Смирницкий А.И. Синтаксис английского языка Изд. 3

Содержание

Предисловие ко второму изданию

"Данная книга, – как указано в предисловии к ее 1-му изданию, – была написана учениками проф. А.И.Смирницкого после его смерти (1954)". В обширном архиве А.И.Смирницкого отсутствуют какие-либо его рукописи по проблемам синтаксиса, если не считать плана спецкурса, посвященного синтаксису древнеисландского языка. Видимо, в распоряжении его учеников, были в основном лишь конспекты лекций, читанных "в течение одиннадцати лет в МГУ и в 1-ом МГПИИЯ". Мы едва ли ошибемся, предположив, что эти одиннадцать лет охватывают промежуток с 1940 г. (когда лекции А.И.Смирницкого в 1-м МГПИИЯ слушал тогдашний его студент В.В.Пассек) до 1951 г. (когда А.И.Смирницкий по состоянию здоровья оставил преподавательскую работу в Московском университете). В первый год войны он находился в эвакуации и лекций не читал.

Как вспоминали слушатели лекций А.И.Смирницкого, он нередко возвращался к уже сказанному и уточнял формулировки. Студенты сначала принимали эту манеру за педагогический прием, пока не поняли, что Александр Иванович "не предлагает им готовые ответы, а думает во время лекции" (из воспоминаний Л.Н.Натан). За 11 лет курс по английскому синтаксису должен был в немалой степени измениться, и внимательный читатель найдет некоторые следы этого внутреннего развития на страницах книги – в отдельных формулировках и в трактовке тех или иных сложных вопросов.

Мы заметим, вместе с тем, что дискуссия по вопросам языкознания 1950 г., круто изменившая основное направление официального лингвистического курса в стране, не оказала видимого влияния на общелингвистические взгляды А.И.Смирницкого. Он обдумывал и читал свои лекции в соответствии с учебной программой, им же и составленной, как если бы не было ни "аракчеевского режима в языкознании", ни директивного восстановления после дискуссии основ лингвистической науки. Другой вопрос, что события тех лет делят надвое список его опубликованных трудов. До 1950 г. А.И.Смирницкому удалось опубликовать лишь несколько статей по вопросам германского языкознания. В годы после дискуссии выходят в свет одна за другой его работы о теоретических основах сравнительно-исторического метода, о проблемах слова и теории грамматики. Последняя работа А.И.Смирницкого, опубликованная при его жизни, – это вышедшая отдельной книжкой "Объективность существования языка" (1954). Написанные им за эти несколько лет статьи продолжали печататься и посмертно. Назовем лишь "Лексическое и грамматическое в слове" (1955), "Значение слова" (1955), "Аналитические формы" (1956), "Звучание слова и его семантика" (1960). Работ, посвященных общим проблемам синтаксиса, среди них нет.

Но, может быть, синтаксис находился на периферии интересов А.И.Смирницкого и курс по этой дисциплине читался им просто в силу необходимости? Подобное предположение, однако, идет вразрез с самим складом научного мышления Александра Ивановича. Он действительно читал в университете все теоретические курсы по английскому языку (включая историю языка) и германистике. Но это были для него не отдельные курсы, а нераздельные части общей теории языка, которую он строил на древнегерманском, русском, а более всего на английском материале. Выступая 1 июня 1954 г. на заседании ученого совета, посвященном памяти А.И.Смирницкого, А.А.Реформатский начал свой доклад о роли парадигмы в грамматике словами: "Интересы Александра Ивановича Смирницкого были настолько широки, что если бы каждый из здесь присутствующих взял по одному вопросу – на всех бы хватило".

Теснейшая связь "Синтаксиса английского языка" с другими трудами А.И.Смирницкого была принята во внимание его учениками, подготовившими данную книгу. Вводная глава, открывающая книгу, может рассматриваться как своего рода свод основных понятий, на которых строится общелингвистическая теория А.И.Смирницкого. При этом, что особенно ценно, составителям удается в какой-то мере воспроизвести сам подход Александра Ивановича к языку: вводимая им система понятий не постулируется как некая априорная, налагаемая на язык данность, но выводится из языковой действительности путем последовательного и аргументированного рассуждения.

Большую роль играет при этом система лингвистической терминологии, разработанная А.И.Смирницким. В ряде случаев он вводил новые термины (так, ему принадлежит термин "словоформа"), чаще же пользовался терминами уже известными в лингвистике, давая им при этом новое, строгое определение. Так, термин "лексема", распространенный и до Смирницкого, впервые появляется у него лишь в статье "Лексическое и грамматическое в слове", как соотносительный с термином "словоформа". "Когда мы берем слово дом именно как слово – единицу лексики, как лексему, – пишет Смирницкий, – мы отвлекаемся от того, что дом как таковое представляет лишь определенную форму данного слова". Вероятно, можно задаться вопросом, не проще ли в таком случае приравнять лексему к основе слова. О терминах, как известно, не спорят, и не приходится возражать против того, что термин "лексема" понимается именно так или в каком-либо ином смысле в других лингвистических школах. О терминах не спорят, но о них договариваются; с позиций лингвистической теории Смирницкого подобное толкование лексемы оказалось бы неприемлемо. В самом деле, отвлечение от грамматики при рассмотрении слова ни в коей мере не равнозначно "отсечению" грамматического; оно лишь определяет ракурс рассмотрения слова – как единицы лексической системы языка. При этом очевидно, что изучение лексического в слове (например, лексического значения) возможно не иначе, как путем анализа отдельных словоупотреблений, т.е. тех конкретных, грамматически оформленных вариантов, в которых слово выступает в речи.

Аналогичным образом и термин "грамматическая форма слова" (не совпадающий в системе А.И.Смирницкого с термином "словоформа") предполагает отвлечение от конкретности слова, но относится не к словоизменительным морфемам как таковым: "и при этом отвлечении остается, в общем виде, принадлежность формы слову и притом обычно слову определенного разряда" (с.33 наст. изд.). Следует к тому же учитывать, что наряду с такими широкими лексико-грамматическими разрядами слов, как части речи, в языке существуют и частные разряды. Выделение грамматического в этом случае может представлять сложную проблему. Так, мы не затруднимся отделить грамматику от лексики в глаголе акклиматизировать и образовать любую его форму, хотя это слово, скорее всего, встречалось нам лишь в отдельных словоформах. Но, скажем, супплетивная парадигма личных местоимений характеризует их как закрытый и лексически обособленный разряд слов.

Синтаксическая концепция А.И.Смирницкого теснейшим образом связана с тем, как трактовались им две центральные проблемы общей теории языка. Первая из этих проблем – лексическое и грамматическое в слове – была упомянута выше. Вторая проблема, получившая освещение в его книге "Объективность существования языка", – это отношение языка и речи. Заглавный тезис данной работы (недавно подробно рассмотренной В.М.Алпатовым) полемически направлен против теории Соссюра, согласно которой, язык, в отличие от реально звучащей речи, существует лишь в сознании говорящих. Обращая внимание на кардинальное противоречие такого понимания (изымающего из языка всю его материальную сторону, т.е. именно то, благодаря чему язык может функционировать как важнейшее средство общения), Смирницкий утверждает, что язык "действительно и полностью существует в речи".

У него, конечно, были единомышленники в этом споре с Соссюром. В.М.Алпатов, в частности, обратил внимание на важные моменты, сближающие взгляды Смирницкого с теорией языка и речи, развивавшейся в 30-е гг. выдающимся английским лингвистом Аланом Гардинером. Как и Смирницкий, Гардинер проводил различие между собственно языковым ингредиентом речи (т.е. тем, "что является традиционным и органическим в словах и сочетаниях слов") и некоторым не принадлежащим языку "остатком" (у Смирницкого – "сверхъязыковой остаток").

Формулировки Гардинера и Смирницкого действительно представляются сходными; но все же между концепциями обоих лингвистов существует принципиальное различие, имеющее прямое отношение к пониманию самого предмета синтаксиса и природы синтаксических единиц. Гардинер, как мы видели, относит к языку все "традиционные элементы" предложения. Например, в цитате из Вольтера Il faut cultiver notre jardin это "слова, ни одно из которых Вольтер не создавал, и грамматическая схема, воплощенная в предложении, – употребление инфинитива после il faut и объект, следующий за инфинитивом". Все же, за что "несет полную ответственность говорящий", что является в данной цитате "плодом мгновенного импульса литературного вдохновения", представляет собой остаток по отношению к языку, т.е. факт индивидуальной речи. Далее Гардинер дополнительно поясняет свою мысль, предлагая "определять термины вроде "прилагательное", "множественное число", "условное наклонение", "винительный падеж" как "термины языка", а такие термины, как "предикат", "объект", "настоящее историческое", "предложение", как "термины речи"".

А.И.Смирницкий понимал "сверхъязыковой остаток" существенно иначе. Он относил сюда такие заведомо разнородные факты, как, например, индивидуальные особенности произношения и звуковые повторы стихотворной речи. Тем самым он подчеркивал, что остаток этот составляется из элементов дополнительных, побочных по отношению к языку, но при этом вовсе не обязательно образующих сферу индивидуального в речи. Более того, различие между языком и "сверхъязыковым остатком", по Смирницкому, вообще не идет по линии разграничения языка и речи.

Но тем самым Смирницкий значительно шире понимает сферу собственно языкового ингредиента речи. К языку, в соответствии с концепцией Смирницкого, относятся не только отдельные слова (лексемы) и грамматическая схема, образуемая морфологическими формами и лексико-грамматическими разрядами ("прилагательное", "множественное число", "условное наклонение", "винительный падеж" и т.п.), но и синтаксические единицы, организующие формулу строения предложения. При этом на них с необходимостью распространяются те же требования, что и на единицы других уровней, а именно они "должны, во-первых, обладать не только внешней (звуковой) стороной, но и внешне выраженным значением (...) и, во-вторых, выступать не как произведение, создаваемое в процессе речи, а как нечто уже существующее и лишь воспроизводимое в речи" (с.14 наст. изд.). Он уделяет в своем "Синтаксисе" необходимое внимание внешним средствам выражения синтаксических связей (грамматические формы и порядок слов, а также интонация, взятая с ее внешней, собственно просодической, стороны), но сосредоточивается преимущественно на анализе той синтаксической информации ("значение отношений"), которая образует их внутреннюю сторону. Сложность анализа синтаксической информации (помимо недостаточной изученности предмета) обусловлена факторами двоякого рода. Во-первых, синтаксическое значение, составляя особый семантический план языка, тесно взаимодействует в языковом материале со значениями лексическими и морфологическими. Как было сказано другими авторами, "законы, управляющие элементами указанных трех частных систем (лексической, морфологической, синтаксической. – О.С.), должны иметь объективный характер и гармонировать друг с другом".

Во-вторых, языковая синтаксическая информация не должна смешиваться с теми "мыслями", которые высказываются в конкретных предложениях, т.е. "в предложениях, состоящих из определенных данных слов и имеющих определенное данное строение". "Язык в действии", который мы находим в конкретных предложениях и более сложных речевых произведениях, "создает совершенно новое качество – качество связной осмысленной речи, которая, образуясь из единиц языка, вместе с тем уже выходит за его пределы, представляя собой произведения, относящиеся к тем или иным областям человеческой деятельности" (с.40 наст. изд.).

Данная формулировка вполне созвучна словам Гардинера о "целеустремленной мысли", получившей выражение в словах Вольтера. С тою, разумеется, разницей, что Смирницкий посвятил свои лекции синтаксису английского языка и более того, выражал сомнения в существовании особой "лингвистики речи". Здесь, однако, возникает необходимость в некоторых оговорках. Смирницкий, как можно было бы заметить, одновременно и ограничивает и расширяет задачи синтаксиса. Он ограничивается изучением синтаксиса языка, но, трактуя о внутренней стороне синтаксических единиц, тем самым оставляет возможность полагать, что говорящий все же несет некоторую ответственность за выбор этих единиц. Сравним примеры из его книги The sun shone bright и The sun shone brightly. Оба предложения сообщают об одних и тех же отношениях действительности и при этом одними и теми же словами (см. о наречиях на -ly в их отношении к прилагательным далее). Различия в информации, которую они содержат, выражаются исключительно синтаксическими средствами языка.

Заметим, вместе с тем, что в "Синтаксис" был включен также параграф (запись беседы А.И.Смирницкого с В.В.Пассеком в 1952 г.), в котором затрагивается проблема выражения направленности мысли в конкретных высказываниях (с.67 наст. изд. и сл.). Александр Иванович проводит различие между грамматическим подлежащим и "лексическим подлежащим", подразумевая под последним "слово (или группу слов), которое вводит (репрезентирует) предмет мысли в данном высказывании – то, что является отправным моментом в высказывании". Соответственно определяется и "лексическое сказуемое" ("слово, вводящее новое в высказывании"). Эти термины не казались Александру Ивановичу вполне удачными. Он остановил на них свой выбор, подразумевая, что роль лексического подлежащего может выполнять любое слово, независимо от его грамматической формы; но в то же время они могут дать повод для недоразумения, будучи поняты в том смысле, что речь идет об отношениях между конкретными словами, а не об отношениях, воспроизводимых в речевой деятельности и получающих в языке регулярное выражение. Мы не знаем, был ли А.И.Смирницкий знаком с работами В.Матезиуса об актуальном членении предложения (ставшими широко известными у нас в 60-е гг.). Напомним, вместе с тем, что сходные мысли высказывались, независимо от Матезиуса, и рядом отечественных лингвистов (например, А.В.Добиашем, Л.В.Щербой; проблеме соотношения "данного" и "нового" в предложении было посвящена опубликованная в конце 40-х гг. статья К.Г.Крушельницкой). А.И.Смирницкий полагал, что проблема эта нуждается в специальном и тщательном изучении. Он выделил и некоторые важные для ее понимания моменты: "В частности, необходимо установить, в каком отношении /... / находятся не только первое и последнее слова в предложении, но также и те слова, которые располагаются между ними". Проблема эта ("порядок расположения вносимой информации") была предметом широкого обсуждения в последующие годы.

Описание языка понималось А.А.Смирницким как углубление в языковую действительность, т.е. "следование внутренним связям между ее элементами, а не абстрактной классификационной схеме". Так, исследуя предикативную связь и типы сказуемого, он отправляется от той общей истины, что сказуемое бывает двух основных видов – глагольное и составное именное. Из грамматических описаний можно узнать, что в роли составного сказуемого в русском языке выступают прилагательное полное и краткое, местоимение, числительное, существительное в именительном и косвенных падежах, с предлогом и без предлога и т.п. Но подобная детализация перечня лишь усугубляет его "несинтаксичность": мы не найдем в нем именно "следования внутренним связям" между синтаксическими единицами языка. Поэтому, в частности, было бы напрасно искать в нем такой тип сказуемого, как Я устал (рад) – англ. I am tired (glad). Со стороны морфологической формы – это несомненные примеры именного сказуемого, где tired, glad (далее мы ссылаемся лишь на материал английского языка, рассмотренный в книге) – прилагательные. Но по своему синтаксическому содержанию сказуемое в I am tired (glad) отличается от сказуемого в таких, например, предложениях, как I am strong, merry. Оно "мыслится как нечто цельное, не как характеристика лица, а как известное временнуе состояние, переживаемое данным лицом /... / и по содержанию равноценное процессному сказуемому" (с.131 наст. изд.). Некоторые лингвисты, следуя Л.В.Щербе (в англистике также Б.В.Ильишу), относят подобные слова к "категории состояния". Остается, однако, не вполне ясным, какое место в системе языка занимает данная категория, т.е. следует ли считать слова типа tired, glad особым лексико-грамматическим разрядом, или особой семантической разновидностью прилагательного, или, наконец, особым семантическим типом глагольных предикатов.

В традиционной классификации типов сказуемого не находится места и для таких предложений, как He is here или He has many friends. Глагол в этих предложениях семантически ослаблен и выполняет служебную функцию, т.е. аналогичен связочному глаголу в таком, например, предложении, как He is a doctor. Стало быть, мы имеем во всех трех примерах один и тот же тип синтаксической связи (предикативный) при различии ее содержания. Сказуемое в He is here, He has many friends обозначается в "Синтаксисе" как, соответственно, "обстоятельственное" и "объектное", а сказуемое в He is a doctor (He is young) – как "квалификативное". Глагольное сказуемое обозначается в этой системе понятий как "процессное" (с.112 и сл. наст. изд.).

Разграничение типов и содержания синтаксической связи, последовательно проводимое А.И.Смирницким, дает основные ориентиры для изучения "линий связи" между единицами, образующими синтаксическую систему языка. Особо заметим, что отношение типов связи (помимо предикативной, также атрибутивная и комплетивная связь) и ее содержания не должно смешиваться с отношением формы и содержания синтаксических единиц. Речь идет, по существу, о двух самостоятельных, но в то же время тесно взаимодействующих, планах синтаксической информации.

Изучение их взаимодействия требует привлечения не столь элементарного материала. Так, углубление в материал позволяет убедиться, что квалификативное и обстоятельственное сказуемое соотносительны (как единицы классификационной сетки), но отнюдь не равноправны в синтаксической системе: квалификативное сказуемое обладает значительно большими синтаксическими потенциями. В самом деле, роль связки в данном типе сказуемого выполняют не только "чистая" связка be и такие (подразделяемые на несколько семантических групп) глаголы, как, например, feel, look, appear; remain, continue; become, get, turn, grow, но и глаголы самой разнообразной семантики. "Потенциально любой полнозначный глагол может выступать в функции глагола-связки, если он соединяет обозначение предмета с обозначением его признака" (с.125 наст. изд.). Такое предложение, как, например, The sun shone bright не отличается по типу связи от предложения The sun is bright, но сказуемое имеет в нем процессно-квалификативное содержание. Таким образом, вопрос о связочной функции глагола должен отделяться от вопроса о его лексической полнозначности или неполнозначности (т.е. принадлежности к разряду служебных глаголов). Другое дело, что одни глаголы, выступая в связочной функции, предрасположены к ослаблению или, по меньшей мере, модификации своего лексического значения, тогда как значение других более устойчиво. Никакой четкой грани между теми и другими глаголами провести невозможно. Так, в ряду The tree was thick – The tree became thick – The snow fell thick – The sun shone bright мы наблюдаем постепенное скольжение от квалификативного к процессно-квалификативному содержанию при тождестве самого типа связи.

Но подобное рассуждение оказывается неприменимым к обстоятельственному или объектному сказуемому; "процессно-обстоятельственное сказуемое", по-видимому, не может существовать в английском языке (с.118 наст. изд.). Причина здесь в том, что в таких предложениях, как The sun shone bright тип связи безальтернативен и вследствие этого оставляет широкие семантические возможности для глагола. Иначе обстоит дело в случае обстоятельственного сказуемого, которое удерживает свою синтаксическую целостность лишь при условии неполнозначности глагола. Если глагол полнозначен, сказуемое неминуемо распадается на два члена предложения; иначе говоря, в предложении He works here (в отличие от He is here и, может быть, также He stays here) мы имеем не "процессно-обстоятельственное сказуемое", а процессное сказуемое + обстоятельство.

Вопрос о второстепенных членах предложения нуждается, как полагал А.И.Смирницкий в новом теоретическом осмыслении. Можно видеть, что традиционные формулировки выводят на первый план либо содержание ("дополнение", "обстоятельство"), либо тип связи ("определение"), оставляя в тени саму проблему соотношения между обоими семантическими планами синтаксических отношений.

В самом деле, под "определением" чаще всего понимается член предложения, присоединяющийся к другому члену предложения посредством атрибутивной связи. Но мы имеем атрибутивную связь как в сочетаниях типа a black dog, так и в сочетаниях типа his singing или his portrait – в значении "его изображение" (Genetivus Objectivus). Во втором и третьем примерах содержание связи, соответственно, процессное и объектное. Можно ли считать слово his в данных примерах определением? А.И.Смирницкий полагал, что синтаксическая специфика определения отчетливо выступает лишь при условии, что одновременно принимается во внимание как тип связи (атрибутивный), так и выражение квалификативных отношений.

Но синтаксическая специфика определения обусловлена также тем, что оно "относится к словам не как к членам предложения, а как к частям речи" (с.243 наст. изд.). Это уточнение оказывается необходимым при рассмотрении таких, простейших, на первый взгляд, словосочетаний, как to walk slowly. А.И.Смирницкий начинает с того, что обращает внимание на неприемлемость по отношению к синтаксической функции слова slowly традиционного термина "обстоятельство образа действия". Во-первых, slowly нельзя считать обстоятельством, поскольку, в отличие от других видов обстоятельств, оно "не характеризует, не уточняет обстановки, условия совершения действия", но "дает внутреннюю характеристику действия самого по себе", т.е. является его квалификацией (с.223 наст. изд.). Во-вторых, slowly составляет тесный комплекс с определяемым, представляя его признак как готовую данность (с.224 наст. изд.). Это видно, в частности, из тяготения "наречий", подобных slowly, к препозиции; ср. He slowly walked in и his slow walk; I highly esteem him и high esteem. Таким образом, как по содержанию, так и по типу связи отношения в именных и глагольных словосочетаниях оказываются параллельными; в первом случае мы имеем присубстантивное, а во втором – приглагольное определение. Сомнительным, наконец, представляется, учитывая все сказанное, и отнесение слов подобных slowly к разряду наречий. А.И.Смирницкий считал более обоснованным рассматривать их как особую форму прилагательного, а суффикс -ly, соответственно, как словоизменительную морфему. Он обращал при этом внимание и на такую особенность английского языка сравнительно с русским (ср. он идет медленно и медленная походка): "В русском языке прилагательное и существительное соединяются посредством согласования, а наречие и глагол – путем примыкания. В английском же языке такого формального различия в способе выражения связи нет, так как /... / тип соединения здесь в основном тот же самый – примыкание" (с.225–226 наст. изд.).

"При анализе предложения, – как замечает А.И.Смирницкий по другому поводу, – нельзя ограничиться стандартной классификацией по членам предложения; очень часто встречаются такие случаи, которые не укладываются в рамки членов предложения, предусматриваемых традиционными грамматиками" (с.251 наст. изд.). Но, вместе с тем, он принимал во внимание, что разработанная в его "Синтаксисе" более тонкая классификация сама по себе еще не характеризует положения тех или иных единиц в живой языковой действительности. Наряду с регулярно воспроизводимыми формулами строения предложения, мы находим в этой классификации и место для образований, ограниченных лексически, или, например, соединяющих в себе различные представления об отношениях реальной действительности.

К числу "классических" примеров Смирницкого, запомнившихся тем, кто изучал синтаксис английского языка по его лекциям или книге, принадлежат предложения She smiled whitely; He sat miserably. Трудность здесь в том, что такая форма, как miserably, синтаксически относясь к сказуемому, лексически характеризует подлежащее (ср. He sat miserable). Однако именно подобные примеры позволяют с отчетливостью увидеть собственный вклад синтаксиса в совокупную языковую семантику. В предложении He sat miserably (в отличие от He sat miserable) приглагольная форма на -ly "уже не столько характеризует факт наличия данного признака у предмета, сколько то впечатление, которое производило на зрителя действие" (с.244 наст. изд.).

А.И.Смирницкий дорожил общением с близкими ему по духу лингвистами. Он имел вкус к научной полемике. Его разногласия с А.А.Реформатским и другими "москвичами" по вопросам фонологии получили отражение в опубликованных воспоминаниях А.А.Реформатского, а в своем (уже упоминавшемся) докладе на заседании, посвященном памяти Смирницкого, он заметил: "Исключительно интересны не только письменные труды Александра Ивановича, но и его устные высказывания и дружеские беседы по принципиальным вопросам". Cпор Смирницкого с Г.О.Винокуром "о буженине" (по другой версии "о малине") вошел в московское лингвистическое предание.

Синтаксические взгляды А.И.Смирницкого, насколько мы можем судить, широко не обсуждались при его жизни и оставались известными в основном лишь его ученикам и коллегам по кафедре. Это, однако, не значит, что теория Смирницкого, при всей независимости его научного мышления, оставалась в стороне от основных направлений лингвистической науки, развивавшихся в середине XX в. Едва ли можно считать случайным, что его подход к пониманию синтаксической системы языка в ряде принципиальных моментов оказывается близким к подходу представителей пражского лингвистического кружка. В том же 1957 г., когда был опубликован "Синтаксис английского языка", в "Вопросах языкознания" появилась статья Б.Трнки и других пражских лингвистов, написанная специально для этого журнала. Статья носит название "К дискуссии по вопросам структурализма". На ее страницах излагается, среди прочего, позиция пражцев по основным вопросам синтаксиса. Позволим себе пространную выдержку из этой статьи:

"Пражская школа в особенности подчеркивает тот факт, что нельзя противопоставлять синтаксис как науку об изменчивых индивидуальных элементах (parole) морфологии как науке о постоянных, коллективных, или социальных, элементах (langue), так как в обеих областях грамматики (в синтаксисе и в морфологии) действуют как нормирующая закономерность, так и индивидуальная актуализация нормирующих элементов. /... / В результате деление предложения на части не получаются элементы морфологического порядка (т.е. слова и морфемы), и, наоборот, сложение элементов морфологического плана не приводит к единице синтаксического плана – предложению, так как предложение (например, отец лежит больной) представляет собой нечто большее, чем простую совокупность изолированных слов, так же как здание больше, чем сумма кирпичей, или начатая шахматная игра больше, чем совокупность фигур. Слова и формы слов, выражающие морфологические оппозиции, представляют лишь средства, которыми пользуется предложение как знаменательная единица высшего порядка".

Придерживаясь во многом сходного подхода к предмету синтаксиса, А.И.Смирницкий обозначил в данной книге перспективы, которые открывает этот подход при изучении синтаксических систем отдельных языков. Многие из вопросов, им поставленных, еще далеки от разрешения.

Предисловие к первому изданию

Данная книга была написана учениками проф. А.И.Смирницкого после его смерти (1954 г.). В основу книги был положен теоретический курс современного английского языка, читанный А.И.Смирницким в течение одиннадцати лет в МГУ и в 1-ом МГПИИЯ. Кроме того, составители использовали рукописные материалы, наброски и отдельные замечания автора, предоставленные им О.С.Ахмановой. Таким образом, предлагаемая книга содержит изложение только таких положений A. И.Смирницкого, которые еще нигде не были опубликованы ни целиком, ни частично.

В отношении самого построения книги необходимо обратить внимание на следующее. Поскольку "Синтаксис английского языка" выходит в свет раньше "Морфологии английского языка", представлялось целесообразным включить в книгу теоретическое введение, относящееся ко всему курсу грамматики (не только к синтаксису, но и морфологии). Этот раздел максимально точно воспроизводит рукописные материалы автора с сохранением примеров из области русского языка. Далее нужно отметить, что помещение проблемы порядка слов в часть, посвященную теории словосочетания, вовсе не означает, что порядок слов не имеет отношения к предложению как таковому. Чтобы подчеркнуть это, составители сочли целесообразным, помимо общего раздела о порядке слов, включить в теорию предложения специальные разделы, посвященные вопросу о месте второстепенных членов предложения.

Материалы были собраны и обработаны для настоящего издания B. В.Пассеком, С.А.Григорьевой, Г.Б.Микаэлян, Т.Н.Сергеевой, А.К.Старковой, Е.И.Таль, Е.С.Турковой. Реальную помощь коллективу составителей оказала О.С.Ахманова.

Об авторе

Выдающийся языковед, автор трудов по сравнительно-историческому германскому языкознанию, истории и теории английского языка, общему языкознанию. С 1942  г. профессор МГУ им. М.В.Ломоносова.

После окончания Московского университета (1924) и аспирантуры Института языка и литературы при РАНИОН А.И.Смирницкий преподавал в Московском институте новых языков (позже I МГПИИЯ), МИФЛИ и МГУ. В 1943–1946 гг. руководил кафедрой английского языка МГУ, а с 1946 г. – кафедрой романо-германского языкознания МГУ (после ее разделения – кафедрой германского языкознания). В 1950–1953 гг. Смирницкий также заведовал сектором германских языков Института языкознания АН СССР.

Работы, опубликованные А.И.Смирницким в 30–40-е гг., посвящены преимущественно вопросам германистики (в частности, рунологии) и истории английского языка. Для своей "Хрестоматии по истории английского языка" (1938; 1939; 1953) Смирницкий создал особый тип историко-этимологического словаря, основой которого служит разработанная им теория диахронического тождества слова. Совместно с Б.Ю.Айхенвальдом он перевел поэму шведского поэта-романтика Э.Тегнера "Сага о Фритьофе" (Academia, 1935). Лишь в 50-е  гг. вышли в свет важнейшие теоретические работы Смирницкого (в том числе серия его статей о лексических и грамматических проблемах слова), получившие широкую известность в отечественном языкознании. Учениками Смирницкого были изданы его книги, в значительной степени восходящие к лекционным курсам, которые он читал в разные годы: "Древнеанглийский язык" (1955), "Лексикология английского языка" (1956), "Синтаксис английского языка" (1957), "Морфология английского языка" (1959), "История английского языка (средний и новый период)" (1965). Под общим руководством и при участии А.И.Смирницкого был составлен "Русско-английский словарь" (1948), регулярно переиздаваемый (первое издание воспроизведено репринтом в 2004 г.).