно душным для ранней осени вечером у ресторана "Белый орел" остановилась черная BMW. Покинувший ее водитель открыл заднюю дверцу, помогая выбраться осанистому лысеющему мужчине средних лет. Распрямившись и, скользнув взглядом по сторонам, он размял плечи. Провел рукой как кисточкой по летнему светло песочному костюму. Поправив желтый шелковый галстук, неторопливо двинулся к входу. Не поворачивая головы в сторону водителя, сделал жест, как бы отмахиваясь от него. Машина отъехала. Услужливый швейцар распахнул массивные дубовые, украшенные медью двери, приглашая клиента в сумрачную прохладу просторного зала. Большие окна, задрапированные янтарным тюлем с пурпурными, тяжелого бархата портьерами по краям как бы давали понять, что суете Тверской не место в этом пафосном храме чревоугодия. В его внушительном пространстве ряды накрытых белоснежными скатертями столов томились в ожидании визитов посетителей.

В одном из углов на щегольски убранном банкетном столе хрусталь, столовое серебро и фарфоровая посуда сверкали в неровно играющем свете зажженных свечей. Маленькие и большие горки салатов и закусок – черной и красной икры, мясных и рыбных ассорти, сыров и солений дразнили обещанием праздника плоти. Бутылки коньяка, виски и водки горделиво возвышались среди цветника кулинарных изысков. Между ними пестрели графины с соками и бутылки с минералкой. Молодой официант, наполняя бокалы бледно золотистым Шабли, обходил стол кругом. Из десяти восседавших за ним гостей, одни вяло переговаривались между собой, другие, самые нетерпеливые приступили к увертюре трапезы. Среди них лишь одно лицо молодой блондинки с туго стянутыми высоко к затылку волосами было неведомо новоприбывшему–Валентину Осадчему.

– Это она и есть? Какая толстая коса, однако, – подумал он с внезапно проснувшимся беспокойным любопытством, приближаясь к компании. Его шумно приветствовали.

– Салют. Давно не виделись. Привычке опаздывать, я вижу, ты не изменяешь, – хохотнул, приподнимаясь и протягивая руку навстречу, Сергей Нестеров – молодящийся господин в рубашке в мелкую клетку, плотно облегавшей его вытянутый, сухой торс.

– Привет, привет. К чему меняться? Я верен себе, – хмыкнул Валентин и сделал одолжение, позволив ему овладеть своей рукой и потрясти ею в доказательство своей благосклонности. Затем, оглядывая знакомые лица, проговорил значительным тоном,–Рад видеть всех в добром здравии. И тебя, старина, очень рад.

В подтверждение своих слов он с усилием перегнулся через стол, улыбаясь как равному и вручая свою пухлую ладонь Андрею Валаху – круглолицему господину с узкой щелочкой крохотного рта и ушами, торчащими строго под прямым углом к шарообразной голове. Получив заверения в том, что тот полностью разделяет его чувства, Валентин перевел взгляд в сторону его соседки Юлии Хмелевской. Холеная красавица неопределенного возраста, облаченная в безупречно скроенный черно-белый брючный костюм, безучастно отвела глаза в сторону. Лицо Валентина, обычно выражавшее самоуверенное превосходство над окружающими, на мгновение передернулось в предательском смятении, а с губ сорвалось заискивающее,–Здравствуй Юля. Ответом ему было холодное, – Здравствуй.

Торопясь скрыть досаду от открыто выраженной ему неприязни, Валентин нарочито вальяжно расселся на соседнем с Сергеем стуле и обратился к Денису Бологову – многолетнему водителю фирмы, восседавшему в торце стола–Как дела Денис, все в порядке?

Но не делая даже малейшей попытки выслушать ответ, склонился к уху Сергея и прошептал, – Вся старая гвардия в сборе. Кроме, как вижу, Леонида. Этот упертый аскет принципиально игнорирует все посиделки.

– Живет по принципу "как бы чего не вышло", – усмехнулся тот.

– А блондинка, если не ошибаюсь, и есть Полина Савина?

Подтвердив предположение коллеги кивком головы, Сергей обратился к блондинке, – Мы ждем кого-нибудь еще?

– Никого. Прибыли все, кроме Леонида Шура. Он сообщил, что не сможет быть с нами, – отозвалась она, выждав паузу. А затем, обежав глазами собравшихся и удовлетворенно вздохнув, продолжила, – Дамы и господа, коль скоро все в сборе позвольте выразить признательность, что согласились отметить годовщину кончины Максима Гаевича. Рада, что вы оказали мне честь, откликнувшись на просьбу встретиться с самыми близкими ему по духу людьми. С ближайшим кругом коллег, которым он доверял, с кем делился мыслями и планами. Буду откровенна: благодаря вашим воспоминаниям я надеюсь лучше узнать человека, которым восхищалась и которого боготворила. Да простит мне Катерина Ивановна мою слабость, – обратилась она к соседке – жене Максима Катерине Согриной, увядающей, но все еще сохраняющей привлекательность дородной шатенке, стриженной под каре.

– Слабость извинительна. Понимаю и чувства Ваши разделяю. Сама была околдована его чарами все годы, что мы были вместе, – благодушно отвечала Катерина, согласно кивая головой и слегка прикрывая глаза веками.

– Прекрасно, – признательно улыбнулась ей блондинка и, адресуясь ко всем разом, сказала, – Еще раз обращаю ваше внимание на то, что было отмечено в разосланном вам приглашении. Именно: такси на 22.30 заказаны всем персонально. Как только будет видно, что есть желание продлить вечер, вызов будет тотчас смещен на более поздний срок. На сколько нам заблагорассудится. Если же у кого-то возникнут проблемы со временем, или они уже наметились, каждый может подстроить его под себя, позвонив в диспетчерскую сейчас или чуть позже. Кому как будет удобно. Номер телефона, как можно видеть, указан в приглашении. Надеюсь, других поводов для беспокойства не предвидится. Посему было бы замечательно провести сегодняшний вечер также непринужденно и неформально, как это было принято в вашем дружном обществе при Максиме Гаевиче. Как если бы он был с нами, – и с этими словами блондинка подняла бокал, приглашая присоединиться к ней.

– Звучит очень мило, но, простите за откровенность, немного странно. Пожалуй, было бы уместно, если бы Вы прежде представились, открыли секрет: кто и на каком основании взял на себя труд справить тризну по Максиму Гаевичу. Ведь мы знаем о существовании таинственной зазнобы его сердца лишь понаслышке, – заметила Катерина самым располагающим тоном, держа руку с бокалом на отлете и не делая попытки осушить его.

– Ах, да, замечание верное, – призналась блондинка, – Никакой тайны нет. Как меня величают, вы можете видеть из приглашения: Полина Савина. С Максимом Гаевичем мы познакомились в 2012 году, когда он завязывал контакты с нашей фирмой "Стрела", филиал которой находится в Королеве. Я участвовала в проекте по развитию лазерных технологий в медицине. А так как Максим Гаевич имел привычку основательно вникать в детали проекта, нам пришлось подолгу общаться. В результате, так уж получилось, весной 2014 года у нас родился Павел Максимович Согрин. Вот и все, если в двух словах.

– Какой интригующий проект, во исполнение которого появляются дети. Захватывающе интересно и оригинально, – без намека на двусмысленность заметила Катерина.

– Едва ли можно увидеть в этом что-то особенно выдающееся, – возразила Полина с едва завуалированным вызовом, от которого у участников застолья невольно возникло ощущение неловкости.

– Вероятно, Вы правы. Да, пожалуй, очень даже правы. Этого следовало ожидать, – неожиданно легко согласилась Катерина, – Что ж, теперь кое-что прояснилось, и мы можем от души поддержать Ваш тост, воздавая должное человеку, который так много значил в нашей жизни. За добрую память о Максиме Гаевиче, – завершила она пикировку, разряжая обстановку, и пригубила фужер.

Внезапно овладевшее присутствующими чувство натянутости, быстрой тучей набежавшее на них во время этого диалога, как-то вдруг рассеялось. По лицам мужчин заскользили благосклонные улыбки. Они понимающе переглянулись и стали вразнобой повторять фразы, обычно употребляемые в подобных случаях. При этом никто не забывал сопровождать возлиянием принятый ритуал поминовения.

Неожиданно резкий контраст им составила лишь реакция двух участниц приема. Но не на тост Катерины, а на присутствие Полины. В устремленном на нее взгляде Юлии не делалось ни малейшей попытки скрыть неприязненное любопытство, граничащее с враждебностью. При этом в лице поджарой, стройной красавицы, все еще пребывающей в прекрасной форме, предательски проступило нечто неуловимо сухое и жесткое, как печать неумолимо надвигающейся осени. А в глазах темноволосой, с резкими почти грубыми чертами лица Лизы – дочери Согрина читался откровенный, хотя и молчаливый вызов инициатору встречи. Эта их общая неприкрытая антипатия обдала Полину почти физически ощутимым холодом. Отчего она, стремясь избегать, по возможности, встречи с ними взглядами, сосредоточила внимание на мужских лицах. Убедившись, что они воздали дань традиции, Полина последовала их примеру и, продолжая держать бокал в руке, вновь благодарно улыбнулась Катерине.

– Тем не менее, не знаю, как другим, но мне крайне любопытны некоторые, разумеется, не интимные детали Ваших отношений с Максимом Гаевичем, – продолжала дознание Катерина все в той же доброжелательной манере, – Если Вас не затруднит, приоткройте, будьте так снисходительны, занавес над тайнами вашей совместной Одиссеи, которыми сочтете уместными поделиться с нами. Простите мою настойчивость. Как-никак я его вдова и мы прожили с ним чуть менее трех десятков лет. К тому же, с Вашей легкой руки, у меня, как выясняется, появился родственник. Так что я нежданно-негаданно стала тетей.

– Мы избегали обсуждать с ним его семейные дела, но когда ему приходилось так или иначе касаться их, о Вас он всегда отзывался в высшей степени уважительно, – сказала Полина, собирая строгую складку на переносице. А края тонких, четко очерченных бровей приподнялись, придавая широко расставленным зеленым глазам кошачью раскосость.

– Максим Гаевич оставался джентльменом при любых обстоятельствах. Этого у него не отнимешь, – согласно кивнула головой Катерина и, поиграв в ножницы указательным и средним пальцами, продолжила, – Все же, просветите нас насчет нюансов ваших отношений в той мере, в какой сочтете приемлемым.

– Катерина, ты наезжаешь на молодую леди, словно бульдозер. Это допрос? – вклинился Сергей.

– Нет, отчего же. Ее легко понять. Вопросы вертятся на языке, наверное, у многих, – вступилась за нее Полина, испытывая облегчение и признательность за демонстративно выказываемое Катериной покровительственное участие.

– Вот видишь, Сергей. Мы, женщины, лучше понимаем друг друга, чем вы мужчины нас, – назидательно заметила Катерина.

– Попробую развеять туман, – поддержала ее Полина, – Мы с мамой из Королева. Папа-геолог погиб несколько лет назад в Сибири. По окончании МИФИ я была принята на работу в "Стрелу". Где мы и познакомились. После появления Павлика Максим Гаевич приобрел для нас, включая маму, трехкомнатную квартиру вблизи метро ВДНХ. Мне не терпелось продолжать проект, и два месяца назад я вернулась в фирму. Но уже с повышением и в головное предприятие, расположенное поблизости от нашего нового дома. Павлик подрос, уже бегает и лопочет. За ним следит мама. И все было чудесно пока..., потом все кончилось, как Вы знаете..., – проговорила Полина осевшим голосом и замолкла с отрешенным видом.

– Да, да, конечно. Понимаю. Мы все Вам сочувствуем и в память о Максиме Гаевиче готовы оказать Вам с Павликом посильную помощь. Крепитесь, милочка, – прервала затянувшееся молчание Катерина, накрыв своей ладонью ладонь Полины.

– Спасибо, Вы очень добры. К счастью, я в состоянии справляться с проблемами сама, – встрепенулась Полина, возвращаясь в настоящее, – Фирма процветает. То, чем я занимаюсь, востребовано. Притом я на виду и, кажется, на хорошем счету. Так что держаться на плаву, надеюсь, не составит труда, – как бы оправдываясь, отклонила она лестное предложение, рассеянно взглянув на собеседницу и не отнимая руки.

– Что ж, хорошо, если уместно так выразиться в данном случае, – согласилась Катерина, – И все-таки, хотелось бы знать, как далеко продвинулось следствие. Подозреваю, дело положили под сукно, и никто им не занимается. Ко мне, во всяком случае, никто не обращался очень давно. Кто-нибудь может сообщить, появились ли какие-либо новые зацепки, улики или что-нибудь в этом роде?

– После первого всплеска интереса к трагедии расследование, как мне представляется, спустили на тормозах. Впечатление таково, что дело либо зависло, либо развалилось, – сказал после некоторого молчания бронзоволицый с иссиня черной шапкой волос Руслан Гаджиев.

– Полагаю, нам нет смысла затрагивать вопросы, находящиеся в ведении следствия. Правда, при условии, что оно действительно занимается своими обязанностями, а не имитирует кипучую деятельность, – едко усмехнулась Полина, – Каждому своñ. Мне было бы довольно, если бы вы открыли в Максиме Гаевиче то неведомое, что хорошо было видно вам. Очень рассчитываю, вы исполните мою надежду. Я буду крайне вам благодарна, – сказала Полина с чувством, обводя глазами сообщником застолья. После чего подала официанту знак доливать вино в бокалы.

– О, Вы ставите перед нами задачу легко и трудно разрешимую одновременно, – тотчас откликнулся Сергей, – Потому что, знаете ли, каждый из нас видел его со своей колокольни, – Например, не сомневаюсь, мало кому известна причина недомоганий и болей, непрестанно мучивших его. Теперь, за давностью лет и в виду... известных обстоятельств, секрет этот может быть раскрыт. Не так ли, Катерина Ивановна?

Катерина согласно кивнула головой.

– Дело в том, что едва защитив кандидатскую диссертацию в двадцать пять лет, Гаевич согласился попробовать себя в промышленном шпионаже. Его старших коллег интересовали технологии, которые в то время наиболее успешно развивались в Канаде. Молодость и легкомыслие искали и нашли приключение на свою голову. Тем более, что и руководство института, в котором он тогда состоял и "товарищи" из органов посулили ему головокружительную карьеру после успешно выполненного задания. Соблазн был слишком велик. Гаевич не смог отказаться. Впрочем, признаться, на риски шел он охотно, как только представлялся случай. Авантюристом не был, но адреналин в крови его играл порой отчаянно.

– Подчас даже зашкаливал, – вздохнула Катерина.

– Но ему не повезло, – продолжил за нее Сергей, – Нет, началось, как раз хорошо. Он и там показал себя с лучшей стороны. Его признали и оценили. Стали доверять выполнение кое-каких проблемных заданий. Но вскоре кто-то его подставил. Или он сам прокололся. Истина так и не открылась. Так или иначе, канадцы озлобились и взялись за него всерьез. Долго не отпускали, почти полгода. Выбивали признание, требовали раскрыться. И, разумеется, не церемонились. Отбили все внутренности, потрошили, поили какой-то гадостью, сутками не давали спать. Издевались варварски. Но раскусить Гаевича не удалось. В конце концов, намучившись не меньше, чем он, вернули его. Мол, забирайте свой груз, но больше его нам не подсовывайте. Вернулся он развалиной и немедленно загремел в спецбольницу. К лучшим специалистам. Там его едва выходили. А потом за дело взялась Катерина Ивановна. На ноги, в конечном счете, поставила его она. Что было, поверьте, очень нелегко.

– Даже после выписки еще несколько месяцев он, случалось, исходил кровью, – призналась Катерина, – Но молодость взяла свое. К тому же организм у него был железный. Мало кто, я думаю, смог бы оправиться до такой степени после тех истязаний, которым его подвергли.

– Вот так новость! – проговорил Валентин с недоумением, в котором просквозило некоторое даже возмущение, – Как же так, почему это открылось только сегодня? К чему было утаивать такую яркую страницу биографии?

– Кто бы мог подумать, что он такой закрытый. На вид – душа нараспашку, на деле – рот на замке, – подхватил круглолицый господин.

– Мне этот секрет открылся случайно. Через общего знакомого, пенсионера из органов. Он настоятельно просил не разглашать эти сведения. Ну..., вы сами знаете, чего стоят такие просьбы. Так что, извините, я был вынужден держать слово. Впрочем, пока в том была необходимость, – пояснил Сергей.

– Вот так и бывает Андрей. Работаешь с человеком бок о бок не один год, думаешь, все про него знаешь. А у него, оказывается, два может три дна или больше, – пробурчал Валентин.

– Не один год – это сколько? Можно ли просветить меня, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились – задала вопрос Полина, чуть склонив голову набок.

– Никаких проблем, кроме одной: памяти, – заметил Валентин, дожевывая салат из жареных креветок, – Если она мне не изменяет, наша встреча произошла в середине лихих 90-ых. Тогда все находилось в брожении, в поиске. Как теперь принято выражаться – в турбулентности. Незабвенная страница нашего прошлого. Нас было трое выходцев однокурсников из Плехановки – в то время Российской экономической академии (РЭА). Андрей Валах (указующий перст в направлении круглолицего), Руслан Гаджиев (ладонь в сторону черноволосого) и Ваш покорный. Ошибиться невозможно, who is who, не так ли? – продолжал Валентин, усмехнувшись, – Как голодные молодые шакалы мы рыскали в поисках пропитания и надежного пристанища. Чñрт-те чем занимались. Какой-то непотребной мелочью: дурацкой государственной лотереей, обналичками, ваучеризацией.

Наш институтский патрон Василий Платонович Скобелев был на короткой ноге с Эренбаумом. Тот входил в элиту, лоббировавшую интересы новой рыночной экономики. К тому времени у буйно расплодившихся коммерческих банков скопилась умопомрачительная масса наличности. Их следовало спешно куда-то пристраивать, дабы получать с них дивиденды. Поэтому финансы искали точки соприкосновения, в том числе, с перспективными производствами и передовыми технологиями. Персональные компьютеры, сотовая телефония, информационные услуги, экологическая проблематика, устойчивое развитие – все было на слуху. Чтобы свести представителей банковской и производственной сфер, Эренбаум субсидировал частную встречу обеих сторон за "круглым столом". Наблюдая за нашими мытарствами, Скобелев посодействовал включению нас в список приглашенных. Догадайтесь – где предполагалось устроить встречу?

– Воображение отказывает, – сказала Полина.

– Представьте себе: на бывшей даче Сталина под Сочи. Вы бывали там?

– Случай не представлялся – призналась Полина.

– Занимательное место. Роскошное. С одной стороны – рваный темно синий силуэт Кавказских гор, с другой – изумрудная гладь блистающего на солнце моря. И ты паришь посреди земли и неба. Правда, сама дача напоминает солдата в гимнастерке. Фасад двухэтажного особняка собран из серо-зеленого камня, будто камуфлируется под окружающие вековые сосны. И таится за грузными пальмами с мохнатыми стволами и тяжелым ворохом веерообразных листьев. Внутренняя отделка выдержана в строго спартанском духе: ничего лишнего, как на военном привале. Единственная слабость хозяина – ценные породы деревьев. Стены обшиты дубом. Паркетный пол, двери, мебель из того же материала. Все строго, без прикрас, но богато. В общем, обстановка располагала к деловым контактам.

– Ты забыл упомянуть о лифте и бассейне, – вмешался Андрей, – Это тоже впечатлило, если помнишь.

– Верно, лифт там любопытный. От дачи до моря высоты примерно в двадцати этажный дом. Железная клеть мигом скатывается вниз и доставляет вас к пляжу. Но не вплотную. Чтобы добраться до него, предстоит пройти еще несколько десятков метров в гулком туннеле. Зато выходишь из него и прямиком попадаешь в сказку. Кругом лепота. Девственно чистое море и никого вокруг. Вода будто цельный кусок громадного прозрачного кристалла. Видно как далеко в глубине его шныряет рыбья мелкота и светится галька на дне.

– Ты к делу, к делу, – прервал воспоминания Валентина Гаджиев.

– Есть куда спешить? – пожал плечами Валентин, но тему переменил, – Так вот, на этой сходке спонтанно образовалось несколько групп по интересам. Нашу тройку мушкетеров заинтриговал д'Артаньян по имени Максим Согрин. Он сыпал интересными идеями, связанными с развитием бытовой электроники и оборудования для коммуникаций, оптики и медицинской техники. Развивал всевозможные подходы к их решению. Сначала у нас даже разбежались глаза. Но затем круг тематики, над которой мы могли бы действовать сообща, сузился. Наметился и порядок первостепенных шагов, необходимых для осуществления громадья планов. Таким образом, вскоре по возвращении в Москву мы юридически оформили наши отношения, слившись в экстазе. Отчего на свет появилась наше ООО "Базис", – хохотнул Валентин, – А поскольку большинство идей продуцировал Максим, он автоматически возглавил наш союз равных. Несколько позже присоединились технолог Сергей и главбух Николай (кивок головой в сторону обладателя квадратной челюсти и широченных плеч), отсутствующий сегодня юрист Леонид и очаровательная Юлия.

При упоминании ее имени губы Валентина безотчетно дернулись, как от укола болезненно задетого самолюбия. Она же, рассеянно внимая его повествованию, едва кивнула головой, равнодушно глядя в сторону.

Проглотив пилюлю, но, не моргнув и глазом, Валентин завершил экскурс в историю словами, – Так что вскоре штат нашего ООО дорос до критического предела под полсотни человек. Вот за это знаменательное событие нашего славного прошлого, друзья мои, было бы грешно не выпить.

Намек был понят, тост подхвачен.

– За этим столом не хватает еще одного человека, который мог бы рассказать о Гаевиче еще кое-что интересное, – сказал главбух Николай Ильич,, интригующе прищуриваясь и прерывая паузу, образовавшуюся после возлияния и воздаяния должного всевозможным закускам.

– Кого ты имеешь в виду? – осведомилась Катерина.

– Эдуарда Баумгартнера.

– Кто таков? Никогда не слышала этого имени? – удивилась она.

– Не знаю, кем и где он работает. Ведомо лишь то, что он директор клуба "Звонок на перемену".

– Что за звонок? Какая перемена?

– Школьная.

– Максим имел отношение к школе? Еще один сюрприз, – пожала плечами Катерина, – Что за школа, и что он делал в ней?

– Нет, нет, он имел дело не конкретной школой, а с клубом, объединяющим учителей и учеников нашего административного округа.

– Чем же занимался клуб?

– Поначалу цель замыкалась на одном только образовании. На развитии у ребят творческого, логического и критического мышления. Для этого Баумгартнер пробил через отдел образования проведение двух ежегодных конкурсов: один для учителей, другой – для учащихся. И в том и в другом было по множеству разделов от науки и искусства до спорта и туризма. Учреждены были призы и медали за самые интересные разработки. Для преподавателей – имени Януша Корчака, для ребят – Эвариста Галуа. А вручались медали и призы, как правило, в сопровождении концерта и капустника, организованного силами самих педагогов и учащихся с приглашением профессиональных артистов. Бывало весело.

– Во-первых, каково участие Максима во всем этом действе? Во-вторых, откуда информация? – удивился Валентин.

– Не знаю, при каких обстоятельствах и когда Максим познакомился с Баумгартнером, но он предложил раздвинуть рамки деятельности клуба. Он считал, что в наше время школа должна выполнять не одну, а две функции: образовательную и воспитательную. Почему? Потому что в советские времена школа ограничивалась исполнением задачи одного только образования. Тогда как роль воспитателя преданных делу коммунизма винтиков государственной машины брал на себя идеологический аппарат КПСС. С развалом СССР последний также приказал долго жить. Государству теперь нечего предложить молодежи, кроме идеи патриотизма. К тому же наше общественное сознание до сих пор пребывает в прострации. Не удивительно, что идеологический вакуум моментально заполнил хаос, воцарившийся в головах наших граждан сверху донизу. В результате, не мне вам рассказывать, насколько цинична, безответственна и инфантильна преобладающая масса наших подрастающих поколений. Чем и пользуется церковь, активно внедряясь в систему среднего образования.

– Свято место пусто не бывает, – заметила Катерина, – Общество нуждается в моральных стандартах, нравственных авторитетах и достойной системе ценностей. Если предложить их больше некому, пусть это будет церковь. Что в том плохого?

– Гаевич считал, что деятельность православной церкви способствует умственной и нравственной деградации нации, – возразил Николай.

– Это почему же? – вмешался Руслан.

– Потому что, по его словам, непременно тупеет тот, кто не доверяет логическому и критическому мышлению, или попросту говоря, здравому смыслу. Но именно отказа от здравого смысла в пользу веры в бессмыслицу требует от нас церковь. Во-вторых, ее нравственное двуличие в свое время привело к событиям 1917 года. Надо ли наступать на те же грабли? – задавался вопросом Гаевич, – пояснил Николай.

– У него была альтернатива религиозному воспитанию? – спросил Андрей.

– У кого – у него? – переспросил Николай.

– У Максима, – пояснил Андрей.

– Он считал, что нравственные идеалы и ценности той или иной религии относительны, поскольку отражают представления и традиции тех или иных больших или малых групп людей. Тогда как светские моральные установки отражают общечеловеческие, абсолютные ценности. К тому же светское мировоззрение содействует свободе творческого и рационального мышления, и через него научно-техническому прогрессу.

– Что же воплощает светские абсолюты? – продолжал допытываться Андрей.

– По Гаевичу – демократия и права человека.

– А причем школа? Что ему нужно было в этом клубе?

– Наблюдая за тем, что происходит в стране, он понял, что менять сознание необходимо со школьной скамьи. То есть, что школа должна принять на себя не только обучение, но и воспитание. О чем я только что говорил. Потому он и взялся обкатать идеи и принципы формирования гражданского общества в школах, притом сначала в масштабе нашего округа.

– Допустим. Но каким образом осведомлен обо всем этом ты? Почему именно ты? – спросил Сергей.

– Кто, по-твоему, спонсировал рутинную работу сотрудников клуба и проведение конкурсов? – ответил вопросом на вопрос Николай, наклоняя голову и насмешливо улыбаясь, – И через чьи руки проходило непосредственное финансирование этой деятельности?

– Ясно – согласился Сергей с намеком Николая.

– Грустно, но отечественное образование деградировало действительно чудовищно. И вот результат: сегодня бизнес мошенников, именующих себя магами, колдунами и экстрасенсами процветает. Одни обещают вернуть мужа и успехи в делах, другие – снять порчу и сглаз, третьи – излечить от алкоголизма и наркомании, причем со 100% гарантией и за 1 день. Мы – свидетели торжествующего ренессанса самых диких и грубых суеверий эпохи каменного века, – сказал Андрей.

– И темных веков Средневековья. Я слышу, как инквизиция стучит в наши двери, – поддержал его Валентин.

– Да, странное настало время на дворе. Поразительное. И страшное. Средневековые химеры в голове и атомная бомба в руках – что может быть страшнее? Что может быть противоестественней того разительного противоречия между уровнем развития науки и сознанием большей части общества, которым отмечено наше настоящее? – согласился Сергей.

– За что боролись..., – усмехнулся Николай, – Кстати, Гаевич как-то высказался в том духе, что крайне низкая эффективность образования присуща не только нам. Американцы-де тоже плачутся изÍза широкой популярности среди учащихся веры в паранормальные явления. Причем не только среди школьников, но даже среди студентов. Вообразите, это на родине Принстонского и Гарвардского университетов. Они объясняют этот неприятный парадокс тем, что мол и в школах, и в университетах учат не как, а что думать. Учат отвечать на вопросы (как на экзаменах), но не размышлять над причинно-следственными связями.

– Не знаю, как у них с экзаменами, но наш ЕГЭ в этом смысле, я подозреваю, далеко опередил их в искусстве делать из детей тупых роботов, – сказала Катерина.

– ЕГЭ превращает креативно критическое мышление в стандартно клиповое. Оно становится доминирующим не только у нас, но, к сожалению, во всем мире. Сегодня готовых думать гораздо меньше желающих глазеть. Комиксы и TV вытесняют книги. ПК, ноутбуки и смартфоны освобождают мозги от нудной и тяжелой работы. Зачем шевелить ими, когда есть глаза, которым все, что есть интересного, преподносится на блюдечке в готовом к употреблению виде? – заметил Андрей.

– Вчера было мало информации и много мыслей. Сегодня много информации, но мало мыслей, – веско изрек Валентин, придав себе внушительный вид.

– Ничего подобного, – возразил Николай, – Что такое "вчера"? Эпоха инквизиции? XIX век? И где мысль была свободной: в Африке, СССР или Китае? Во все времена, кроме, разве что, нескольких последних десятилетий, человечество поголовно было верующим. А религии запрещают думать категорически. Настоящий иудей, христианин и мусульманин не смеют работать головой рационально. Им позволительно лишь вымаливать у своих идолов милостыню. Нет, религиозное мышление как раз и есть крайняя форма клипового мышления. Его идеальное воплощение. Оно было и по сей день остается господствующим во всем мире. А какова была цена свободы публично выражать свои мысли в СССР, хорошо известно.

– Согласен. Ибо, как сказал Амброз Бирс, кто не думает по-своему, не думает вообще. Но все ж таки кто-то ведь мыслил. Кто-то же придумывал, изобретал все то, что сегодня придает нашей жизнь комфорт, немыслимой даже для XVIII века. Те же Фарадей и Эдисон, Джобс и Гейтс, – заметил Андрей.

– Были и есть, но их единицы на миллионы. Притом именно сегодня, вопреки всем усилиям церкви, их становится все больше и больше. Но мозгами остающихся миллионов теперь овладевает другая крайность. Посмотрите: кто и что наполняет экраны кинотеатров и домашних TV и через них черепные коробки обывателей. Толпы вампиров и оборотней, волшебников и динозавров, суперменов и исчадий ада играют свои мистические игры в фэнтези, ужастиках и прочей чертовщине, – сказал Сергей.

– Соглашусь, но лишь отчасти. Те же американцы время от времени выдают очень недурные сериалы с сюжетами из реальной жизни, подобные "Сексу в большом городе" или "Доктору Хаусу", – возразил Стас.

– Хаус, бесспорно, неотразим в своей исключительности, – согласился Николай, – Но, на мой взгляд, на обаяние этой неподражаемости, как ни странно, бросает тень его предсказуемая непредсказуемость. Имея с ним дело, можешь быть уверенным на все сто, что его реакция на самые обычные вещи будет экстраординарной. Что в ответ на чьи-то действия или слова он непременно либо выкинет какой-нибудь фортель, либо выскажет нечто парадоксальное. Это постоянное стремление, подкрепленное умением выделяться, быть особенным вызывает восхищение и одновременно сожаление от того, что человек как бы застыл в своем развитии. Достиг потолка.

– Люди легко клюют на внешние проявления гениальности, выражаемые в гротескной и эпатажной форме, – заметил Сергей.

– Именно. Вот поэтому много больше симпатий у меня вызывает другой гений, дама-антрополог Бреннан из пронзительно доброго сериала "Кости". Тут другая, пожалуй, еще более занимательная интрига. Мне интересно следить за тем, как под влиянием внешних обстоятельств во внутреннем мире сухого и самоуверенного, но не эксцентричного рационалиста постепенно происходят необратимые изменения. Как он (то есть, она) очеловечивается, если можно так выразиться. Как шаг за шагом обретает объемные черты персоны чувственной, способной сомневаться и поддаваться неожиданным для себя эмоциям.

– Согласен, но одно вызывает у меня легкое разочарование: стремление сценариста сериала во что бы то ни стало заставить ее смириться с мыслью, что мистика и религиозность не противоречат рациональному мышлению, – признал Сергей.

– Это вообще свойственно американскому шоу-бизнесу. Без религии он и шагу ступить не может, – кивнул головой Николай.

– С другой стороны, настоящих эмоций недостает в реальной повседневности очень и очень многих всюду. Оттого-то сытая и спокойная жизнь пробуждает острый голод по сильным чувствам и волнующим переживаниям. В рутине будней царствует безнадежная скука. Подлинные, кипящие страсти ушли из реальной жизни. И тогда мы ищем адреналин в эрзацах на них в виде кино или компьютерных игр. Возможно, отчасти, в спорте и экстремальных приключениях, – сказал Сергей.

– Но даже в спорте, если не считать игровые виды, тоже, мне кажется, наступает декаданс, – продолжил его мысль Николай, – Даже в таком азартном, как боксе. Благодаря феноменальным, но чересчур прагматичным братьям Кличко, Рою Джонсу и Мейвезеру он вырождается. Его покидают азарт, непредсказуемость и его величество случай. Он превращается в унылый, но дорогостоящий мужской балет. Последним настоящим бойцом был Майк Тайсон. Но и тот спекся, стоило ему потерять тренера. Его время, как и эпоха Кассиуса Клея и лучшего бойца всех времен Рокки Марчиано прошло, похоже, безвозвратно.

– Вот кто умел делать из бокса истинные гладиаторские сражения. Я имею в виду Рокки! – воскликнул Руслан, – Про него нельзя сказать неукротимый. Таковых не бывает. Но справедливо будет сказать – никем не укрощенный. Никем из 49 соперников первой величины. Включая великого Джо Луиса. Все выкидывали перед ним белый флаг. Такое не удавалось ни одному тяжеловесу в истории. Впрочем, кажется, нас сильно занесло. Начали с ЕГЭ, кончили боксом.

– Наш ЕГЭ – медленно, но эффективно действующее зелье, вызывающее умственный паралич у молодых поколений. Но "хитрые" американцы выигрывают и тут. У них выстроена такая прочная система защиты гражданских прав и свобод, что умственная леность большинства населения не слишком вредит взаимоотношениям между гражданином, обществом и государством. Мы, к сожалению, не можем позволить себе роскошь лениться думать. Слишком много чего упущено. И надо наверстывать. Что хуже всего – слишком много желающих сбить нас с толку, – сказал Сергей, вздыхая.

– Гаевич мечтал выстроить схожую систему защиты, прививая ребятам представление о правах человека и ценностях демократии, рыночной экономики и независимой судебной системы. Мечтал о том, чтобы взрослея, они помогали становлению гражданского общества и могли справляться с проблемами в своей личной жизни, – заметил Николай.

– Отечество нуждается в патриотах, а не в гражданах, – строго сказал Сергей, придавая лицу глуповатое выражение.

– Оно и растит патриотов, бездарных и безграмотных, но послушных, – пожал плечами Николай.

– Патриотизм – дубина в руках современного неандертальца, которой он пользуется, чтобы добиваться повиновения обитателей своей пещеры, – сказал Андрей с ничего не выражающим лицом.

Об авторе

Гивишвили Гиви Васильевич

Доктор физико-математических наук. Вице-президент Российского гуманистического общества. Автор теории универсального гуманизма. Научные интересы — физика околоземного космического пространства.