Вегеле Ф. Данте Алигьери:
Его жизнь, сочинения и политическая теория. Пер. с нем. Изд. 2

Предисловие

Предисловие

Съ живымъ удоволъствiемъ, но и не скрывая вместе съ темъ некотораго безпокойства, передаю я на судъ публики это третье изданiе моего сочиненiя о Данте. Известную долю удовлетворенiя при такихъ обстоятельствахъ можно легко допустить у писателя, но вместе съ темъ возрастаетъ и требовательность его по отношенiю къ себе и те запросы, съ которыми въ праве обратиться къ нему публика. Я не настолько нескроменъ, чтобы надеяться, что предлагаемая мною обработка даннаго предмета удовлетворитъ всемъ справедливымъ ожиданiямъ. Понятно, что чемъ дольше занимаешься предметомъ, къ тому же столь обширнымъ и разностороннимъ темъ яснее становятся все трудности, скрывавшаяся въ немъ. Выть можетъ, только въ молодости можно найти въ себе достаточно отваги, чтобы приступить къ столь сложной задаче; позднее не знаешь, какъ съ ней справиться. Впрочемъ, я сознаюсь откровенно, что, связанный въ настоящее время работами и обязательствами совершенно иного рода, я наверно не согласился бы такъ скоро на предложенiе моего издателя приступить къ новому изданiю этой книги, еслибъ особое обстоятельство съ неотразимой силой не поддержало это предложенiе. Мое прежнее изложенiе флорентийской исторiи временъ Данта опиралось, главнейшимъ образомъ, на пользованiе хрониками Маласпины и Дино Компаньи и на многовековое признанiе подлинности ихъ, но такъ какъ, благодаря новейшимъ остроумнымъ изысканiямъ,источники эти признаны подложными или по крайней мере второй изъ нихъ сочтенъ не подлиннымъ, то, въ виду этого открытiя прежнее изложенiе предмета не имеетъ более права гражданства. Хотя я во всемъ, что касается Дино Компаньи, разделяю точку зренiя Карла Гегеля и вполне убежденъ, что подписанное именемъ Дино историческое сочиненiе неподлинно въ своемъ настоящемъ виде, но и не подложно, темъ не менее обстоятельство это не могло изменить того факта, что этимъ сочиненiемъ уже нельзя временно пользоваться, какъ источникомъ, при изображенiи флорентийской исторiи той эпохи. Это-то соображенiе, какъ уже сказано, и побудило меня, даже вменило мне въ обязанность, не упускать и не откладывать случая очистить мое сочиненiе въ указанномъ направленiи. Значительную услугу при этомъ деле оказало мне новейiшее сочиненiе Ф.Т.Перрана (Perrens) по исторiи Флоренцiи, за что я приношу ему здесь искреннейшую признательность.

Помимо этого читатель, сравнивая предлагаемое изданiе съ двумя прежними, въ особенности со вторымъ, заметитъ некоторыя измененiя, относительно которыхъ уместно сказать въ этомъ случае слово объясненiя или указанiя. Здесь идетъ речь, главнымъ образомъ, о бiографической части сочиненiя. Какъ бы ни были ничтожны мои способности для выполненiя предлежавшей задачи, я открыто подошелъ къ ней съ самаго начала съ прiемами историка. Считая необходимымъ резко отделять все определенное отъ неопределеннаго, я этимъ путемъ дошелъ до полнаго обособленiя внешней и внутренней исторiи Даята; последняя совпадаетъ съ его задушевной исторiей, и я отнесъ ее къ соответствовавшимъ ей литературнымъ отделамъ, преимущественно къ Vita Nuova и Пиру. Я не сомневаюсь въ томъ, что такой образъ действiй встретитъ много противоречiй, но онъ возникъ въ силу необходимости изъ моего взгляда на положенiе, отведенное съ самаго начала Дантомъ дочери Портинари, положенiе, которое, какъ мне становилось все яснее, отнюдь не было чисто-историческимъ. Другое отступленiе во второмъ изданiи заключалось въ томъ, что я снова отнесъ путешествiе Данта въ Парижъ ко времени, предшествовавшему его изгнанiю.

Кроме причинъ, указанныхъ въ тексте, я, въ интересахъ самаго дела, хочу обратить вниманiе публики еще на то обстоятельство, что я не позволяю себе ни доказывать, ни даже догадываться, откуда поэтъ, лишенный своего состоянiя и заведомо обязанный пользоваться чужимъ гостепрiимствомъ, могъ добыть средства, не говорю, для пушествiя, но для продолжительнаго пребыванiя въ столице Францiи. Что касается изображенiя политики императора Генриха VII и курiи, то, если оно не подверглось измененiю, зато оно несколько расширено. Въ сужденiи объ образе действiй пааы Климента У относительно императора, я никакъ не могъ безпрекословно примкнуть къ оптимистическомувзгляду, принятому въ новейшее время докторомъ Пэльманомъ. Наконецъ, я съ усиленной энергiей обратился къ разъясненiю вопроса о времени появленiя трактата о Монархiи и старался ослабить, по возможности, доказательства, приводимыя нашимъ общимъ почтеннымъ наставникомъ Карломъ Витте, въ подтвержденiе его мненiй. Когда нибудъ должно же разъясниться, кто изъ насъ двухъ былъ правъ въ этомъ случае. Какъ бы то ни было, я желалъ бы, чтобы мой уважаемый противникъ привелъ когда нибудь другiе, лучшiе доводы, чемъ те, съ которыми онъ выступа етъ во введенiи къ своему изданiю "Монархiи" (p.XLII–XLIII), где онъ прибегаетъ къ насильственному, въ моихъ глазахъ, истолкованiю "bello stile". Я позволяю себе еще разъ указать ему для этой цели на изследованiе литературныхъ отношенiй между Дантомъ и Виргилiемъ въ прекрасной книге Компаретти.

Что же касается столь обширной и постоянно возрастающей въ количественномъ отношенiи дантовской литературы Итальянцевъ, то ею я пользовался лишь въ незначительной степени. Исчерпать ее издали, даже приблизительно, было бы мне едвали возможно. Кто желаетъ ознакомиться съ нею, найдетъ у Скартаццини (въ журнале немецкаго дантовскаго общества, 4 томъ) и въ его комментарiяхъ къ Божественной Комедiи, насколько они закончены, желаемыя сведенiя. Я никогда не имелъ намеренiя представить то, что обыкновенно называется объясненiемъ Божественной Комедiи, и отлично знаю, что мне ни въ какомъ случае не подобаетъ место среди спецiальныхъ комментаторовъ Данта. Повторяю, я издавна стремился лишь къ тому, чтобы ближе подойти въ историческомъ отношенiи къ одному изъ величайшихъ и разностороннейшихъ умовъ, выставленныхъ порою среднихъ вековъ, и указать на то положенiе, которое подобаетъ ему въ исторiи западной цинилизацiи. Я не сомневаюсь въ томъ, что тотъ или другой изъ историковъ литературы, вышколенныхъ въ строго-филологическомъ духе, приступилъ бы къ делу иначе, и не согласится съ моей системою. Но я вместе съ темъ питаю надежду, что такое въ высокомъ смысле слова историческое явленiе, какъ Дантъ, можетъ быть понято и оценено также и чисто историческимъ путемъ. Я даже держусь того мненiя, что историкъ, вернее всякаго другого изследователя, укажетъ намъ ту точку зренiя, съ которой подобный генiй можетъ быть всего яснее понятъ во всемъ своемъ величiи.

Да будетъ мне въ заключенiе еще разъ позволено высказать искреннюю радость, что судьба дозволила мне украсить и третье изданiе этой книги именемъ дорогого друга, Карла Гегеля, съ которымъ я уже более двадцати летъ тесно связанъ и въ счастьи и въ горе, съ которымъ я впервые симпатически встретился въ общемъ намъ обоимъ поклоненiи великому Флорентинцу.

Об авторе

Немецкий историк. Родился в Ландсберге. Учился в Мюнхенском и Гейдельбергском университетах. В 1849 г. защитил диссертацию и начал преподавать историю в университете Йены. В 1851 г. получил звание профессора. С 1857 г. – профессор истории в Вюрцбургском университете. Член Исторической комиссии при Мюнхенской академии наук. На протяжении многих лет участвовал в составлении и издании "Всеобщей немецкой биографии" – биографической энциклопедии-справочника знаменитых немецких деятелей в 56 томах, выходившей в 1875–1912 гг.

Из исторических работ Франца Вегеле наибольший интерес представляют "Гёте как историк" (1875), "История Вюрцбургского университета" (1882; в 2 ч.) и "История немецкой историографии" (1885). В последней работе была впервые сделана попытка нарисовать развитие немецкой исторической науки со времен возникновения гуманизма как философского течения эпохи Возрождения до последней четверти XIX в., причем особенное внимание автор обратил на работы XVII и XVIII вв. Но наиболее широкую известность ему принесла книга "Данте Алигьери, его жизнь и сочинения" (3-е немецкое издание вышло в 1879 г.). В книге содержались обстоятельное изображение жизни и обзор сочинений великого итальянского поэта, деятельность которого Вегеле старался прояснить с помощью изучения той литературной, общественной и политической среды, в которой жил и творил Данте.