Дюбуа-Реймон П. Границы познания в области точных наук:
С приложением статей Г.Герца, Г.Гельмгольца и Л.Пастера. Пер. с нем. Изд. стереотип.

Оглавление

Введение (отрывок)

Виргилiй оставилъ намъ прекрасные, знаменитые стихи (Georgicon II, 490):

Felix qui potuit rerum cognoscere causas...

(Счастливъ тотъ кто могъ познать причины явленiй).

Да, счастливъ тотъ, кому доступно познанiе причинъ случившагося и появившагося! Наслажденiе, испытываемое при проникновенiи въ глубь запутаннаго явленiя, да и вообще при разрешенiи какой-либо задачи, долго мучившей насъ, несравненно. Каждый могъ убедиться въ этомъ до известной степени, въ технической или въ чисто научной области. Мысль устроить сгущенiе пара вне цилиндра, эта мысль, послужившая основанiемъ новейшей паровой техники, наверное преисполнила Джемса Уатта не меньшимъ чувствомъ восторга, нежели тотъ, который былъ испытанъ Кирхгофомъ и Бунзеномъ, когда они открыли важное и въ высшей степени плодотворное объясненiе Фрауэнгоферовскихъ линiй.

Но въ противоречiи съ этимъ несказаннымъ удовольствiемъ, доставляемымъ удовлетворенiемъ жажды познанiя, находится безпрерывная тревога, иногда доходящая до степени горестнаго чувства, которую возбуждаютъ задачи, не поддающiяся всемъ нашимъ усилiямъ, заставляющiя насъ отчаяваться въ самой возможности ихъ решенiя. Но тутъ является важное различiе. Совсемъ одно, если мы не должны сомневаться въ разрешимости задачи, но-какъ это къ сожаленiю слишкомъ часто бываетъ съ нами математиками въ области вычислений-бросаемъ задачу несомненно разрешимую, испытавъ утомленiе и досаду, либо потому, что при современномъ состоянiи науки не находимъ

способовъ выразить искомый, либо по той причине, что сталкиваемся съ принципомъ, превышающимъ наши силы. Досада на потерянное время и трудъ, чувство внутренняго стыда и униженiя, соединяется порою съ инымъ, не всегда благороднымъ чувствомъ самоуспокоенiя. Мы бросаемъ задачу, воображая, что быть можетъ кто-либо иной решитъ ее за насъ.

Но совсемъ другое, если мы встречаемъ задачу, которая оказывается неразрешимой не потому, что превышаетъ наше остроумiе или силы современной науки, а потому, что мы темъ или инымъ путемъ убеждаемся въ совершенной ея неразрешимости силами человека, въ то время какъ сама по себе эта задача не только полноправна, но даже неизбежна (по крайней мере какъ вопросъ) если только мы не желаемъ совсемъ отказаться отъ пониманiя известнаго круга явленiй. Такими задачами являются последнiя или высшiя отвлеченности, предельныя задачи точныхъ наукъ, механическое объясненiе влiянiя телъ другъ на друга; подобныя задачи ве  роятно доставятъ намъ и многiя другiя области явленiй.

Въ этомъ случае задача теряетъ свой первоначальный ха  рактеръ и становится психологическою. Мы спрашиваемъ: Почему известный процесеъ намъ непонятенъ? Его неразрешимость прежде всего усиокоиваетъ насъ, но вскоре является новое стремленiе, побуждающее насъ изследовать своеобразный способъ ограниченiя нашей способности пониманiя. Этимъ изследованiемъ мы теперь займемся. Чтобы еще яснее распознать его предмета, мы приведемъ несколько примеровъ изъ области новейшихъ наукъ.

Прежде всего во многихъ отношенiяхъ поучительно ученiе о живущихъ существахъ (бiологiя). Я говорю не о чудовищномъ разнообразiи того неизследованнаго которое скрывается въ физiологiи, но о бросающемся въ глаза развитiи нынешнихъ видовъ растенiй и животныхъ со всеми теорiями ихъ происхожденiя, ставшими, повидимому, близкими нашему пониманiю. Мы имеемъ передъ собою напр. рядъ животныхъ видовъ отъ простейшихъ организмовъ до человека, рядъ, который на первый взглядъ кажется непрерывнымъ, но на самомъ деле даетъ перерывы, и при ближайшемъ разсмотренiи оказывается имеющимъ характеръ то внезапныхъ скачковъ, то разветвленiй въ сторону. Является вопросъ: какъ произошли эти виды съ техъ временъ, когда на нашемъ земномъ шаре постепенно стали устанавливаться условiя существованiя органической жизни?

Ответить на этотъ вопросъ о происхожденiи видовъ безъ новаго принципа, показывающего, какъ одна форма животнаго, по крайней мере въ известныхъ пределахъ, могла перейти въ ряду поколенiй въ другую форму-было-бы невозможно, и велики Кювье, объяснявшiй происхожденiе видовъ непосредственнымъ актомъ творчества, прямо и откровенно сознался, что не обладаетъ научнымъ принципомъ для решенiя этой задачи. Со стороны такого глубокомысленная и всеми высокоуважаемаго изследователя это признанiе было не следствiемъ боязни чего-бы то ни было, но научнымъ подвигомъ. Его заявленiе было лишь простейшимъ выраженiемъ задачи. Творческое вмешательство (Deus ex machina), разрешающее драму, въ томъ случае, когда поэту не удалось распутать действiя и характеровъ, для Кювье было лишь постановкой вопроса: либо должны быть даны достаточныя объясненiя и тогда это вмешательство излишне, либо ихъ нетъ, тогда значенiе этого вмешательства вполне необходимо.

Но общеизвестно, что летъ черезъ восемьдесятъ после Кювье недостающiй принципъ былъ найденъ Дарвиномъ: принципъ наследственнаго сохраненiя уклоненiй потомства отъ родителей-такова его краткая формула. Конечно, здесь не место излагать исторiю умственной работы, соединившей все эти грани естествознанiя. Достаточно сказать, что съ техъ поръ какъ мысль Дарвина усвоена наукой, ссылки на единичные акты творчества стали излишними. Мы можемъ, вообще, понять способъ постепеннаго происхожденiя современныхъ органическихъ формъ. Мы предоставляемъ свободный просторъ нашему воображенiю, которое указываетъ намъ, что изъ некоторыхъ, отчасти известныхъ намъ организмовъ третичной эпохи возникли более совершенныя существа путемъ подбора-развитiе со многими мертвыми побочными отраслями. Мы смело идемъ далее и далее въ глубь временъ и, наконецъ, достигаемъ простейшихъ организмовъ въ первичномъ иле земной поверхности; здесь наша мысль кончается, и мы воображаемъ себе, что изъ атихъ простейшихъ формъ въ теченiи чудовищныхъ перiодовь времени возникло все, теперь живущее.

Но здесь сейчаеъ-же мы встречаемся съ новой задачей, быть можетъ более глубокой, чемъ та, которую решилъ Дарвинъ. Вопросъ идетъ о томъ, какъ возникли не только нынешнiе организмы, но и все вообще когда-либо жившiя существа?

Представимъ себе исторiю нашей планеты сообразно съ господствующими взглядами. Начавъ съ огненно-жидкаго состоянiя, она при охлажденiи получила твердую кору, на которой явились затемъ илистыя отложенiя; при посредстве атмосферы, наполненной парами всякаго рода они стали въ теченiи весьма долгихъ перiодовъ годными для существованiя организмовъ, которые, наконецъ, и появились въ нихъ. Отсюда выводъ, повидимому, неотразимый: организмы появились въ средег первоначально свободной отъ какой-бы то ни было жизни.

Какъ известно, все опыты отъ Лёвенгука до Пастера, предпринятые съ целью найти самопроизвольное зарожденiе (generatio aequivoca), т.е. произвести живое изъ мертваго, привели къ полной неудаче. Быть можетъ для этого необходимъ совершенно определенный составъ вещества изъ мертвыхъ, но свойственныхъ жизни соединенiй, альбуминоидовъ, солей и т.д.? Кто можетъ знать, какiя физическiя влiянiя должны подействовать затемъ на такое вещество, чтобы оно, наконецъ, дало начало образованiю клеточекъ или какихъ нибудь амёбъ? Кто можетъ, при современномъ состоянiи науки, предвидеть особыя обстоятельства, при которыхъ въ "первичномъ иле" возникла на земной поверхности "первая" жизнь? Не будемъ, однако, отчаяваться...

Конечно, въ виду полной неудачи всехъ опытовъ произвольнаго зарожденiя, мы вынуждены (до поры до времени) принять своего рода отдельный "творческiй актъ", сообщившiй первое "дыханiе жизни" атомамъ жизни въ первичномъ иле. Были придуманы, правда, и другiя гипотезы, напр. утверждали, что зародыши жизни упали на землю вместе съ метеорами. Допустить это значитъ не уничтожить трудность, а перенести ее съ земного шара въ небесное пространство. Какъ-бы то ни было, у насъ есть, по крайней мере, надежда, что и эта задача когда-либо разрешится, какъ говорятъ, естественнъ путемъ, т.е. не призывая на помощь элементовъ и влiянiй, чуждыхъ какъ нашей планете, такъ и нашимъ обычнымъ представленiямъ, – другими словами, можно надеяться, что, со временемъ, будутъ открыты естественныя условiя, при которыхъ въ мертвомъ веществе возникаетъ жизнь.

Тутъ проведена резкая граница, до которой можетъ достичь объяснительная сила мысли Дарвина, если мы и теперь, какъ и раньше, исключимъ вопросы о свойствахъ самой жизни.

Но мы попытаемся проникнуть еще дальше и посмотримъ, какiя задачи представляются теперь изследователю. Тутъ явится новый родъ задачъ: вопросы органической химiи. Безжизненное вещество, въ которомъ должна возникнуть (по предположенiю) жизнь, должно-же состоять изъ соединенiй, которыя по составу сходны съ составомъ живой клеточки. Является вопросъ о происхождении органическаго вещества изъ неорганическаго. Конечно, тутъ является на помощь химiя съ ея синтетическими стремленiями, уже давшими замечательные результаты. Правда еще не удалось добыть изъ простейшихъ составныхъ частей ни белковыхъ веществъ, ни многихъ другихъ, но какъ разъ въ этомъ случае мы менее всего сомневаемся въ возможности полнаго успеха.

Такимъ образомъ, безъ всякихъ побочныхъ гипотезъ, можно проследить ступени происхожденiя и развитiя жизни изъ мертваго первичнаго состоянiя земной поверхности вплоть до нашихъ дней, до крайней мере въ общемъ, и сколько-бы тутъ ни представилось второстепенныхъ задачъ, еще ждущихъ решенiя, въ общемъ наша пытливость вполне можетъ быть удовлетворена. Подобно исторiи и филологiи, это изследованiе дастъ намъ лишь очеркъ хода развитiя, въ которомъ встретятся, быть можетъ, еще многiе досадные пробелы, все еще не заполненные, но никакiе пробелы этого рода не затемнятъ естественной связи того, что дошло до насъ. Подобнаго-же рода картину доставляютъ и многiя другiя науки, если ихъ конечныя цели правильно ограничены, какъ вышло само собой относительно теорiи происхожденiя видовъ: въ такомъ-же положенiи находится физiологiя, разъ мы оставимъ въ стороне психическую задачу, такова-же геологiя съ ледянымъ перiодомъ – стоитъ вспомнить объ огромной гранитной чаше передъ Берлинскимъ Музеемъ, пьедесталъ которой былъ доставленъ съ Норвежскихъ Альпъ въ германскую окраину; минералогiя съ ея вопросомъ о происхожденiи алмазовъ, – мы надеемся ихъ получить искусственно; астрономiю, которая, взявъ въ основанie законъ инерцiи и Ньютонова притяженiя, а также спектральный анализъ, заходить весьма далеко. Поучителенъ примеръ метеорологiи, которая, не смотря на множество усилiй, достигла еще очень немногаго; такъ о переменныхъ воздушныхъ теченiяхъ она знаетъ лишь на столько, чтобы доставлять малодостоверныя предсказания погоды. Но можно вообразить, что при более совершенномъ знанiи, она сумеетъ внушить намъ чувство почтенiя; и нельзя отвергать, что она уже вывела на светъ многiе замечательные факты. Есть еще много непонятнаго, напр. вращательныя движенiя, тайфуны, водяные смерчи, описанные Раулемъ Пикте песчаные смерчи въ пустые близь Каира, грозовыя явленiя, градъ (особенно имеющiй форму табличекъ), шаровидцыя молцiи и пр. Но все эти явленiя только ждутъ объясненiя при дальнейшемъ развитiи физики.

Об авторе

Дюбуа-Реймон Пауль

Известный немецкий математик и философ. Брат выдающегося естествоиспытателя и философа Эмиля Генриха Дюбуа-Реймона. С 1865 г. преподавал в Гейдельбергском университете; с 1868 г. доцент. С 1869 г. профессор Фрайбургского университета, с 1874 г. — Тюбингенского университета. С 1884 г. работал в Технологическом институте в Берлине. В 1874 г. стал членом Баварской академии наук в Мюнхене.

Основные работы П. Дюбуа-Реймона относятся к математическому анализу, теории функций, вариационному исчислению, теории дифференциальных уравнений в частных производных, теории множеств, математической физике и др. Он также написал работы по философии науки, в которых рассматривал механизм научного творчества и границы человеческого познания.