Зибер Н.И. Карл Родбертус-Ягецов и его экономические исследования:
ТЕОРИЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО СОЦИАЛИЗМА. №70. Изд. стереотип.

Оглавление

Карл Родбертус–Ягецов и его экономические исследования

Судьба произведений иного талантливого автора напоминает судьбу хорошего вина: чтобы войти во вкус потребляющей их публики, чтобы произвести на ценителей соответствующее впечатление, им необходимо предварительно состариться, т.е. продержаться некоторое время под спудом, отстояться, отлежаться. Особенно яркий и вразумительный пример указанной аналогии представляют нам труды немецкого писателя Родбертуса в области теории общественной экономии. Первый из них, в высшей степени замечательный как по оригинальной постановке многих экономических вопросов, так и по глубине и силе критического анализа, вышел в свет еще в 1842 году, второй, заключающий в себе распространение и развитие первоначальных мыслей автора, был опубликован в начале пятидесятых годов. Но ни то, ни другое из упомянутых исследований не только не приобрело себе вполне заслуженной известности до самого последнего времени, но даже не удостоилось ни от кого сколько-нибудь обстоятельного и серьезного критического разбора. Нужно было умереть Родбертусу, чтобы в немецких экономических журналах стали появляться изолированные сочувственные отзывы о его теоретической деятельности и робкие порицания немецким ученым за их почти пренебрежительное отношение к одному из первоклассных представителей отечественной экономической науки (Ад.Вагнер). И в самом деле, не странно ли в наш просвещенный век и еще в самом сердце цивилизованного общества наталкиваться на тот факт, что даровитый и самостоятельный ученый, написавший целый ряд преисполненных оригинального значения работ, только по переходе в лучший мир удостаивается от своих современников следующей, весьма лестной характеристики; "В своих теоретических сочинениях Родбертус обсуждает целый ряд великих теоретических вопросов об основаниях народного хозяйства и права и их взаимоотношениях. В этих его работах, которыми он ставит себя наряду с наиболее выдающимися экономистами-теоретиками, рассматриваются в высшей степени оригинально, остроумно, одним словом, мастерски... все главные проблемы учения о производстве и о распределении дохода". К Читатель увидит ниже; что это суждение немецкого ученого о своем соотечественнике нисколько не преувеличено: именно крупные теоретические достоинства трудов этого последнего и побуждают нас изложить в кратких чертах их содержание на страницах "Юридического вестника".

Следующие краткие и немногосложные данные, относящиеся к биографии Родбертуса, мы заимствуем из очерка, принадлежащего перу близкого знакомого нашего автора – Карла Грюна, напечатанного в "Allgemeine Zeitung" от 1,6 февраля 1876 г, Beilage. Иоганн Карл Родбертус родился 12 августа 1805 г. в Грейсвальде, в тогдашней Померании. Отец его был тут профессором римского права и шведским советником юстиции. В интересах сына отец-Родбертус в 1809 г. оставил свою должность и переехал жить в Мезерице, в Мекленбург–Стрелице, большое наследственное имение свой жены, которым с этого времени стал заведовать лично. Карл получил свое гимназическое обра- зование в мекленбургском Фридлэнде, потом изучал право с 1823 по 1825 г. в Геттингене, а с 1825 по 1826 г. в Берлине. Зимою 1826/27 г. он выдержал свое первое юридическое испытание и поступил на службу в тогдашний земско-городской суд в АльтБранденбурге. Осенью 1828 г. он сдал свой второй экзамен и в начале 1830 г. получил назначение на правительственную должность в Оппельне. Тут произошел с ним переворот. Отложив в сторону право, он стал посвящать свой досуг изучению политической экономии. Революционная буря 1830 г. в Париже произвела на него, как и на многих его ровесников, потрясающее впечатление, а когда вспыхнул пожар в Польше, то, будучи не в силах оправиться с массой новых впечатлений, он взял отпуск и... отравился путешествовать для изучения людей и вещей. По возвращении из путешествия он подал в отставку и, проживая то в Дрездене, то в Гейдельберге, с величайшей ревностью предался изучению истории, философии и политической экономии.

Впоследствии Родбертус предпринял новое большое путешествие, в течение которого он посетил Швейцарию, Францию и Голландию, повсюду отдавая свои силы тщательному и многостороннему наблюдению над культурой и обществом. Во время этого путешествия, из которого он возвратился в 1834 г., он усвоил себе чисто светскую политуру, которая впоследствии сделала его пригодным к отправлению карьеры государственного человека и дипломата. Сначала он (получил материнское имение Мезериц, но уже в следующем году приобрел имение Ягецов, в Демминском округе Померании, куда и переселился в 1836 г. С этих пор сельское хозяйство, практическое и теоретическое, сделалось его паролем. Все его экономическое мышление шло от почвы и от поземельной ренты. Вся предлагаемая им реформа шла от идеи покупки ренты.

В 1841 г. он был избран в Демминском округе в депутаты от округа и земства и в этом сане произведен в члены комиссии, имевшей назначением выработать новые начала обложения земли и составить проект нового регулирования земледелия для всей провинции Померании. Работы в этой комиссии открыли ему широкое практическое поприще для ближайшего изучения любимого его предмета – земледельческой экономии и статистики. В феврале 1848 г. он является членом комиссии для составления проекта избирательного закона во втором соединенном ландтаге в Берлине. Тут он становится защитником преемственности и непрерывности права, чем вызывает тогда уже неудовольствие в рядах "партии действия". Целью его стремлений было действительное соединение различных партий, но момент для этого был выбран более чем неудачный. В мае 1848 г. последовали выборы в новое учредительное собрание, и Родбертус был послан в Берлин от округа Узедом–Воллин. Он немедленно стал стремиться к образованию партии реформы, которая содержала бы в себе способное к управлению министерство. Таков был смысл "левого центра", "партии всех талантов", прогрессивной сравнительно со средними партиями, державшейся уклончивой политики относительно левой стороны, оказывающей постоянное примирительное действие, но в бурные моменты голосующей с правой стороны. При образовании кабинета Ауерсвальд–Ганземанн (25 июня 1848 г.) Родбертус принял на себя министерство исповеданий и народного просвещения. Тут лопнула окончательно первая его иллюзия. На деле не было и речи о германском и о прусском государственном праве, о котором мечтал Родбертус. Но, оставаясь министром всего 14 дней, Родбертус до последней минуты рассчитывал на поворот в конституционном духе. В той же надежде он принимал участие в отказе от уплаты податей. В следующем, 1849 году Родбертус был избран три раза в первую палату в одном трирском округе, и дважды во вторую в Берлине. 13 апреля он внес предложение о принятии франкфуртской имперской конституции, которая 21 апреля приобрела большинство. 27 апреля последовало распущение второй палаты, после того как было проведено предложение Унру о снятии с Берлина осадного положения. Почва права под Родбертусом начала колебаться. Родбертус стоял за воздержание демократической партии, к которой причислял и себя: он думал этим тактическим отступлением взорвать союз конституционной партии с решительной реакцией. Позже он отклонил кандидатуру, предложенную ему из Бреславля. Отказавшись от политики, он с тем большим рвением предался занятиям социальной наукой и к. этому именно времени относится его второе теоретическое сочинение – "Sociale Breife an Kirchmann (Drei Briefe)", так и оставшееся незаконченным. В начале шестидесятых годов он отказался от предложения Лассаля принять участие в практической агитации среди рабочего класса, несмотря на свои теоретические симпатии к последнему. Он продолжал держаться в этом отношении одной только чисто экономической почвы, отклоняя политическую сторону дела. В брошюре, изданной по социальному вопросу в 1871 г. ("Uber den Normalarbeitstag"), он высказывается на этот счет следующим образом: "Нет социальный вопрос ни в каком случае не будет решен на улице, при помощи ли стачки, камней из мостовой или даже петроля. Пока дело шло о простой отмене известного порядка отношений, до тех пор могло быть достаточно выхваченных в эпоху борьбы декретов. Но тогда только сооружалась колыбель социального вопроса... В настоящее время все дело состоит в организации, в созидании". В момент так называемого конфликта между прусским правительством и палатой Родбертус стоял на стороне реорганизации армии, вообще же он всего более отстаивал интересы бедной деньгами деревенской nobility и gentry, в защиту которых написал целый ряд статей. После войны с Австрией, после проведения Бисмарком всеобщего избирательного права он разорвал связи с прежними товарищами по партии и объявил всякую дальнейшую оппозицию за измену отечеству. Благодаря этому он был однажды забаллотирован при выборах в северогерманский рейхстаг конфликтом консерваторов и прогрессистов, которые – каждая партия по-своему-придерживались по этому вопросу иных взглядов. За три года до своей смерти Родбертус страдал уже органической болезнью, от которой был безуспешно посылаем лечиться в Италию. Он умер от воспаления легких 6 декабря 1875 г. семидесяти лет от роду.

Как ни кратка и как ни бедна фактами внешней и внутренней жизни приведенная биография Родбертуса, но все же она дает нам право сделать заключение, что автор "Социальных писем" не принадлежал в строгом смысле слова ни к одной из установившихся в Пруссии и в Германии политических партий, а, напротив, находился в постоянном колебании между известным родом консерватизма, с одной, и радикализма, с другой стороны. Он отдавался, по-видимому, то одному, то другому из этих направлений, смотря по тому, находился ли он более под влиянием внушений и интересов своего личного положения в обществе или же требований своей оригинальной теоретической мысли, основу которой составляло глубокое и беспристрастное изучение современного социального быта. Сознавая в себе это противоречие и ощущая необходимость так или иначе примирить его в себе, Родбертус доходил даже до того странного воззрения, что между истинным консерватизмом и радикализмом существует гораздо больше сходства, чем обыкновенно полагают. Немаловажное влияние на этот двойственный характер политической и ученой деятельности Родбертуса, на это несколько странное положение нашего автора entre deux chalses могла оказывать самая слабость и незаконченность общественно-политической жизни в Пруссии. Не подлежит сомнению, что в стране с более ясно и резко обозначенными политическими партиями, вместо того чтобы сегодня вотировать отказ в уплате податей, а завтра объявлять изменой всякую оппозицию правительству, Родбертусу волей-неволей пришлось бы или ограничиться более или менее простой и постоянной политической ролью или совсем отречься от политики. Независимо от этого для правильного суждения о Деятельности Родбертуса необходимо принять в расчет еще одно важное обстоятельство. Совпадение в одной и той же личности одинаково выдающихся теоретических и практических способностей вообще представляет в высшей степени редкое явление. Правда, хорошие теоретики очень часто бывают склонны воображать себя в то же время не менее хорошими практиками, но действительность большей частью очень скоро и безжалостно разбивает подобные иллюзии. В истории нетрудно указать на целый ряд высоких теоретических умов, практическая деятельность которых оказывалась вполне несостоятельной. Все только что сказанное в полной мере применяется к Родбертусу. Наш автор был слишком кабинетный, ученый, чтобы явиться умелым и вполне последовательным политическим деятелем, он был слишком глубокий и самостоятельный мыслитель, чтобы пассивно и без критики подчиниться готовым догматам и рубрикам той или другой установившейся политической партии. С этой точки зрения заслуживает обсуждения и внимания не политическая, а учено-литературная деятельность Родбертуса, в которой нашли свое наиболее полное применение его замечательные способности.

Выяснение внутренней зависимости между экономическим строением современного общества, с одной стороны, и пауперизмом и производственными кризисами – с другой, одинаково исчерпывает содержание двух главных теоретических исследований Родбертуса – "Zur Erkenntniss unserer staatswirtschaftlichen Zustande" и "Sociale Briefe", которые послужили ocновным материалом при составлении настоящей статьи. Задача эта неотступно сосредоточивает на себе внимание автора на протяжении всей его жизни и все-таки, по собственному его сознанию, не приводится им к надлежащему концу (см. уже упомянутую выше статью Вагнера "Emiges vоп und tiber Rodbertus)": "Вы найдете, что с самого 1842 г., когда я напечатал первое объемистое сочинение, я неизбежно преследую одну и ту же мысль... и что другие, например Маркс, натолкнулись на многое такое, что я публиковал раньше". Мысль эта, будучи выражена в наиболее конкретной своей форме, заключается в следующем: "Если торговые отношения предоставляются в отношении к распределению национального продукта самим себе, то известные отношения, связанные с общественным развитием, производят то, что по мере увеличения производительности общественного труда заработная плата рабочих классов составляет все меньшую и меньшую долю национального продукта; это обстоятельство обусловливает собой два величайших тормоза равномерного прогресса: производственные кризисы и пауперизм". С этим положением Родбертус вступает на свое учено-литературное поприще, с ним он не расстается и сходя с последнего. Так, например, еще в первой своей теоретической брошюре Родбертус говорил (28): "Главной целью моих исследований будет способствовать увеличению доли участия рабочих классов в национальном доходе и притом на солидной основе, находящейся в зависимости от изменений в системе торговли. Предметом моих стремлений служит то, чтобы и этот класс также принял участие в результатах производительности труда и чтобы был отменен закон, на основании которого, как бы ни возрастала производительность труда, рабочий класс постоянно, все снова и снова, отбрасывается на низкий уровень заработной платы. Уровень этот не превосходит необходимых потребностей рабочего; он исключает рабочий класс из благодеяний образования нашей эпохи, так как это последнее должно было бы устранить служебное и подчиненное положение рабочих, которое именно и задерживает его собой; он представляет самое вопиющее противоречие с нынешним юридическим положением рабочих -их формальным равенством с другими сословиями, провозглашенным нашими важными учреждениями. Обеспечением в пользу рабочих более значительной доли национального дохода я стремлюсь положить конец действию страшных промышленных кризисов, которые происходят не оттого, что недостаток покупной силы представляет собой недостаток производительной силы (Сэй и Рикардо), не оттого, что производительная сила может сама по себе превзойти покупную силу (Мальтус и Сисмонди), а попросту от диспропорции между покупной и производительной силой, оттого, что покупная сила остается позади производительной силы, ибо участие в результатах последней не регулировано как следует". Совершенно в том же смысле высказывается наш автор относительно своих будущих планов в предисловии ко второму и последнему изданию своих "Социальных писем": "Мне предстоит еще рассмотреть со временем логическую сущность основных национально-экономических понятий в их различных последовательных формах исторического развития и вообще строго подразделить логические и исторические категории именно относительно капитала, чтобы потом вывести отсюда научные и практические последствия для отвращения двух страшных бичей, которыми замахнулся социальный вопрос над обществом: пауперизма и производственных кризисов..." К сожалению, Родбертус не успел привести в исполнение только что высказанного намерения, так что мы лишаемся возможности судить о том, в какой мере его практические предложения подкрепляют его теоретическую аргументацию. Правда, по словам профессора Вагнера, в бумагах Родбертуса нашлось продолжение его "Социальных писем", но в таком хаотическом состоянии, что придется немало поработать над ним, прежде чем решиться предавать его тиснению.

Само собой разумеется, что, приступая к постановке и решению столь сложной и запутанной задачи, охватывающей ни более ни менее как всю общественную экономию, Родбертус должен был отдать себе отчет, удовлетворяют ли своему назначению установившиеся в науке политической экономии методологические воззрения, и если да, то в какой степени? В письме к профессору Вагнеру от 31 мая 1875 г. наш автор делает на этот счет следующие характеристические замечания, находящиеся в тесной связи с общим направлением его экономического мышления, как оно будет изображено впоследствии: "Если бы я стал писать систему национальной экономии, то я принял бы за исходный пункт то положение, что вне государства или международного соединения государств не существует никакой национальной (т.е. общественной) экономии. Социальный организм, представляемый государством, – примыкая к природе своих атомов – индивидуальных организмов, которые являются не единичным, а тройственным целым, состоящим из ума, воли и материальной силы, – оказывается тройственным соединением языка и науки, нравственности и права, разделения труда и национального хозяйства... В каждой из этих жизненных сфер душой жизни является общение. То же происходит и в национальной (общественной) экономии. Все национально-экономические понятия пропитаны идеей общения, ибо все они исходят от единства социального организма, а не от атомов его, не от индивидуального организма. Поэтому в национальной экономии нужно начинать с национальных потребностей, и от них переходить к индивидуальным, а не наоборот. Ибо национальная потребность не представляет собой агрегата или суммы потребностей всех индивидуумов, которые составляют социальный организм. Национальные потребности имели бы совершенно иное содержание, если бы эти индивидуумы не были связаны в социальный организм. Таким же образом следует поступать относительно понятий производства, продукта, дохода, имущества. Исходными пунктами должны служить национальный продукт, национальное производство и т.д. Даже ценность есть такое же общинное понятие, в котором душа социального характера, получившая неверный покров от неверной систематики индивидуального понимания народнохозяйственного учения... Если социальная наука этого долго не замечает, то единственно потому, что она до понятия общества доходит от понятия индивидуума, лишь шаг за шагом, от частного к общему, между тем как в естественных науках это делается наоборот – от целого совершается переход к атомам. На это существуют две причины. Первая из них состоит в том, что явления природы лежат перед нами в совершенно замкнутом и обособленном от нас виде, начиная от их таинственных источников и кончая их гордою верхушкой. Иными словами: творчество готово. Мы же, люди, так называемый венец творения, стоим на его вершине и обозреваем всю последовательность его во всей целости и отдельные члены в их целости и единстве. Таким образом, в естествознании мы могли созерцать явления природы с самого начала как нечто цельное, в их органических группах, и извне, и при их изучении мы пытаемся проникнуть со своим познанием снаружи внутрь... Напротив того, исторические явления, ряды социальных организмов еще не находятся в замкнутом виде перед нами. Историческое творчество еще продолжается... Только теперь нам ясно, что мы, люди-индивидуумы, атомы социального организма, но нам все-таки еще не достает общего взгляда на цепь этих социальных организмов. Отсюда противоположность между нашим отношением к науке о природе и к науке об обществе. В социальных организмах, атомы которых представляем мы сами, познающие люди, при пробуждении и прогрессе нашего сознания мы ощущаем себя прежде всего настроенными, индивидуалистически. Таким образом, мы привыкаем изучать социальные организмы прежде всего от их атомов и притом с той же достоверностью, с какой мы знаем самих себя за индивидуумов-людей. Мы изучаем, что именно соединяет нас в одно целое, и находим общение духа, ведущее к языку и науке, общение воли, ведущее к праву и нравственности, и общение материальной силы, служащее основой деления труда и хозяйства... Напротив того, в познании к внешнему, ведущем к известному систематическому обзору и к классификации рядов его, мы отстаем еще значительно и тут-то именно лежит объяснение того, почему мы до сих пор не научились распознавать различные роды государств... Вторая причина та, что отдельные организмы представляются нам с самого начала как нечто цельное. Наоборот, социальные организмы мы наблюдаем в возникновении их из атомов, из отдельных людей, и это продолжается доныне. Чем выше ступень развития, тем, разумеется, все более уменьшается этот индивидуалистический характер нашего отношения к делу. Но при всем том социальное воззрение до сих пор таскает его за собой, как яичную скорлупу. Таким-то образом мы до настоящего времени не могли избавиться от индивидуалистичности воззрения, и в этом именно и заключается причина нашей сдержанности и робости, нашего отвращения к правильному общинному пониманию социальной жизни человечества. Не подлежит сомнению, что этот индивидуалистический фокуспокус в конце концов превратится в ничто и что только тогда: общественная наука сделает самые стремительные успехи".

Если оставить в стороне не вполне уместное употребление столь шаткой и поверхностной аналогии, каково сравнение общества с индивидуальным организмом, то нельзя не согласиться", что предпочтение, оказываемое Родбертусом социальному воззрению над индивидуалистическим, имеет глубокое методологическое значение. От прозорливости нашего автора, даже при том незначительном фактическом материале, который находился в его распоряжении, не ускользнуло то обстоятельство, что экономические выводы, добываемые при помощи индивидуалистического воззрения, оказываются в непрерывном противоречии не только с действительностью, но и между собою. Отводя, с одной стороны, индивидуалистическому воззрению значение пройденной исторической ступени научного развития, а с другой, противопоставляя ему иное, более современное и правильное социальное воззрение, Родбертус одной только силой логики угадывает или, вернее, предсказывает истину, которая благодаря новейшим исследованиям по истории общинных учреждений успела уже сделаться установившимся и доказанным историческим фактором. Что новейший индивидуум, считающий себя центром вселенной, представляет в действительности не более, не менее, как весьма сложный исторический продукт постепенного преобразования и совместного существования целого рядаi коллективных индивидуумов, каковы племя, род, родовая община, сельская община, городская община, большая семья и малая семья, и, следовательно, шествует не в голове, а в хвосте общества, это в настоящее время уже не предположение, а объективная истина. Столь же несомненным является и тот непосредственный вывод из этой истины, что не существование индивидуума обусловливает существование общества, а, наоборот, существование общества определяет положение индивидуума и, таким образом, является необходимой исходной точкой при изучении экономических явлений. Наконец не менее достоверно и то, что новейшие исторические исследования уже в значительной степени расширили и обещают расширить еще более "наш взгляд на цепь социальных организмов", или, что одно и то же, различных коллективных личностей, и увеличили объем "нашего познания к внешнему, ведущего к известному систематическому обзору и классификации его рядов", на недостаточность которого основательно жалуется Родбертус.

Уступчивый и непоследовательный, как мы видели, в политике, Родбертус был донельзя последователен и упорен в своих теоретических воззрениях. Так, он сначала радовался учреждению "Союза для социальной политики", ибо последний имел назначением оказывать противодействие ненавистной для Родбертуса манчестерской партии экономистов и государственных людей, но не захотел принять в нем личного участия. При этом он скоро догадался, что союз этот далеко не поведет, и поставил хорошее предсказание, которое после соединения (1877) "профессоров-социалистов" с "экономическим конгрессом" (Freihandel) уже успело сбыться. Вот что он писал по этому поводу Ад.Вагнеру в письме от 20 июня 1872 г.: "Я откровенно сознаюсь вам, что не верю, чтобы точка вашего соединения могла пойти далее или должна была бы пойти далее, чем до известного совместного публичного заявления против манчестерства. В социальном вопросе они не соединяются и не могут соединиться, в самом же благоприятном случае, чтобы только не разойтись, они должны будут создать род мозаической программы, в которую каждый внес бы со своей стороны по камню. Но я полагаю, что это может возбудить значительное сомнение и скорее утомит общественное внимание, нежели придаст ему напряжение... При составлении же публичной программы по социальному вопросу я просил бы обойтись без моего участия, ибо при вашем столь хорошем обо мне мнении вы совершенно упускаете из виду, какой я злонамеренный еретик в нашей науке, какая я черная национально-экономическая душа. Я отбросил все другие работы, чтобы потрудиться над анализом социального вопроса (это и было обещанное продолжение "Социальных писем", в котором должна была идти речь главным образом о капитале и его категориях). Судя по этому, многие сочтут меня за высший сорт Бебеля, и, пожалуй, вы сами в конце концов будете рады, что не очень далеко забрались со мною в социальном вопросе (также сбывшееся впоследствии пророчество). И, несмотря на то, я тверд, как скала, в том убеждении, уверен в том, как в ясности солнца, что я лишь настолько сумею удержать свой, милый Ягецов, источник моей ренты в обладании моих наследников и в своем собственом пользовании, насколько поколение наследников Блейхредера будет в состоянии столь же беспрепятственно накоплять горы собственности на капитале". При таком взгляде на дело весьма естественно, что суждение его об эйзенахском союзе становилось с течением времени все более и более пессимистическим. Шестого ноября 1875 г., т.е. за месяц до своей смерти, он писал: "Из Эйзенаха ничего не выйдет, я в том убежден; не говоря уже об исцелении социального вопроса, ромашкой нельзя даже утолить его боли. Это – стремления, которые по отношению к жгучему вопросу ни теплы, ни холодны".

Об авторе

Зибер Николай Иванович

Известный российский экономист, один из первых популяризаторов и защитников экономического учения Карла Маркса в России. Родился в городе Судак (Таврическая губерния). В 1866 г. окончил юридический факультет Киевского университета. Был мировым посредником в Волынской губернии. С 1871 г. магистр политической экономии. В 1873–1875 гг. профессор кафедры политической экономии и статистики Киевского университета. В 1875 г. вышел в отставку и вскоре уехал за границу (Швейцария, Англия). В Лондоне встречался с К. Марксом и Ф. Энгельсом (1881). Сотрудничал в журналах "Знание" и "Слово" (1876–1878), в которых опубликовал цикл статей под названием "Экономическая теория Маркса" (изложение первого тома "Капитала"), и в других изданиях, в том числе в газете "Русские ведомости".

В 1885 г. Н. И. Зибер издал свой основной труд "Давид Рикардо и Карл Маркс в их общественно-экономических исследованиях", написанный на основе его диссертации 1871 г. В этой книге он изобразил естественную эволюцию теории Рикардо в учение Маркса, осветив особенно ярко процесс развития капиталистического производства и переживание им трех основных фазисов: ремесло, мануфактура, фабрика. Фактически он стал лучшим популяризатором Маркса в русской литературе, что выразилось и в защите "Капитала" от его русских критиков — Б. Н. Чичерина, В. И. Герье, Ю. Г. Жуковского. Известность получили и другие его работы, в том числе переведенное им на русский язык собрание сочинений Д. Рикардо, вышедшее отдельной книгой под названием "Сочинения Давида Рикардо" (1882) с приложениями переводчика, а также фундаментальный труд "Очерки первобытной экономической культуры" (1883). Работы Н. И. Зибера оказали большое влияние на многих известных марксистов — Г. В. Плеханова, Д. Благоева, Н. Е. Федосеева и других.