Ришар-Фавр Э. // Richard-Favre H. Истории ниоткуда:
Билингва французско-русский // Nouvelles de nulle part: Bilingue français-russe

Конкурс проводился при поддержке Комитета по культуре Санкт-Петербурга. Итоги конкурса были объявлены 5 марта 2014 г.

Оглавление

Ничего личного (предисловие переводчика)

Перед Вами двуязычное издание третьего сборника новелл швейцарской писательницы Элен Ришар-Фавр, выходящего в России. Его выпало переводить мне, и я хотела бы поделиться несколькими идеями, возникшими у меня при работе с этими текстами.

Истории – ни о ком – ни о чем – ниоткуда... Перед нами (короткие) тексты, описывающие ситуации и коллизии, часто тревожные и драматические, с героями, которые оказываются жертвами или актерами своих или чужих умственных аберраций. Казалось бы, это можно сказать о любом литературном произведении – от "Красной шапочки" до "Откровения Св.Иоанна Богослова"! Попробуем определить какие-то особенности, уловить секрет странного обаяния этих маленьких рассказов.

Разгадку названия, я думаю, следует вести от основополагающего мифа об Улиссе и Полифеме, к тому же упоминаемого в этом сборнике. Улисс называется "Никем", чтобы обмануть циклопа, который затем на расспросы собратьев о том, кто же лишил его единственного глаза, отвечает: "Никто", – и тем самым лишается их помощи и сочувствия. Значит, "Никто" в случае Элен Фавр – это собирательный Улисс, давно ставший притчей, символом Человека вообще, проходящего свой путь, как вереницу испытаний. Экстраполируя – рассказы Элен Фавр написаны обо всех, обо всем и происходят везде. Косвенно это подтверждается еще и тем, что их герои часто имеют имена, но не имеют фамилий, не имеют четких социальных характеристик. Их профессии или места работы, пребывания, "места изгнания" никогда не являются целью самореализации. Они – переменная форма. Не случайно первый рассказ этого сборника называется "Театр". Однако это не плотный психологический театр Станиславского – это театр теней, это зал зеркальных отражений. Наряду с героями в тестах присутствуют, казалось бы, реальные исторические личности, но кто они? Шатобриан с его "Замогильными записками", Скрябин с "Поэмой экстаза", это не нуждающийся в представлениях Фрейд, Мопассан ("Орля"!), Уайлд с его "Портретом Дориана Грея" и Достоевский с "Двойником" и "Бесами"? В этой компании безумцев и провидцев, в мире цитат или личин герой кажется такой же абстрактной фигурой – то ли сумасшедшим, равным Достоевскому, например, в страдании, но не в умении рассказать о нем, то ли его потенциальным героем. В этом зале зеркальных отражений герой-жертва может легко оказаться активным носителем зла, но и само зло это – в соответствии с многозначностью французского слова, давшего название одному из рассказов, – не абсолютно, а чаще всего предстает в виде болезни и даже недуга, глубинно присутствующего в каждом из нас, равномерно разлитого по миру. В таком мире нет места авторскому всезнанию, нет места моральной оценке. Да и сам автор – мнимость, которой оборачивается и первое лицо, повествовательная фигура, от которой ведется рассказ. Мы ни на что не можем положиться, ничего не знаем наверняка, даже женщина это или мужчина. Это опять Никто, это опять Улисс, это опять каждый из нас.

Для тех, кто сможет воспользоваться любопытной игрой, предложенной издательством, – сопоставлением двух текстов – откроется тонкая авторская юстировка чуть сдвигающихся смыслов слов во внешне простом тексте – простом по прозрачности синтаксиса и кажущейся прямоте немногочисленных эпитетов – простом настолько, что переводчику негде спрятаться в том случае, если ключевое слово по многозначности не совпадает со своим русским аналогом или если согласования глагольных форм не позволяют ввести двусмысленность по женскому/мужскому роду. Чуть сдвинутые по смыслу, как бы не совсем точно расставленные слова исподволь готовят читателя к тому, что с героями тоже что-то может оказаться не так, что мир героев, их истории (наш мир! наши истории!) могут из банальных оказаться странными – непонятными – страшными, но и страхи эти могут быть надуманными! Получается, что даже язык нам не порука в познании и описании этого мира. "Мысль изреченная есть ложь"? Но критерии правды сняты в современном литературном дискурсе. Скажу вам еще одну – последнюю – и страшную новость. Мнимость в этой игре и переводчик. Им может стать каждый из вас, взглянув на страницу, параллельную русской.

Так что же остается? Удовольствие от текста. Ощущение многогранности жизни. Неутомимое желание заглянуть за первую видимость. Стремление быть честным. Таинственные глубины психики, мозга, чьим порождением является и литература, и перевод ее, и любовь к ней. Вера в то, что Улиссу удастся обмануть циклопа и вырваться из пещеры собственных фобий.

Пожалуй, это все, что нам оставила Элен Ришар-Фавр. Но ведь и этого немало?

Об авторе

Фавр-Ришар Элен

Современная швейцарская писательница. По образованию — славист и лингвист; преподавала французский язык и занималась научно-исследовательской работой в Женевском университете.
Первый ее сборник рассказов "Истории ни о ком" вышел в издательстве URSS в 2004 году (билингва французско-русский; неоднократно переиздавался). Книга сразу привлекла внимание читателей и литературных критиков, отметивших оригинальность сюжетов и блистательные стилистические новшества автора.
Среди своих "учителей" Элен Ришар-Фавр называет, прежде всего, Достоевского; произведения таких русских писателей, как Толстой, Чехов и Пастернак, также оказали значительное влияние на ее литературное творчество.
Элен Ришар-Фавр хорошо чувствует русский язык и очень любит посещать Россию. В одном из своих интервью она призналась: «Честно говоря, только увидев русский перевод моей книги, я в полной мере ощутила себя писательницей».

Hélène RICHARD-FAVRE

Ecrivain suisse contemporain. Slaviste et linguiste de formation, elle a enseigné le français et travaillé dans la recherche en linguistique à l‘Université de Genève.
Son premier recueil de nouvelles «Istorii ni o kom/Nouvelles de Personne» est paru en édition bilingue français-russe chez URSS Editorial en 2004. Lecteurs et critiques littéraires ont immédiatement relevé le talent original d’Hélène Richard-Favre et l’audace novatrice de son style.
Au rang des écrivains qui l’ont le plus marquée, elle cite en premier lieu Dostoïevski. Mais d’autres écrivains russes dont Tolstoi, Tchekhov et Pasternak ont aussi influencé sa création littéraire.

Hélène Richard-Favre ressent bien la langue russe et aime beaucoup se rendre en Russie. Dans une interview, elle avoue que la traduction russe de son premier recueil de nouvelles a été un moment déterminant de son travail d’écrivain.