|
Масонство, литература и эзотерическая традиция в век Просвещения (вместо введения)
 Восемнадцатое столетие не случайно названо веком Просвещения. Но было бы по меньшей мере наивно думать, что по количеству и качеству знаний и идей оно значительно превосходило античную Грецию, Ренессанс или XIX столетие. Просто сама идея Просвещения выступила тогда вперед, доказала свою духовную и материальную силу, насущную важность и существенную сложность, дала значимое имя целой эпохе мировой истории и культуры. И все же русский историк С.В.Ешевский, знаток масонства, имел право усомниться в верности общепринятых представлений: "XVIII столетие, как бы ни велико было его значение в истории европейского развития, едва ли не было самою темною порою для народов Европы". Как ни странно, мнение историка разделяла и русская императрица Екатерина II, пророчески говорившая о близящемся закономерном конце века Просвещения – Великой французской революции: "Европа вскоре погрузится в варварство, если не поспешат ее от оного предохранить". С этой точки зрения историческая роль и судьба масонства в Западной Европе и особенно в России выглядят по меньшей мере двусмысленными и непроясненными. Трудно найти более яростных, сильных, изобретательных и идейных врагов просветителей, нежели масоны. Между тем современные историки Запада и России спокойно именуют духовных вождей этого ордена "деятелями Просвещения в Средней и Восточной Европе" ("Beforderer der Aufklarung" – именно так называется сборник статей, вышедший в 1979 году в Берлине). Конечно, ученые могут ошибаться или же делать понятные оговорки. Но вот великий русский поэт Александр Пушкин, в молодости масон, сразу уловивший суть дела, говорит о том же: "Екатерина любила просвещение, а Новиков, распространивший первые лучи его, перешел из рук Шешковского в темницу, где и находился до самой ее смерти". Поэтому можно понять швейцарского историка масонства Ойгена Ленхофа, когда он назвал идеи и деятельность просветителя-масона Николая Новикова "светом в российском мраке". Конечно, это лишь повторение известной мысли немецких розенкрейцеров о том, что дьявол им противодействует в России, чтобы в царстве тьмы удержать тьму. Навряд ли можно называть блистательный век Екатерины Великой, давший русской и мировой культуре Г.Державина, Д.Фонвизина, В.Баженова, В.Боровиковского, Д.Бортнянского, Н.Карамзина и других выдающихся деятелей, эпохой мрака, царством тьмы. Именно тогда воссиял в России свет европейской культуры, хотя он и принес с собой новый, культурный полумрак и туман, изощренное зло, безоглядную жажду материальных благ и чувственных удовольствий, жестокие забавы самодовольного, не знающего моральных норм разума, механический материализм, этих неизбежных спутников атеистического полупросвещения. Здесь существуют самые разные точки зрения на все эти проблемы. Но это наши споры сегодня. А что же сами масоны? Ведь имели они собственное мнение, взгляд на свое место и историческую роль в эпоху Просвещения... Что ж, обратимся к документам, и уже в ранних масонских рукописях можно найти это великое, многосмысленное слово – "Просвещение". Возьмем рукописный "Устав, или Правило вольных каменщиков", хранящийся в архиве "материнской" ложи "Трех знамен" и помеченный именами ее великих мастеров – немца барона Генриха фон Шредера и русского вельможи и богача Петра Татищева. Там тайный орден масонов представлен как "всемирное сообщество добродетельных душ, способных возвеселиться, распростертое во всех концах земного круга, где разум и просвещение проникли". Сами русские масоны считают себя просветителями, важной частью общего движения XVIII столетия к Просвещению, они вступают в орден, чтобы "узреть свет". Как сказано в одном из масонских документов начала XIX века: "Истинный свет сохранится и распространится в России, несмотря на тьму, желающую поглотить оный – но не могущую объять его, – а тем менее победить". Конечно, в каждом из этих случаев мы встречаем совершенно разное понимание эпохи Просвещения. И это говорит о сложности проблемы. Это великое время все пронизано полярными символами света и тьмы, оно жило их непрерывной борьбой и взаимопроникновением. Именно поэтому ему изначально присуща существенная, чрезмерная сложность и переплетенность самых разных идей и культур. Характерно, что в преддверии XVIII века возник знаменитый спор "о древнем и новом", ибо старое не желало уходить, находило новые формы существования, влияло на настоящее и будущее. Писатель А.М.Белосельский-Белозерский, дипломат и масон, чьи философские труды привлекли внимание великого Канта, в новонайденном эстетическом трактате говорил именно об этом: "Человеком искусным и ощущающим движение времени будет тот, кто сумеет соединить с пышными плодами древности новые цветы... вкус к аксессуарам меняется, и надо следовать этим переменам". Восстанавливались оборванные связи, критический взгляд назад помогал осознать сложную, давно позабытую преемственность, обрести верные ориентиры для движения вперед. Надо было подвести важные итоги и самоопределиться, осознать уроки Возрождения, не повторить его великих ошибок, произошедших от чрезмерной силы, самоупоенного титанизма, полного отказа от христианской морали и прискорбной неразборчивости в средствах. Титаны Возрождения к тому времени несколько измельчали, превратились в "мыслящий тростник", в сомневающихся во всем "лирических героев" скептической и субъективной философии Мишеля Монтеня и Блеза Паскаля. В духовной жизни Западной Европы возник своего рода исторический тупик, из которого пришлось выбираться, обращаясь за помощью к античному и средневековому наследию, к забытым или попросту неизвестным идеям иных эпох и других национальных, прежде всего восточных культур. Не удивительно, что даже просвещенные люди воспринимали эти непривычные идеи как символическую легенду, тайное древнее знание, т.е. как неизбежное и плодотворное возрождение мировой эзотерики. Появились учебники и хрестоматии тайных доктрин вроде известной книги немецкого пастора и теоретика масонства И.Штарка "О древних мистериях, или таинствах, бывших у всех народов", переведенной и изданной в 1785 году в Москве И.В.Лопухиным. Изложение тайных доктрин и символики эзотерических учений древности попало даже в художественное творчество писателей-масонов, и прежде всего в прозу (например, в роман-утопию В.А.Левшина "Новейшее путешествие, сочиненное в городе Белеве"). Там же высказаны вполне оригинальные идеи философской антропологии русского масонства. Эта новая литература именно просвещает, популяризирует идеологию ордена, т.е. она столь же откровенно подчинена мировоззренческим схемам, как и творчество просветителей. В XVIII столетии Просвещение стало новой попыткой понять и оправдать человека, его бесспорные права, интеллектуальную и юридическую свободу, сложную материальную и духовную природу самоценной личности и ее высокое предназначение. Просветителям и их преемникам пришлось исправлять капитальные ошибки Ренессанса, признав, что человек остается главной тайной вселенной, важнейшим иероглифом ее символического языка. А масоны взяли на себя трудную задачу исправлять стратегические ошибки эпохи Просвещения. Возникло новое учение о человеке и мире, выражавшее философию и эстетику ордена вольных каменщиков и унаследовавшее многие плодотворные идеи Ренессанса и Просвещения. Масонство, столь тяготевшее к аскетизму и строгим нравственным нормам, относится к человеку, его тленному телу и радостям жизни вполне возрожденчески. "Сколь же благородно и самое тленное тело сие и сколь изящно оно еще при всех своих многочисленных несовершенствах и недостатках!" – сказано в орденском трактате. Масонская лирика, и, прежде всего, анакреонтика и любовные стихотворения, основывалась на оправдании всего человеческого, слишком человеческого. Даже на обыденно-бытовом уровне в суровых правилах ордена была проявлена добродушно-насмешливая снисходительность к известной слабости русского человека: "Если случится, что кто-нибудь из братьев в ложе напьется пьян, то должны братья свести его осторожно домой, дабы никто из посторонних сего его порока не приметил". Тогда очень многое начиналось, зарождались силы, идеи и тенденции, которые живы и могущественны и сегодня. Но отсюда и слишком резкие, прямолинейные контрасты в оценках, самом понимании "века разума". К сожалению, отечественная наука и здесь пошла по пути упрощения существенно сложной исторической проблемы. Возникающие в результате подобных умозрительных рассуждений идеологические схемы и "общие места" не стали лучше, историчнее и правдивее только оттого, что они с самого начала были очень либеральными. Но такие "научные" мнения удивительно живучи, устойчивы и просто влиятельны. В них имеются все удобства для любой цензуры и для ученых, не желающих рисковать. С "общими местами" в науке легко и безопасно работать. Быстро выстраиваются безотказные логические цепочки аргументов и силлогизмов, опирающиеся на влиятельную интеллигентскую мифологию. Есть удобные, уязвимые для патетической либеральной критики сгущения мрака и средневекового зла – феодализм, абсолютизм, церковь, инквизиция, религия, орден иезуитов, всяческая мистика. С ними и ведется борьба. Сюда вольно или невольно попадает и таинственное, всегда "реакционное" (в первую очередь для либеральных историков типа А.Н.Пыпина, того же Плеханова и их законных наследников – советских философов-марксистов, разумеется) масонство. Есть самоотверженные подвижники добра, рыцари свободы, света и истины: мудрый борец за права человека Вольтер, французские энциклопедисты, английские философы с передовыми идеями материализма и деизма, неподкупный мученик вольности Робеспьер, живописные деятели Великой французской революции, наши пылкий прямой трибун Радищев, благородный и бескорыстный просветитель Новиков. За этими именами видны уже поэтичные и трагические фигуры политических романтиков-декабристов. То очевидное обстоятельство, что почти все эти деятели Просвещения – масоны, обычно оставляется без внимания или окружается сложными оговорками и завершается неизбежным оправданием героев. Их личности и идеи умело отделяются от масонства и присоединяются к бескрайнему и монолитному Просвещению. Происходит быстрое и благотворное распространение идей просвещения, гуманизма и универсальных, общечеловеческих ценностей по всей Европе. Такова светлая и патетичная картина, начертанная учеными. Но насколько близка она к реальной истине мировой истории? Лев Копелев, русский писатель и диссидент, ставший немецким историком, с неподдельным восторгом писал: "Век Просвещения не знал ни русско-немецкой вражды, не знал национализма и шовинизма". Видимо, победоносные битвы русских с пруссаками в Семилетнюю войну и взятие в 1760 году Берлина отрядом графа З.Г.Чернышева, известного масона и впоследствии покровителя Новикова, не в счет, и русский генералиссимус Александр Суворов, ставший в 1761 году в Кенигсберге шотландским мастером в немецкой масонской ложе "Три короны", не говорил, что русские прусских всегда бивали... Разве в этих словах великого полководца нельзя при желании усмотреть шовинизм? Но тут же Копелев вспоминает о немеркнущем идеале Просвещения – "мечте о братских связях между разными народами". А ведь это немеркнущая мечта масонов об Астреином златом веке, о вечном мире и единой семье народов, преодолевшей национальное разделение, политические и религиозные распри и государственные границы. При чем тут Просвещение? А если при чем, то имеется точный язык реальных фактов и объективной (в идеале) исторической науки, на котором и нужно об этом сложном предмете говорить. Возникает удивительное смешение расхожих либеральных понятий и исторических сведений, в общем правильных, но служащих тем или иным субъективным концепциям, личным пристрастиям или идейным мифам, а не конкретной исторической истине. Здесь верно лишь то очевидное обстоятельство, что век Просвещения стал и эпохой примечательного кризиса национального самосознания и народной культуры. В этом плане общее культурное пространство Европы напоминало тогда интернациональную пустыню. Лишь какие-то жалкие шотландцы, славяне Австро-Венгрии и Турции и запорожские казаки пытаются защитить свою политическую и культурную независимость или хотя бы автономию, но почитаются за это дикарями и ставятся рядом с турками, войны с которыми из крестовых походов за веру превращаются в рыцарственное распространение идей Просвещения вооруженной рукой среди варваров. Как ни странно, рождающаяся в смутах и войнах молодая империя царя Петра I, с непонятным просвещенной Европе упорством и жертвенностью сражающаяся за свою национальную самобытность, оказывается в одной компании с шотландцами и запорожцами. На новую Россию, хотя она и христианская держава, с тревогой и подозрением смотрят как на страну варварскую, слишком сильную, непредсказуемую в своих планах и действиях и потому особенно опасную. Ее хотят запереть в национальных границах и архаической "византийской" культуре, занять домашними делами и междоусобицами, повернуть лицом к дикой воинственной Азии и не допустить в общеевропейский политический и культурный контекст. "Цель моей политики с Россией удалить ее, насколько это возможно, от дел Европы, не делая ничего лично, что могло бы дать повод жаловаться на вас", – откровенно признавал король Франции Людовик XV. Такова логика западноевропейской просвещенной политики. Англия и Франция умело натравливают на Россию то последнего кондотьера Карла XII, то турецкого султана и иранского шаха, то профессионального воина Фридриха II Прусского. Понятно, что они организуют и поддерживают любую русскую оппозицию, стремятся воспользоваться очевидной и неизбежной шаткостью любого русского монарха, своевольной дворянской фрондой или же кровавым антидворянским восстанием крепостных крестьян – знаменитой пугачевщиной. В Петербурге все время ведется опасная игра с участием западных дипломатов и тайных агентов, дошедшая до своего апогея при свержении и убийстве императора Павла I. Сами великие державы мира заняты в это важное время другим. Войны Людовика XIV и Людовика XV, Фридриха Великого, Карла XII, английских и испанских королей превращают Западную Европу в безграничное поле боя, на котором рождается единое культурное пространство. "Вся Европа перебесилась", – с изумлением говорил наш писатель Фонвизин в замечательных по трезвости и проницательности "Письмах из Франции" (1778). Единообразное просвещение насаждается огнем и мечом. Идеи просветителей превращаются в интернациональные законы, становятся материальной силой, изменяющей лицо континента, придающей этому лицу общее, единообразное выражение. Итоги этой прогрессивной деятельности подводит ученик Новикова, поэт и журналист Максим Невзоров: "Осьмнадцатое столетие начато Лудовиком Четырнадцатым, возведшим на верх славы во Франции изящные науки и положившим основание всем неустройствам, беспорядкам и несчастьям нынешним Франции и Европы, а окончано Наполеоном Бонапарте; средину же его составляли Волтер, Даламберт, Гельвеций, Дидерот и подобны им изящные умы, которых мы память ныне все единогласно проклинаем". И как всегда, действие рождает противодействие: в эпоху Просвещения в царстве разума является новое тайное учение о мире и человеке, которое с самого начала противостоит духу времени, не боится прослыть реакционным и изобретательно борется с очень передовыми идеями просветителей и энциклопедистов. В биографии С.И.Гамалеи, известного русского мистика и поэта, мастера стула ложи "Девкалион", хранящейся в архиве писателя-масона И.П.Тургенева и написанной, по всей видимости, прозаиком-масоном В.А.Левшиным, сказано, что Н.И.Новиков, Гамалея, Тургенев и другие вольные каменщики основали Дружеское ученое общество, Типографскую компанию, студенческое общество, семинарии и благородный пансион при Московском университете, публичную библиотеку, выпускали мистические и нравоучительные книги, "противуборствуя духу вольнодумства, который тогда рекою проливался из Франции". Масоны применили против просветителей их же идеологические и организационные методы борьбы с абсолютистским государством и тоталитарной, по их мнению, культурой "официального" классицизма, точно так же сумели опереться на новую силу – общественное мнение и нарождающееся третье сословие, воспользовались стратегическими ошибками своих противников. Есть у русских вольных каменщиков и свое название для эпохи Просвещения, в которую они живут и делают свою тайную "работу". Масон, переводчик мистических книг и поэт А.Ф.Лабзин говорит ясно: "...Ложное Просвещение, пролиявшееся всюду, есть та река, которая стремится поглотить Истину, хотящую породить нам мужественное чадо и бегущую для того из градов в пустыни и степи". Без этих инвектив великого мастера ложи "Умирающий сфинкс" не будет до конца понятна таинственная предсмертная статья Пушкина "Александр Радищев" (1836), этот важнейший документ для истории русского масонства, где прямо и точно сказано: "В Радищеве отразилась вся французская философия его века: скептицизм Вольтера, филантропия Руссо, политический цинизм Дидрота и Реналя; но все в нескладном, искаженном виде, как все предметы криво отражаются в кривом зеркале. Он есть истинный представитель полупросвещения". Эпоха Просвещения горделиво именовала себя царством разума. Масоны тоже ценили разум высоко (тот же Лабзин, по воспоминаниям М.А.Дмитриева, всюду искал доказательства силы разума, не ограничиваясь одной верой), но смотрели на его назначение и сложную природу иначе. "Разумичный дух есть огнь темный без вечного света, как то можем видеть на ученых сего мира и великих художниках, которые по большей части бывают горды, тщеславны и своенравны", – писал Гамалея. А прямодушный М.Невзоров открыто называл имена: "Посмотрим в летописи мужей, прославленных искусствами и науками; увы! Мы увидим, что большую часть регистра их составляют безбожники, вольнодумцы и кощуны! Волтер, Даламберт, Гельвеций, Мармонтель, Монтескю и множество других славятся бессмертием в истории изящных наук; но кто же первые безбожники и вольнодумцы? Они же". Поскольку слова эти сказаны уже в XIX веке, стоит напомнить, что учитель Невзорова Н.И.Новиков выступал против французских просветителей еще в своих сатирических журналах: "Это относится к энциклопедистам, против которых Новиков не однажды делал строгие выходки. Посмотрев на Дидрота, он сказал: умный француз, да ему, как неверующему, верить нельзя: он банкрот в человечестве". Приводим эти красноречивые цитаты не ради демонстрации сугубой учености, но чтобы показать, как опасно бездумно применять важные исторические понятия, называя Дени Дидро и Новикова просветителями. Ведь и Дидро имел в виду безымянный автор масонского трактата "Кто я?", когда обличал "ослепленный разум некоторых новых лжемудрецов и остроумов, которые произвольно унижают себя до орангутанга". Только поняв, что в XVIII столетии было несколько "просвещений", и что каждое из них только себя считало истинным, мы осознаем всю трагедию крушения царства разума и причины появления вышедших из его глубин антипросветительских идей и движений. Масонство в России с самого начала стало глубокой, философской и вместе с тем творческой критикой западного и отечественного просветительства. В рукописном сборнике "Песни масонские" есть даже гимн, направленный против "злых вольнодумцев": verse3cm О вы! которые хотите Читаньем просвещать умы! Без пользы многих книг не чтите, Остерегайтесь больше тьмы. verse Только такие конкретные исторические факты помогут объяснить очередной парадокс в судьбах духовной жизни конца XVIII столетия: Просвещение в союзе с освобождающим частную личность сентиментализмом против собственной воли начинает готовить для Европы и России романтизм, возрождение и расцвет самостоятельных национальных культур и государств. Меняется не только политическая и культурная география, но и картина человека, личность освобождается не только от феодальных, но и от просветительских догматов. Это сразу отразилось в живописи и особенно в портрете, где искусствоведом Б.В.Асафьевым отмечены углубленный психологизм и индивидуализация: "Эпоха новиково-радищевского просвещенчества с ее глубоким вниканием в человека и человечное дала свои всходы". Жаль, что Асафьев не пошел дальше и не указал, что все крупнейшие русские портретисты того времени сами были масонами и изображали "братьев" по ложе. В.И.Баженов и другие русские зодчие были вольными каменщиками и отразили в своих проектах эстетику ордена. Масонская музыка пронизана тончайшими оттенками чувств (см. гимны Д.Бортнянского и погребальные сочинения Моцарта). То же происходит и в художественной литературе, отказывающейся от антипсихологической эстетики интернационального классицизма. Единой просвещенной Европы не получилось, это царство разума оказалось очередной утопией. Поэтому русские масоны написали так много антиутопий. Реальностью стала всемирная военная империя Наполеона Бонапарта, посягнувшая на само существование России и свободу ее народа. И война с этим наднациональным монстром, порожденным революцией и идеями просветителей, не случайно получила имя Отечественной и народной и послужила началом возрождения русского национального самосознания и расцвета романтизма в отечественной литературе и искусстве. На смену кабинетному, умозрительному псевдоинтернационализму просветителей, как всегда, пришел энергичный, легко овладевающий патриотически настроенными народными массами национализм, который лишь называет своим именем реальное и сложное историческое явление и никак не может использоваться как ругательное слово, как отрицательная оценка. Так было не только в России. Расколотые на бесчисленные королевства и княжества Германия и Италия именно в это переходное время медленно начинают свой долгий путь к национальному объединению, новой, гораздо более значительной роли в политической и культурной жизни Европы. Пробуждаются Испания и Португалия, начинается возрождение славянских культур. Шагнула к независимости Греция. Родилась маленькая суверенная Бельгия. Наполеон воссоздал на короткое время независимую (формально, разумеется) Польшу, которая потом целое столетие жила воспоминаниями об этом глотке свободы (вспомним хотя бы исторический роман Стефана Жеромского "Пепел" и снятый по нему известный фильм Анджея Вайды "Пепел", где есть и с большим знанием дела и сочувствием обозначенная масонская тема), существовала от мятежа к мятежу, в вечном напряжении трагической революционности и жертвенности. Завоеванные Россией Финляндия и Прибалтика под давлением Европы получили значительную национальную и культурную автономию. Русское оружие принесло свет европейской культуры на освобожденные от турок берега Черного моря, в Крым, Грузию, Армению, Азербайджан, на Кавказ, к вратам Ирана, Афганистана и Индии. Новый расцвет униженной и залитой кровью Франции при ставшем национальным героем "народном императоре" Наполеоне стал частью этого общего движения и в XIX веке способствовал созданию в Европе новых государств, объединению Германии, Италии, Польши, славянских народов. Северная Америка в XVIII веке движется навстречу независимости (обретет она ее только после гражданской войны Севера и Юга) на совсем другой, интернациональной основе, и ее ведут к этому масоны Д.Вашингтон и Б.Франклин. Ее метрополия, Англия, пожинает наконец плоды своей буржуазной революции XVII века, превращая ее в революцию промышленную, научную и культурную. Цена этой победы велика, но это уже совсем другой вопрос, на который деятели Просвещения и их позднейшие апологеты всегда отвечали почему-то любимой поговоркой обскурантов-иезуитов: "Цель оправдывает средства". И в то же время Англия становится классической страной умеренного масонства. В XVIII веке, особенно в первой его половине, Просвещение еще не догадывается об этих будущих тревогах и стратегических поражениях и идет от победы к победе. Столица мира, центр его духовной культуры и узел политических сил – Париж, там определяются не только направления "высокой моды" и парфюмерные ароматы, но и границы государств, движение армий, династические браки и стратегия мировой культуры. Не важно уже, чья культура лучше и самобытнее. Ценится количество единой культуры, какой-нибудь Нимфенбург, загородная резиденция баварских королей близ Мюнхена, как две капли воды похож на Версаль, только он поменьше и победнее. Свои версали строят все богатые вельможи (английские и французские замки, итальянские палаццо и виллы, имения Кусково и Архангельское в России), везде неизбежно появляются библиотека французских книг, гравюр и нот (библиотекарем в княжеском замке стал в конце жизни и знаменитый Казанова), картинная галерея (императрица Екатерина II покупает на Западе целые музеи и строит по образцу Ватикана свой Эрмитаж, ей подражают ее вельможи Е.Р.Дашкова, А.М.Голицын, Шереметевы, Воронцовы, Н.Б.Юсупов и др.) и театр, придворный вроде Эрмитажного (для него пишет пьесы сама Екатерина) или просто домашний, с неизбежными драмами Вольтера, Корнеля и Расина, итальянскими композиторами, немецкими музыкантами (в Россию приглашали Моцарта и ставили оперы его соперника Сальери), французскими балетмейстерами и своими крепостными актерами, оркестр, фарфоровая фабрика типа Севра или Майсена; барский дом внешне перерождается, превращается из тяжеловесных боярских палат не просто в изящный дворец с ухоженными садами и парками, но в музей единой общеевропейской культуры, духовное окно в просвещенную и прогрессивную Европу. Разумеется, это богатство и величие, которыми мы ныне простодушно восхищаемся при чтении описаний феерических праздников Потемкина и придворных балов, имеют свою оборотную сторону: "Роскошь и изысканные удобства, пышность и изящный вкус покоев, изобилие и утонченность яств, веселость и непринужденность разговоров вознаграждают человека, любящего удовольствия, за тот гнет, в котором природа и правительство держат его душу и тело". Нужно лечить пустую, тоскующую душу, врачевать болезни нравственности, помогать обрести цель и смысл в этой рассеянной жизни. И здесь масонство как явление общеевропейской культуры и практическая этика находит свое место, как и в деле распространения просвещения. Конечно, оно, как всегда, преследует свои особые цели, но сразу надо сказать, что масонство изначально на стороне тотального интернационализма и идеи равенства, осторожно порицает и умело размывает изнутри любую национальную и сословно-классовую обособленность, с переменным успехом пытается дискредитировать и подменить своими "теневыми структурами" официальную власть данного феодально-абсолютистского государства. Орден ищет и находит новые негосударственные формы объединения людей, отрицает "вертикальное" подчинение личности верховной власти, высшим сословиям и официальной церкви, создает идейные и организационные основы для "горизонтального" союза единомышленников-"братьев". Для этого используется так называемое "третье сословие", новая нарождающаяся материальная и духовная сила в старом обществе, угнетенная и скованная "вертикальным" механизмом сословного абсолютистского государства. Эта сила в России традиционно слаба, малочисленна, но неожиданно обретает сильного союзника в русском дворянстве, под влиянием идей Просвещения превращающемся из военно-служилого сословия в духовную оппозицию верховной власти (см. прозорливые высказывания Д.И.Фонвизина о "пользе третьего чина"). В "третьем сословии" оказываются не только купцы, но и писатели, музыканты, актеры, ученые, типографщики, книготорговцы, священники, чиновники и офицеры – выходцы из народной и буржуазной среды. Вот питательная среда и главные кадры тайного масонского ордена и в то же время движущая сила любых антиправительственных заговоров и выступлений. Союз ее с возглавлявшими русское масонство дворянами и дает то, что вольные каменщики именовали "интеллигенцией", т.е. "четвертым", условно говоря, сословием, новой общественной прослойкой. Писатель И.А.Гончаров, родившийся в известном своими ложами "Златого Венца" и "Ключа к Добродетели" Симбирске и воспитанный отставным флотским офицером-масоном Н.Трегубовым, в мемуарном очерке "На родине" говорил о своем учителе: "Якубов, как почти все дворяне тогда, или, лучше сказать, вся русская интеллигенция, принадлежал тоже к масонской ложе". Сразу названо ключевое слово. Рождается интеллигенция, властительница дум образованного общества, ненужная и, более того, опасная, изначально враждебная просвещенному деспотизму, дворянским привилегиям, официальной идеологии и официальной церкви. Она сразу противопоставляет им знаменитую масонскую идею вольности, равенства и братства, позднее ставшую лозунгом Великой французской революции. Принимая в ложу нового "брата", великий мастер провозглашал: "Свобода и равенство царствуют между нами". В масонских ложах пели гимн с благородными, очень демократическими словами: verse3cm У нас и Царь со всеми равен, И нет ласкающих рабов. verse Однако в этой передовой идее равенства есть какая-то сатанинская гордость, ибо с ее помощью "водители" масонской "толпы" хотят создать новую правящую элиту. Намерения вождей ордена вольных каменщиков весьма серьезны и обладают стратегической прозорливостью. Вместо знаменитой "Женитьбы Фигаро", сотрясшей западноевропейское общество революционной пьесы масона П.Бомарше (ее перевел на русский язык масон А.Ф.Лабзин), русскому вольному каменщику-анониму пришлось писать осторожное, потаенное возражение на дворцовую проповедь иерарха официальной православной церкви. Но суть та же: власти абсолютного монарха, высшего духовенства и дворянства противопоставляется основанное на новых законах господство духовной элиты, правление одаренных личностей. Веру сменяет торжествующий разум, признавший самоценность чувств, души. В царство такого духовно облагороженного, гуманного разума объединенные и освобожденные народы может привести лишь новая духовная и общественная сила – интеллигенция. А формирует и контролирует эту немалую умственную власть орден вольных каменщиков. Именно русские масоны XVIII века создали основы отечественной интеллигентской мифологии. "Ими руководило одно пламенное желание: в грозных и тяжелых русских условиях создать основы культуры – законность и гражданственность", – утверждал в начале XX века известный исследователь масонства и член масонской ложи Великого Востока Франции В.В.Святловский. Стоит напомнить, что само понятие "интеллигенция" включено в наш политический словарь именно масонами, впервые оно встречается в знаменитых публичных лекциях профессора И.Г.Шварца, духовного вождя русских розенкрейцеров. Но еще интереснее самооценка русских масонов в их ритуалах, она это существенно важное понятие хорошо разъясняет. В "Уставе траурной ложи" великий мастер, простившись с умершим "братом", зажигает погашенные им ранее три свечи и напоминает собравшимся у гроба вольным каменщикам: "Вы есте соль земли. Вы есте свет миру. Вы есте род избран, царское священие, язык свят, люди обновления...". Жизнь ордена и его тайная борьба за обновление мира и возрождение человека продолжаются. Масонская интеллигенция – высший круг мудрецов, "водителей" рядовых "братьев" и малообразованной "толпы", т.е. собственного народа. Немецкий пастор-авантюрист И.Штарк терпеливо разъяснял в масонском журнале Новикова "Утренний свет": "Писатели суть соль народа, и по них, если я не ошибаюсь, безопасно можно заключить о просвещении всего народа". Как видим, журнальная статья немецкого писателя-масона почти дословно совпадает с ритуалом русской траурной ложи. Этого, понятно, никто не заметил, кроме посвященных, разумеется. Но мысль ученого немца его русские братья по ордену сразу услышали и приняли, доказательство – книга Радищева, деятельность Новикова, переводы и издания сочинений самого Штарка. Этой элитарной идее еще предстояло стать одним из излюбленных общих мест интеллигентской мифологии в России. У нарождающейся интеллигенции постепенно появляются свои союзы, клубы, салоны, библиотеки, издательства, вольные типографии, университеты, газеты, банки, и тайно действующие масонские ложи все эти новые формы неофициального влияния стремятся организовать, направить в нужную сторону и контролировать. Как всегда бывает в таких случаях, умело сформулированные и приспособленные к практической деятельности идеи, появившиеся вовремя и адресованные конкретным социальным группам и слоям, быстро становятся материальной силой, что принесло разительные, испугавшие саму императрицу Екатерину II результаты. Масоны в Российской империи 80-х годов XVIII века стали серьезной политической, экономической и культурной проблемой для правящего класса. Тем более что лучшие силы этого класса очутились "вдруг" в ложах и умело использовали их для увеличения своей и без того огромной власти. Нарушались привычные представления, ступени подчинения и политические связи. Рождалась новая иерархия тайного влияния, целей и интересов, невидимых ступеней, рычагов и пружин закулисного властного механизма. В тайном "архиве" русских масонов, невзирая на все правительственные гонения, предусмотренное уставом ордена периодическое сожжение бумаг и варварские полицейские конфискации, сохранилось множество писем, уставов, инструкций, печатных списков членов иностранных лож и других секретных документов из Германии, Франции, Англии, Швеции. Немцы, англичане, шведы, французы, итальянцы становились членами и даже руководителями русских масонских лож. "Ни одна страна не получила от ордена так много и так быстро поддержки, как Россия", – записал в дневнике немецкий розенкрейцер. Вспомним, что поддержка эта включала в себя и немалые деньги. Мировое масонство пошло на это, понимая, что очень многое решается в России. В свою очередь бумаги, посланные русскими вольными каменщиками для расширения орденских связей и поисков новых союзников, обнаружены в США, Англии, Франции, Германии. Но это лишь случайно сохранившиеся материальные вехи мощного тайного потока идей, изменившего мир в конце XVIII столетия. И с этой точки зрения масонство вполне может рассматриваться как новая действенная идеология, своего рода марксизм той эпохи, заменивший кабинетную философию Вольфа и Лейбница. Но масонство с самого начала представляет собой нечто гораздо большее и сложное, нежели очередная философская система или идеология идущего к власти класса или социальной группы. Иначе оно не стало бы самобытным и действенным явлением духовной культуры Западной Европы и России. Вольные каменщики мыслили о себе и своей "божественной науке" в категориях мировой истории, натурфилософии и жизни космоса, и не случайно великий мастер ложи, принимая в орден очередного ученика, напоминал ему со значением обо "всех рассеянных по вселенной братьях наших". Так масоны становились гражданами мира: "Ваше отечество – весь мир, а вовсе не тот маленький уголок его, где вы родились". Этот псевдоинтернационализм мирового масонства неизбежно приводит нас к вечной проблеме влияния и заимствования, для русского ума всегда болезненной, вынуждавшей наших писателей и историков культуры эти влияния (чаще всего бесспорные) раздраженно отрицать и упрямо настаивать на национальной самобытности. Для России XVIII столетия и в особенности для ее новой литературы эта проблема – главная. Западноевропейское масонство – явление сложное и очень серьезное, развивавшееся на протяжении нескольких столетий и продолжающее свою деятельность поныне, и его в силу различных объективных и субъективных причин принято или недооценивать, или переоценивать (традиция, идущая от антимасонских памфлетов конца XVIII века и орденских возражений и самооправданий), но одно несомненно: это отлично организованная политическая, духовная и культурная сила, многое определившая в истории Европы и России, умевшая до поры до времени скрывать свою немалую реальную власть и ловко отвлекать внимание и преследования на свои боковые, формально независимые ответвления вроде ордена иллюминатов. Но в любой своей личине, "системе" или организационном принципе (Капитул "Феникса", тамплиерский клерикат И.Штарка, Орден розенкрейцеров и т.п.) эта тайная власть, проникая в Россию и встречая жадный интерес местных "адептов", простодушное согласие на сотрудничество и даже добровольное подчинение иностранной Великой ложе ради приобщения к великим тайнам мирового масонства, никак не может в этой странной, неуютной, "варварской" (любимое слово иностранных визитеров о России) стране прижиться, приобрести доверие и уважение, политическое, экономическое и культурное влияние. "Русский народ склонен ко всяким крайностям", – горестно замечали немецкие масоны. Происходят неизбежный, весьма целеустремленный отбор и переоценка предлагаемых извне духовных ценностей. Здесь Россия быстро приобрела необходимый опыт. "В нашей разреженной культуре, как в решете, сор мысли как-то сам собою отсеивался от ее зерна", – говорил Ключевский. А другой наш великий историк и тоже масон, Николай Карамзин уточнял: "Мы заимствовали, но как бы нехотя, применяя все к нашему и новое соединяя со старым". Русский масон Елагин неожиданно называет среди предшественников и учителей вольных каменщиков древнюю секту ессеев и уточняет: "Тамплиерские рыцари принесли свет сей на Запад". В анонимных "Материалах для каменщиков" теология католицизма порицается как "хитросплетенный школьный спор" и указано, что подлинные знания в средние века были у арабов и евреев-каббалистов, основавших при халифах академии: "Искони народ сей уважал Аллегории; во всей восточной мудрости уважались иероглиф и число; вся пифагорейская система была облечена в тонкие эмблемы, и таким образом составилась в сие время Каббала, которая от древнейших подобных идей отличается тем, что она в одних Символах искала существенную силу к действиям в Натуре". Для масонов важны путь и судьба всех капитальных идей, из которых складывались их миросозерцание, философия жизни и смерти, эстетика, литературное творчество. Они знают и помнят своих предшественников и учителей в школе мысли. "Наше нравоучение вышло из Пифагорова училища, и система религии Василида снабдила нас положениями, основаниями и гиероглифами", – сказано в "Изъяснении при учреждении вольнокаменщического общества". Эти точно названные имена античных мыслителей сразу связывают масонскую философию и эстетику с наследием мирового гностицизма. Выстраивается иная, куда более длинная и запутанная, чем у просветителей, цепочка традиций и исторической преемственности. Масонам в высшей степени свойственно "искусство памяти" ("The Art of Memory" – название известной, ныне и у нас переведенной книги F.Yates, знатока Розенкрейцерского Просвещения). Тайные учения Древнего Египта, античной Греции и Рима, гностиков и офитов, манихеев, древней Индии и Китая, раннего христианства, иудейской каббалы, арабских мыслителей, средневековых сект и философов вроде св.Иринея Лионского, богомилов, катаров и альбигойцев, итальянцев Лелио Социна и Марсилио Фичино, доктрины рыцарей-тамплиеров, византийского исихазма (именно масоны переводят и издают беседы Григория Паламы и житие Григория Назианзина), алхимия, немецкая и английская мистика XVII века – все это отразилось в масонских трактатах и прочей литературе, рукописной и печатной, свидетельствуя о неожиданном возрождении в век Просвещения тысячелетней традиции мировой эзотерики. Открывая каталоги орденских коллекций редких манускриптов, обнаруживаем там то переведенную с маньчжурского и китайского языков "Книгу о верности", то сочинение "Индейский философ, или Наука жить счастливо в обществе" (обе – РНБ), то алхимическую рукопись "Гебера царя Аравийского, остроумного философа и истинного адепта, любопытное и полное химическое писание" (ГИМ). Это не обычное для того времени библиофильство, а продуманный подбор всех сокровищ тайного знания Востока и Запада. "Занесенные в Европу сочинениями так называемого Дионисия Ареопагита семена мистики не остались также бесплодными", – писал лицейский учитель Пушкина профессор А.И.Галич, называя одного из любимых, часто переводимых масонами авторов. В рукописях русских масонов встречаются имена Гермеса Трисмегиста, Пифагора, Марсилио Фичино, Парацельса, Р.Фладда, Роджера Бэкона, Я. ван Гельмонта, Я. ван Рюйсбрука, госпожи Гюйон, Мартиниша Паскуалиша – словом, весь пантеон мировой эзотерики. Масонская русская литература в основе своей переводная или подражающая иноземным образцам. Именно поэтому так важна в это время вечная проблема перевода. Еще Сумароков это видел, отделяя вечное от преходящего: "Обогащается общество переводными книгами; но сии книги в потомстве почти все исчезнут и веку нашему славы они не принесут". Масоны хорошо это понимали и потому организовали при Московском университете переводческую семинарию, продуманно отбирали и воспитывали молодых переводчиков. Они превратили перевод в профессию и вместе с тем в искусство, сделали его художественным, литературным, т.е. сотворчеством. Через весьма вольное "преложение" эзотерических учений приходят в русский литературный язык критическое понимание и обогащение различных способов выражения отвлеченных философских понятий и художественных образов, сложной барочной символики, происходит обновление самого словаря русской философии и литературы. Возникает особый язык аллегорий, адресованный новой духовной элите и скрывающий истину от профанов. Русские масоны разработали оригинальную теорию символа как шифра, ключа к ценностям "закрытой" эзотерической культуры: "Гиероглиф есть назнаменование какой-нибудь не подверженной нашим чувствам вещи чрез представление вещи, подверженной чувствам, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой". Опять-таки это не безоглядное новаторство, а сознательное следование определенной мировой традиции, которая жива и сегодня. Это уже особая эзотерическая лингвистика, орденский жаргон, определяющий стиль мышления и творчества. Ибо переводятся не только слова и книги, в русскую культуру приходят и критически осваиваются целые мировоззрения и методы познания, национальные, кружковые и личные точки зрения. Каждая из этих "систем" имеет свой словарь коренных понятий, символов и аллегорий, осваиваемый русскими умами. То есть творчески переосмысливается язык (точнее, языки) мировой культуры в одной из самых сложных и тайных его форм, его десятилетиями приспосабливают к новому культурному контексту новой России. Из этой школы выходят великие русские писатели: ведь Фонвизин, Карамзин и другие наши литераторы начинали как переводчики масонских сочинений, книгами же расплачивались с ними Новиков и другие заказчики-масоны. В этой духовной среде, в Московском университете и тургеневском кружке воспитался и гений русского перевода Василий Жуковский, чья связь с философией, эстетикой и литературой масонства очевидна, но изучена мало, часто вообще отрицается. Пышная обрядность лож с их алтарями, миропомазанием, религиозными песнопениями, особой "сакральной" музыкой (ее писали Моцарт и Бортнянский), священными текстами (это не только Евангелие от Иоанна, лежавшее в ложе на аналое-алтаре, но и утвержденные тексты разных ритуалов, вплоть до траурной ложи), проповедями (иначе нельзя назвать речи мастеров и риторов), ритуальными предметами ("сокровищами ложи"), жреческими одеждами и знаками свидетельствовала об очень серьезной, тщательно обоснованной претензии масонства на роль новой, "внутренней" церкви. В век Просвещения, прогрессивную эпоху торжества точных наук, расцвета философии и политической экономии, рождения эстетики как науки о природе изящного и падения влияния религии и церкви среди образованных сословий, вдруг возродилась новая теология, тайное общество, увидевшее свой идеал государства и человека в доисторических, мифологических временах, желающее читать "великую книгу натуры" и ставящее своей главной целью "сохранение и предание потомству некоторого важного таинства". Конечно же, и Просвещение влияло на масонство, освобождая его от "родимых пятен" средневековой секты ремесленников и прививая терпимость, гуманизм, давая ключ к новым научным знаниям. Но в конечном итоге это лишь обновляло и усиливало тайное учение вольных каменщиков. Идеи этого эзотерического учения запрещено высказывать вне лож, писать на бумаге и вырезать на камне, в чем и давалась кровавая страшная клятва, заставляющая вспомнить времена языческих жертвоприношений и средневековые ритуалы сект, и на язык вступавшего в ложу "ученика" братом первым надзирателем публично налагалась металлическая Соломонова печать скромности. "Истинное масонство должно быть молчаливо", – сказано в дневнике розенкрейцера. Эта закрытая "школа великих таинств натуры" в эпоху просветительского механического материализма вдруг заявляет, что мысль и дух нематериальны ("Мысль не есть собственность материи"), и что единственный путь познания – это "сверхнатуральное" постижение высшей мудрости, откровение. Отсюда приход русских масонов-розенкрейцеров к "парапсихологическим", как мы теперь сказали бы, идеям и исканиям португальского мистика Мартиниша Паскуалиша и его талантливого ученика Л.К. де Сен-Мартена видится неизбежным, они сознательно приняли имя "секты мартинистов", ставшее их общепринятым названием в письмах и указах императрицы Екатерины II и других официальных документах и литературе того времени. Тем самым все науки признаны недостаточными, их снова надо соединить в "божественную науку", содержащую в себе все сокровища тайного, эзотерического человеческого знания с доисторических времен. И здесь появляется много имен связанных с масонством ученых – от легендарного врача Парацельса до самого И.Ньютона. Вольные каменщики особо ценили этих людей: "Из философов один только Богоговейный Ньютон усмотрел, что две противные центральные силы суть начало колеса рождения, откуду колотечение вещей происходит". Поражает присутствие в рядах ордена крупнейших астрономов и математиков XVIII столетия. Казалось, новая академическая наука вспомнила о своем происхождении, вернулась к древним источникам тайного знания о мире и человеке. Литература эпохи Просвещения тоже тесно была связана с тогдашней наукой, но масоны-писатели иначе понимали назначение науки и роль ученого, осознали необходимость возвращения и в литературе к древним "донаучным" знаниям и личностям легендарных "мудрецов" и "мастеров". Этим и занимались уединенные идеологи и мудрецы масонского ордена, и, прежде всего, надо указать на поистине огромный неопубликованный труд И.П.Елагина "Учение древнего любомудрия и богомудрия, или Наука свободных каменщиков, из разных творцов светских, духовных и мистических собранная" (1787), этот простодушный компендиум, реферат всех мистических учений, где о "божественной науке" мирового масонства говорится: "Она от умственных очей наших покровом почти непроницаемым иносказаний одеянна и сокровенна в темном облаке невразумительных символов, обрядов и деяний, которые от самыя ветхия древности в крайнем таинстве содержимы, а в непонятных токмо гиероглифах истинный смысл свой предлагают". Русские масоны в своих изданиях и рукописях собрали постепенно целую энциклопедию и антологию мировой эзотерики, показав, что эта традиция жива и, более того, отвечает духовным исканиям русского образованного человека, обращающегося в эпоху Просвещения к наследию мировой философии и литературы, куда просвещенный мистицизм, иррациональное барокко и объективный идеализм входят как важная составная часть. Характерно, что именно Новиков в одной из своих типографий издал в русском переводе (его сделал священник Феофан Колокольников) немецкий масонский словарь эмблем, символов и "гиероглифов", где говорилось о мировой эзотерике: "От нас еще многие вещи закрыты, доколе по частности откроются некогда во храме Изекиилевом. Между тем довольствуемся мы малым указанием на будущий полный смысл, который мы имеем, яко наследники мира". Вот источники символов и образов для масонской литературы, заботливо собираемые и издаваемые орденом вольных каменщиков. Масонство в России стало сознательным возрождением просвещенной, научно изученной мистики как практического богословия и самовыражения и самопознания человека, желающего восстановить утерянную внутреннюю гармонию путем тайного общения с Богом: "Внутренняя жизнь или мистика становилась реже и неизвестнее и наконец учинилась подозрительною". Конечно же, это тайное учение подозревалось в ереси прежде всего церковью и властями, и даже защитник масонов, автор анонимного апологетического трактата "Взгляд на философов и революцию французскую", признавал: "Все ереси древних христиан вкрались в масонство". И тут же заявлял: "Орден свободных каменщиков есть ничто иное, как истинное, просвещенное, чистое христианство". Мастер в ложе обычно объявлял, что здесь нет и не может быть ничего противного Богу, православной вере и учению церкви, в ордене же усматривал "союз, освященный учением Христовым". М.Невзоров стоял на том же: "Орден свободных каменщиков, в котором я был членом, для меня был лучшим училищем христианским, и я по милости Бога не хотел иначе понимать его". Атеист не мог вступить в ложу. Даже в принятый шведский ритуал русские масоны ввели собственное обязательство распространять именно православную веру. В ордене русских вольных каменщиков в период его упадка ("Усердие к царственному ордену везде угасло") создаются особые тайные ложи (они именуются "дружескими, справедливыми и совершенными"), куда принимаются только дворяне православного вероисповедания ("Чтоб был россиянин, и, конечно, греческого исповедания, хотя из другова закона в наш крещением взрожден"), и где проповедуются простота нравов и обрядов и суровое единоначалие, полное подчинение управляющему мастеру. Эти ложи находились вне масонской "цепи" и как бы контролировали ее, следили за верностью идеям православия и национальной государственности. Рождалась еще одна политическая цензура со своим духовным регламентом. Так что видеть в русском масонстве простое подражание модному и влиятельному западному движению умов было бы так же ошибочно, равно как и утверждать, что орден возник у нас как "реакция на духовный разлад общества". Почему всегда именно реакция? И слово-то само какое-то начетническое, из марксистского сердитого комикса на сто слов, из области казенной поклажи и идеологического доноса... И разве можно именовать духовные искания выдающихся отечественных мыслителей "разладом"? Почему в русском образованном обществе не может явиться сильнейшая жажда новой духовности, новой русской идеи, личного идеалистического мировоззрения, столь необходимого мыслящему несвободному человеку среди торжествующей тоталитарной государственности? Писал же позднее князь А.Б.Голицын, известный масон и член преддекабристского Союза русских рыцарей, в знаменитом доносе: "Наука древнего масонства подвела меня к истине, устроила в моей голове все отношения человека к Богу, к человеку и природе". То же могли сказать и говорили даже на допросах масоны XVIII века, и прежде всего сам Николай Новиков. Лабзин, с юных лет связанный с работой ордена, вспоминал: "Вдруг явились любители, стали искать духовных книг". Это было внешнее выражение назревшей общей потребности весьма малочисленного русского образованного общества в духовном развитии и внутреннем обновлении. Понятно, что неизбежным становилось и обновление художественной литературы, выражающей интересы и чувства этой части общества. Очевидно, что масонская "божественная наука" пронизала многие сферы русской духовной жизни, в частности, повлияла на развитие отечественной литературы. Более того, литература, и в том числе художественная, стала главным путем распространения масонских идей в русском обществе, ибо ложи не могли и не должны были пропагандировать эти идеи публично. Затем и понадобились воспитанные орденом литераторы, типографские станки и книжные лавки Новикова, Лопухина, Бекетова и Лабзина. В этом "исправлении" языка и литературы многочисленные масоны-писатели приняли самое непосредственное участие, и в результате возникло целое литературное направление, игнорировать которое более невозможно. "Можно говорить о масонском стиле, о масонизме", – писал в свое время академик П.Н.Сакулин, знаток русского идеализма. Говорить можно и нужно о целой литературной (и не только литературной) школе, материал, в том числе и архивный, имеется для этого научного, вполне академического разговора огромный. И такой разговор в мировом литературоведении давно уже ведется, он отразился уже в библиографических указателях, литературных энциклопедиях и словарях. Но далее он должен продолжаться в первую очередь на уровне капитальных научных исследований. История русского масонства имеет филологический, литературный аспект. Позволим себе один только пример. В списке кронштадтской ложи "Нептун" за 1781 год под номером 48 числится капитан-лейтенант, преподаватель морского кадетского корпуса Александр Шишков. Разве этот бесспорный и красноречивый факт его биографии не заставляет нас иначе взглянуть на жизнь и творчество этого выдающегося политического и литературного деятеля? Данный труд о масонстве видится его авторам как посильный личный вклад в общее научное дело, как заведомо неполное, далекое от совершенства введение в историю и поэтику русской масонской литературы XVIII – начала XIX столетий. Мы вынуждены отказаться от изучения эпистолярной и мемуарной прозы масонов, хотя, естественно, постоянно пользовались ею как источником. Литературный материал здесь, повторяем, огромен, особенно архивный; редкие масонские издания составляют целую библиотеку, причем они иногда сохранились в меньшем количестве экземпляров, нежели орденские рукописи. Но отечественное литературоведение пока делает первые шаги, осваивая сложнейший материал, и настоящая книга – один из таких начальных опытов научного понимания и описания масонской художественной литературы как феномена русской духовной культуры XVIII – начала XIX веков. Полная академическая история этого "закрытого" литературного направления – дело будущего, она неизбежно возникнет на новом этапе развития нашего литературоведения как результат освобождения академической мысли от идеологических и политических оков и схем, открытия для ученых всех архивных собраний, разумной консолидации, коллективной работы и последовательной экономической поддержки лучших научных сил, активного и систематического международного сотрудничества. Оглавление
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||