|
Содержание
Литературное наследие Софьи Ковалевской
Интерес к литературе и художественному творчеству всегда занимал значительное место в жизни выдающегося русского ученого-математика Софьи Васильевны Ковалевской. Человек большого и разностороннего таланта, передовой общественный деятель своего времени, Ковалевская меньше всего была способна замкнуться в кругу специальных научных занятий. По ее собственным словам, она постоянно тянулась "к наблюдениям над жизнью, к рассказам". Ее живо волновали события, свидетелем которых она была в России и Западной Европе; с пристальным вниманием она следила за развитием общественного движения в стране, радовалась достижениям русского реалистического искусства и литературы, много времени и сил отдавала своим разнообразным творческим планам. Незадолго до смерти в одном из писем Ковалевская признавалась, что всю жизнь не могла решить, к чему у нее было "больше склонности – к математике или к литературе". Огромный вклад, внесенный замечательным ученым в русскую и мировую науку, оставил в тени литературное наследие Ковалевской, однако лучшие страницы ее воспоминаний, повестей и других произведений свидетельствуют о незаурядном художественном даровании автора. С.В.Ковалевская родилась 15 января 1850 года в Москве в богатой дворянской семье. Детские годы будущего ученого прошли в родовом поместье отца, генерал-лейтенанта артиллерии в отставке В.В.Корвин-Круковского. Спустя много лет, вспоминая свое раннее детство, Ковалевская писала о "старом помещичьем доме в таком медвежьем уголке, что надо чуть ли не двое суток скакать на почтовых, прежде чем доберешься до ближайшей станции железной дороги". Обстановка провинциального помещичьего быта, окружавшая юную Ковалевскую, традиционное воспитание дворянской девушки мало способствовали развитию ее духовных интересов. Это была жизнь патриархальной крепостной усадьбы с ее размеренным чередованием событий, изредка нарушаемым мелкими домашними конфликтами, с ее привычными отношениями слуг и господ, с ее внутренней пустотой, прикрываемой видимостью семейного благополучия и достатка. Казалось, как писала сама Ковалевская, "такие крепкие, высокие стены" ограждали имение Палибино от внешнего мира, что никакие отзвуки общественной борьбы в стране не достигнут его и не нарушат покойного течения жизни. И все-таки "новые веяния" вскоре захватили юную дочь генерала Корвин-Круковского. Мощный подъем освободительного движения в России на рубеже 60-х годов, широкая волна крестьянских восстаний, проповедь революционно-демократических и материалистических идей на страницах "Современника", волнения среди студенчества и разночинной интеллигенции надолго утвердили в стране атмосферу общественного возбуждения, увлекавшего новые и новые Слои русской передовой молодежи. Ковалевская и ее сестра и близкий друг, Анна Васильевна Корвин-Круковская, впоследствии писательница, участница Парижской коммуны и жена видного французского революционера Жаклара, были среди тех лучших представителей молодой дворянской интеллигенции, мировоззрение которых формировалось под исключительно сильным воздействием освободительных идей 60-х годов. В далеком захолустье они жадно впитывали в себя вести о революционном брожении в столице, идейных исканиях молодежи, успехах материалистической науки. Большое впечатление произвело известие о польском восстании 1863 года – ведь имение Корвин-Круковских находилось в Витебской губернии, на самой границе Литвы и России. "В детстве, вспоминала Ковалевская, – я не мечтала так горячо ни о чем, как только о том, чтобы принять участие в каком-нибудь польском восстании". Новые, не виданные раньше в семейной библиотеке книги, передовые журналы, запрещенный "Колокол" Герцена – Огарева будили мысль, вызывали смутные желания вырваться из тягостного усадебного быта к иной жизни, к труду и науке, к свободному и самостоятельному выбору своей судьбы. Порою эти стремления, как рассказывает Ковалевская о сестре в своих "Воспоминаниях детства", приобретали экзальтированный или откровенно мистический характер. Но в основе их лежало трезвое чувство возраставшего отчуждения от привычного, веками установившегося уклада жизни. Так подготавливался внутренний, духовный разрыв Ковалевской с окружающей ее средой. В 1868 году, чтобы получить реальную возможность уйти из-под опеки родителей и серьезно заняться наукой, Софья Васильевна решилась на фиктивный (впоследствии он стал настоящим) брак с В.О.Ковалевским, активным участником освободительного движения 60-х годов, позднее известным ученым в области палеонтологии. В Петербурге, куда они затем переехали, Ковалевская благодаря связям мужа оказалась в кругу давно волновавших ее воображение "нигилистов", как называли тогда наиболее демократические слои русской интеллигенции. Здесь помнили и любили заветы сосланного на каторгу Чернышевского, с семьей которого Ковалевская вскоре познакомилась, здесь в трудных условиях наступившей реакции стремились сохранить верность идеям революции и социализма, здесь страстно пропагандировали материализм и отдавались углубленному изучению естественных наук. Даже кратковременное пребывание Ковалевской в этой среде оставило заметный след на ее развитии, укрепило в ней мысль о ее гражданском долге. По свидетельству современника, она говорила, что "сильно увлекалась" в то время "новыми идеями"; "...мы были так глубоко убеждены, – рассказывала Ковалевская, – что существующее состояние общества не может долго продлиться, мы уже видели в недалеком будущем наступление нового времени, времени свободы и всеобщего просвещения, мы мечтали об этом времени, мы были глубоко убеждены, что оно скоро наступит! И нам была невероятно приятна мысль, что мы уже живем одною общею мыслью с этим временем". В Петербурге Ковалевская окончательно сознает свое призвание ученого. В Медико-хирургической академии она слушает лекции И.М.Сеченова, а затем, весной 1869 года, уезжает за границу и в Гейдельберге и Берлине усиленно занимается математикой. Блестящие способности русской студентки вскоре обратили на себя внимание ученых, в том числе известного профессора математики Берлинского университета Вейерштрасса и других. Начался славный путь Ковалевской в науке, который в 80-х годах привел ее к мировому признанию. Многие месяцы и годы Ковалевская была вынуждена проводить за рубежами родной страны – в Германии, в Париже, где она впервые была в дни Коммуны весною 1871 года, и других городах Франции, последнее время – в Стокгольме. Петербургская Академия наук в 1889 году избрала ее своим членом-корреспондентом, однако пути широкой научной деятельности для женщины-ученого в России были закрыты. Но Ковалевская никогда не теряла связи с русской действительностью. Известный ученый-юрист М.М.Ковалевский, близко знавший Софью Васильевну в последние годы ее жизни, говорил на ее могиле, что, работая по необходимости вдали от родины, она сохранила свою национальность, "оставалась верной и преданной союзницей юной России, России мирной, справедливой и свободной, той России, которой принадлежит будущее". Эта патриотическая привязанность к жизни родного народа, передовых кругов русского общества объясняет существенно важные стороны литературного творчества Ковалевской. Первые выступления будущего автора "Воспоминаний детства" и "Нигилистки" в печати относятся к середине 70-х годов. Получив в Геттингенском университете за свои математические работы ученую степень доктора философии, Ковалевская возвратилась в Россию и некоторый период сотрудничала в петербургской газете "Новое время", – известный впоследствии реакционный орган Суворина тогда еще носил довольно либеральный характер. Она писала научно-популярные статьи и театральные рецензии, но лица, близко знавшие ее, не удивлялись столь необычному сочетанию. Молодая женщина-ученый быстро вошла как в научные, так и литературные круги столицы; среди ее знакомых были Менделеев и Тургенев, знаменитый математик Чебышев и Достоевский, многие другие ученые и писатели. Особенно большое значение для молодой Ковалевской имела дружба с Достоевским. В его журнале "Эпоха", как это подробно рассказано в "Воспоминаниях детства", сестра Ковалевской еще в 60-х годах напечатала свои первые повести. По словам М.М.Ковалевского, раннее знакомство Софьи Васильевны с Достоевским, "вероятно, немало способствовало развитию в ней литературного вкуса и любви к русской словесности". Позднее Ковалевская признавалась, что с детства страстно любила поэзию: "...самая форма, самый размер стихов доставляют мне необычайное наслаждение". Она "с жадностью поглощала все отрывки русских поэтов", какие только попадались ей на глаза, и с пяти лет стала сама сочинять стихи, а в двенадцать – была глубоко убеждена, что станет поэтессой; однако ранние стихотворные опыты Ковалевской затерялись. Интерес к поэтическому творчеству она сохранила до конца жизни. Некоторые ее стихотворения – "Пришлось ли раз вам безучастно...", "Если ты в жизни хотя на мгновенье...", – в 90-х годах, после смерти Ковалевской, появились в русских журналах – "Вестнике Европы", "Женском деле"; в этих стихотворениях, далеко не совершенных по форме, подкупает лиризм автора, призыв к верности своим убеждениям, прославление великой силы правды, озаряющей "сквозь мрак и сомненье" путь человека: Память об этом мгновенье священном Вечно храни, как святыню, в груди. В 80-х годах, особенно после смерти мужа и переезда в Стокгольм, где она была избрана профессором университета, Ковалевская все чаще и чаще обращается к литературным занятиям. Один за другим у нее возникают замыслы больших романов, серьезных философских работ, она пишет ряд очерков литературно-критического и мемуарного характера, вместе с шведской писательницей Анной-Шарлоттой Леффлер создает драму "Борьба за счастье". Многие из этих произведений не были опубликованы при жизни автора, другие вовсе не дошли до нас. Так, например, в одном из писем Ковалевская упоминает о написанном ею философском труде "На рубеже знания", но текст его, видимо, затерян; вполне возможно, что работа над ним не была закончена. Увлекаясь каким-либо новым замыслом, Ковалевская часто переставала заниматься другими, ранее интересовавшими ее произведениями. В ее бумагах сохранилось немало набросков и отрывков, свидетельствующих о разнообразных, но вскоре оставленных и забытых начинаниях писательницы; некоторые из них впоследствии вошли в посмертный сборник ее литературных сочинений (1893). Осталась незаконченной работа над повестью "Vae victis" ("Горе побежденным") и задуманным Ковалевской автобиографическим романом. Ею была написана повесть из университетской жизни маленького немецкого городка "Приват-доцент"; в мемуарной литературе встречаются указания, что повесть в 1877 году была напечатана на немецком языке в одном из зарубежных изданий. Сама Ковалевская называла "Приват-доцента" своим "первенцем" и позднее гордилась тем, что "уже в такие молодые годы так хорошо понимала некоторые стороны человеческой жизни". В 1888 году она собиралась вернуться к работе над повестью и вновь "серьезно обработать этот сюжет"; неизвестно, однако, удалось ли ей выполнить свое намерение. Большой интерес всегда вызывали упоминания в письмах Ковалевской и в воспоминаниях ее современников о повести или "новелле", "путеводной нитью" которой была "история Чернышевского" "Я окончу ее через несколько дней", – писала Ковалевская одному из своих друзей осенью 1890 года, всего за несколько месяцев до своей безвременной смерти. Однако рукопись повести долгое время не была известна, и возникали самые различные предположения о ее содержании и характере, даже усматривали в ней продолжение известной повести Ковалевской "Нигилистка". Недавно обнаруженный и частично опубликованный отрывок повести показывает, какое глубокое, устойчивое воздействие имело на молодую Ковалевскую движение "шестидесятников", какую благодарную память оставило оно в ее сердце. Весьма свободно, порою даже односторонне и неверно излагая отдельные факты, связанные с жизнью и деятельностью Чернышевского, она сумела проникновенно, с большой теплотой и сочувствием передать атмосферу идейного содружества, окружавшую вождя и идеолога русской революционной демократии, обстановку в редакции "Современника", яркий, обаятельный облик самого Чернышевского, выведенного под именем Михаила Гавриловича Чернова. Повесть Ковалевской, если бы она тогда была опубликована (конечно, за границей, поскольку условия русской цензуры исключали возможность ее издания на родине), сыграла бы важную роль в ознакомлении широких слоев читателей, особенно в Западной Европе, с идеями и настроениями русских "нигилистов" 60-х годов, их жизнью и бытом, их самоотверженной борьбой. Ковалевская недаром временами ощущала себя пропагандистом русской демократической культуры на Западе. Она стремилась пробудить интерес европейских литературных кругов к передовой русской поэзии, собиралась писать статью о Льве Толстом; в связи со смертью Салтыкова-Щедрина (1889) в шведской печати появилась ее замечательная статья-некролог, глубоко раскрывавшая иностранному читателю историческое значение гениального русского писателя-сатирика. "Его имя, – писала Ковалевская, – останется в истории не только как имя самого великого памфлетиста, которого когда-либо знала Россия, но и как имя великого гражданина, не дававшего ни пощады, ни отдыха угнетателям мысли" 3. Особое место в творческом наследии Ковалевской8* занимает драма "Борьба за счастье" (1887), интересная попытка, предпринятая ею совместно с А.-Ш.Леффлер, показать жизнь и судьбу одних и тех же людей в двух параллельно развивающихся планах: "как око было" и "как оно могло быть". Драма состояла из двух пьес; в первой все были несчастны, потому что сами мешали счастью друг друга и не находили в себе решимости и силы воли изменить течение своей жизни; во второй пьесе рисовалось будущее идеальное общество, где каждый помогает другому и добивается счастья для всех. В драме было немало наивной утопии, к тому же личные судьбы героев постоянно оттесняли собою общественные конфликты Показательно, однако, что буржуазная шведская критика встретила драму резко отрицательно; в то же время, когда через несколько лет, после смерти Ковалевской, "Борьба за счастье" была поставлена в Москве на сцене театра Корша, она имела успех у передового зрителя. Писательница Т.Л.Щепкина-Куперник вспоминала, что "каждая до тех пор не звучавшая со сцены фраза возбуждала волнение и отклик среди молодежи, наводнявшей так называемую "галерку", многие слова покрывались аплодисментами, "и обеспокоенный пристав озирался по сторонам..." Общественные мотивы драмы находили отклик у читателя и в зрительном зале, при всех утопических представлениях авторов о возможной "гармонии" между бедными и богатыми. Отличительной чертой литературного творчества Ковалевской был интерес к мемуарным жанрам, ярко выраженному автобиографическому повествованию. Еще при ее жизни в русских журналах были напечатаны воспоминания Ковалевской об английской писательнице Джордж Эллиот ("Русская мысль", 1886) и очерк "Три дня в крестьянском университете в Швеции" ("Северный вестник", 1890). Она писала автобиографический роман, ей принадлежал созданный по личным воспоминаниям очерк на французском языке, содержание которого связано с польским восстанием 1863 года, "он не может быть опубликован в России", – писала Ковалевская друзьям в 1889 г. Софья Васильевна собиралась также записать и то, что сохранилось в ее памяти о пребывании в революционном Париже. Рамки мемуарного рассказа отнюдь не ограничивали ее возможностей как писателя, стремившегося быть ближе ко всему, чем жили передовые русские круги. Наблюдательность отзывчивого, чуткого художника позволяла ей во встречах и впечатлениях своей собственной жизни находить те стороны и явления действительности, которые представляли общественный интерес и привлекали внимание читателей. Поистине всеобщую известность принесли писательнице ее знаменитые "Воспоминания детства", в 1890 году опубликованные в "Вестнике Европы", лучшее художественное создание Ковалевской, высоко оцененное современной ей критикой. Успех этих "Воспоминаний" был настолько велик, что многие ставили произведение Ковалевской в один ряд с лучшими "семейными хрониками" русской литературы – книгами Тургенева, Аксакова, Льва Толстого. Как ни преувеличенно было это сравнение, в нем верно отмечалась тесная связь писательницы с классическими традициями русской автобиографической прозы. Записки Ковалевской действительно создавались на большом и многостороннем опыте русской реалистической литературы в области художественных мемуаров. Необычайная привлекательность "Воспоминаний", живого, непосредственного рассказа автора о своем детстве, достигалась благодаря тому, что Ковалевская рисует духовное развитие своей маленькой героини в ее постоянном общении со всей жизнью усадьбы, порою в острых столкновениях с крепостным укладом, вызывающих в душе девочки первые мысли о несправедливости человеческих отношений. Яркие эпизоды крепостного быта, образы несчастных, запуганных людей, вроде бедной Феклуши, безвинно наказанной и еще более жалкой в торжестве своей правоты, встают перед читателем. В сознании маленькой Сони глубоко запечатлелись также рассказы о трагических событиях в семье, вызванных вспышками острой классовой ненависти крепостных к господам. Тетушка Надежда Андреевна, на портрете "изящная, как фарфоровая куколка, в алом бархатном платье, декольте, с гранатовым ожерельем на пышной белой груди, с ярким румянцем на круглых щечках", оказывается, была задушена собственными дворовыми. Потрясенная девочка старалась представить себе, "как еще расширились эти большущие глаза, какой ужас изобразился в них, когда она вдруг увидела перед собой своих смиренных рабов, пришедших убить ее!" С большим художественным тактом описывает Ковалевская родителей, занятых своей жизнью и далеких от детей и вопросов их воспитания, колоритную, запоминающуюся фигуру любимого дяди Петра Васильевича и других родных. В их судьбе ощущается влияние сложных, тревожных процессов" волнующих страну за пределами поместья, предчувствие близкой и неизбежной встречи с новыми запросами и требованиями жизни. Ковалевская показывает, как дореформенный помещичий быт рушится изнутри, как "объявляются признаки какого-то странного брожения", грозящего "подточиться под самый строй тихой, патриархальной жизни". Первые "признаки времени" вошли в Палибино с приездом сына местного приходского священника, недавнего семинариста, избравшего путь студента-естественника; образ молодого поповича – "нигилиста", рассказывающего в деревенской глуши об опытах Сеченова, читающего "Современник" и "Русское слово", был действительно "знамением" новой эпохи, и его появление не могло пройти бесследно для обитательниц богатой генеральской усадьбы, особенно для старшей из сестер – Анюты. Ковалевской удалось любовно рассказать о ранней молодости этой замечательной русской женщины, начале ее увлекательного пути от помещичьего имения к революционным боям за Коммуну в Париже. В мемуарах возникает характерная для того времени тема "отцов" и "детей", представляющая для читателей тем больший интерес, что к внутренним взаимоотношениям в семье Корвин-Круковских вскоре оказался причастен Достоевский. Посвященные великому писателю страницы воспоминаний, рассказ о детской влюбленности автора в Достоевского отличаются тонким психологическим анализом, вообще присущим творческому складу Ковалевской. Для воспоминаний характерна лирическая взволнованность автора, которому близки и дороги воскрешаемые памятью картины прошлого; снова и снова она переживает далекие детские обиды, незаслуженные упреки, первую неудачную любовь. Эмоциональный строй мемуаров увлекает читателя, сближает с героинями рассказа, их мятущимися, горячими сердцами, полными страстного стремления к свободе и счастью: "Как эта лежащая перед нами жизнь и влекла нас и манила, и как она казалась нам в эту ночь безгранична, таинственна и прекрасна!" Жизнь сестер Корвин-Круковских достойно продолжила эти светлые, романтические порывы их юности. Ковалевская собиралась рассказать о дальнейших событиях своей биографии; по ее словам, "настоятельно требовали" продолжения записок также читатели в письмах к ней. Они "действительно убедили меня, – сообщала писательница А.Н.Пыпину в сентябре 1890 года, – приняться за продолжение: хочу описать еще по крайней мере годы ученья", Она думала немедленно заняться этой работой; "...если "Вестник" Европы, – писала Ковалевская в том же письме, – пожелает поместить у себя и продолжение моих мемуаров, то я, вероятно, смогу доставить их к январю". Но другие занятия, как обычно, помешали ее планам, а 10 февраля 1891 года, после недолгой болезни, Ковалевской не стало. Своеобразным продолжением "Воспоминаний детства" явилась повесть Ковалевской "Нигилистка", первоначально созданная ею на шведском языке, но позднее, в 1889–1890 годах, заново написанная по-русски. В основе повести лежат действительные события; Ковалевской в конце 70-х годов пришлось принять близкое участие в судьбе племянницы жены Пушкина Веры Сергеевны Гончаровой, решившейся связать свою жизнь с одним из обвиняемых по известному "процессу 193-х" Павловским. Но факты реальной жизни служили для писательницы лишь приблизительной канвой сюжета; тогда же, в связи с "новеллой" о Чернышевском, она решительно отстаивала свое право "изменять фамилии для большей свободы в подробностях", с тем чтобы и "филистеры" читали повесть "с волнением и интересом". Та же "свобода в подробностях" при обращении к историческому материалу характеризует "Нигилистку" – отсюда возник и вымышленный "процесс 75", и не имеющая ничего общего со своим реальным прототипом фигура революционера Павленкова, и многие другие сознательно или случайно допущенные автором неточности и отступления от подлинных событий. Нетрудно, например, установить из развития действия в повести, что первые встречи Веры с Васильцевым относятся примерно к 1867 году; между тем он неожиданно рассказывает о каракозовском покушении и последующем терроре реакции как о времени, давно прошедшем. Автор не замечает анахронизма или примиряется с ним ради такого драматического момента в биографии Васильцева, как гибель любимой им девушки. И все же повесть Ковалевской стала подлинным историческим памятником своего времени – настолько правдивое и в широком плане глубоко достоверное освещение получила в ней жизнь молодой России, поднявшейся на борьбу с самодержавием. Повесть от начала до конца читается как мемуарное свидетельство – с большим искусством писательница объединяет в едином повествовании свои личные воспоминания и авторский вымысел Автобиографический характер "Нигилистки" виден хотя бы из того, что рассказ ведется непосредственно от лица Ковалевской, подчеркнувшей на первых же страницах некоторые подробности своей жизни в Пе* тербурге после возвращения из-за границы Однако подлинный авто биографизм повести имел более глубокие истоки. В большой мере писательница воплотила свои ранние раздумья и искания в образе самой Веры Баранцовой; детство ее героини повторяло тот же круг впечатлений, который был хорошо знаком маленькой Соне Корвин-Круковской. Читатель снова погружался в жизнь богатого и родовитого дворянского семейства; несомненно, Палибино стояло перед глазами Ковалевской, когда описывала она имение графов Баранцовых, внутренний быт семья, деревенские тревоги и радости. И в палибинской гостиной подслушала она разговоры о предстоящей "эмансипации", а в самой картине оглашения царского манифеста так много тщательно выписанных деталей, что ее мемуарная основа не вызывает сомнений Те же столкновения с суровой, тягостной правдой крепостной жизни волнуют Веру Вот она опускается в подвальный этаж, в людскую, где по случаю манифеста "идет пир горой", и узнает, что дедушка и отец тиранили крепостных, слышит "рассказы про доброе старое время, рассказы страшные, возмутительные, какие и во сне не грезились" ей "А дедушка-то ваш покойный мало на своем веку людей изувечил? Зачем он Андрюшку-столяра не в очередь в солдаты сдал? Зачем он девку Аринью на скотный двор сослал? – раздаются с разных сторон несколько голосов разом" И "долго не может уснуть в эту ночь Вера Новые, страшные, унизительные мысли бушуют в ее голове" Путь Веры к "нигилизму", подготовленный этими встречами с простым трудовым народом, шел через многие испытания, от религиозных увлечений до тяжелой личной драмы, когда ее возлюбленный Васильцев, принимавший участие в революционном движении, погибает в ссылке Где-то в середине этого пути Ковалевская разлучила свою героиню с ее двойником из Палибина и направила на поиски некоего идеала жертвенности для революции Нельзя не признать, что внутреннее развитие Веры Баранцовой давало некоторые основания для подобного поворота в ее судьбе, автор повести, возможно, не нарушил здесь художественной цельности образа Тем не менее итоги исканий Веры были далеки от типической картины жизни русской революционной молодежи 70-х годов "Ее разговоры с Васильцевым мало подготовили ее к какой бы то ни было деятельности Они неизменно носили характер чего-то абстрактного, идеального" Но подлинно героический склад русской "нигилистки" проявлялся не в экстазе мученического "служения делу", а в самоотверженной борьбе за торжество революционной идеи Пытаясь художественно воплотить характер русской женщины-революционерки вне этой борьбы, Ковалевская лишала образ его реального исторического содержания, и совершенно закономерно интерес ее повести в последних, "петербургских" главах стал определяться не столько судорожными и подчас наивными поисками Веры Баранцовой своего места в общем деле, сколько картиной революционного подъема, вновь охватившего страну Страницы повести, описывающие политическую борьбу того времени, судебный процесс над революционерами, показывают, что Ковалевская стремилась понять смысл происходивших событий, сблизиться с "нигилистами", прославить их мужество, по мнению правящих кругов, она сама "в конечном счете была нигилистка". Ковалевская сознавала, что самый характер революционной пропаганды в середине 70-х годов совершенно изменился, на очередь выступили "социалистические задачи", "революционная интеллигенция постепенно проникалась тем убеждением, что, пока простой народ останется в невежестве и бедности, трудно ждать каких бы то ни было существенных результатов". Обнаруживая хорошее знание жизни, свою осведомленность в вопросах революционной деятельности народников, Ковалевская описывает в повести, как они "одевались в крестьянские платья и шли работать на фабрики, с тайною мыслью о пропаганде в среде трудящегося люда". Недаром Л.Ф.Пантелеев, участник революционного движения 60-х годов, сосланный в Сибирь, вспоминая, как после возвращения в Петербург он застал массовые аресты в связи с "хождением в народ", писал: "Назывались фамилии, все мне, конечно, совершенно неизвестные, но многим из моих знакомых так или иначе близкие, особенно С.В.Ковалевской". Она искренне и глубоко сочувствовала революционной молодежи, верила в силу этих людей, несмотря на их неудачи. Свою веру Ковалевская сумела передать в повести, написанной в годы глубокого кризиса народнического движения. Пафос революционного подвига пронизывает книгу, и это роднит ее с лучшими произведениями русской демократической литературы 70–80-х годов. В повести нашла свое развитие сатирическая сторона таланта Ковалевской-писателя. В традициях таких классических шедевров, как "Долг прежде всего" Герцена или хроники Щедрина, написана история рода Баранцовых. Сатирический образ "бывшего министра" графа Ралова вырастает в повести в большое художественное обобщение; сила влияния этого человека никак не соответствует его виду – "маленького, тщедушного старикашки", похожего на мумию, ханжи и лицемера, замаливающего на закате дней грехи своей молодости. "Колотится лбом о землю в надежде, авось и на небесах отведут ему такое же тепленькое местечко, как и здесь, на земле". Рассказ Веры о том, как легко удалось ей провести этого старого вельможу, растаявшего при виде "смазливой рожицы", можно отнести к лучшим страницам всей повести. Как и в "Воспоминаниях детства", в повести постоянно чувствуется сильная лирическая струя, особенно во вдохновенных описаниях русской природы – весеннего пробуждения жизни или "волнующей, душистой, полной таинственных чар и страстного замирания" весенней ночи. Картины природы в повести напоминают о вечном и неизменном праве человека на счастье; природа прекрасна и тогда, когда Вера в упоении и избытке радостного ощущения жизни любуется рощей в ночной тишине, и тогда, когда жандармская тройка увозит дорогого ей человека: "Небо искрилось и сияло, как будто солнце распустилось в лазуревом эфире и залило весь небесный свод. Высоко, высоко над головами из маленькой черной трепещущей точки неслась, наполняя все пространство, могучая песнь о счастье и любви". В светлом поэтическом начале, характерном для повести Ковалевской, ощущается несомненное влияние одного из близких и любимых ею писателей – Тургенева. Творческий путь Ковалевской был оборван ее смертью именно в тот момент, когда она, после успеха "Воспоминаний детства", мечтала посвятить себя серьезной литературной работе. Русские журналы называли ее среди своих авторов и обещали читателям в ближайшем будущем новые произведения писательницы. По свидетельству друзей, у нее было много планов, и она с интересом рассказывала о них, делилась содержанием задуманных повестей, некоторые из них "были уже почти совсем разработаны в голове". Но даже то, что успела внести Ковалевская в родную литературу, спустя десятилетия не утратило своего исторического и художественного значения. Наследие замечательного ученого и талантливой писательницы заслуживает благодарного внимания советского читателя. Вл.Путинцев
Об авторе
 Ковалевская Софья Васильевна Выдающийся российский математик и механик, первая в Российской империи и Северной Европе женщина-профессор и первая в мире женщина — профессор математики. Родилась в Москве, в семье военного. В 1869 г. училась в Гейдельбергском университете, а в 1870–1874 гг. в Берлинском университете под руководством выдающегося математика К. Вейерштрасса. В 1874 г. Геттингенский университет после защиты диссертации присвоил ей степень доктора философии по математике. В 1881 г. избрана в члены Московского математического общества (приват-доцент). С 1884 г. — профессор кафедры математики в Стокгольмском университете. В 1888 г. стала лауреатом премии Бордена Парижской академии наук, а в 1889 г. получила премию Шведской академии наук, после чего была избрана иностранным членом-корреспондентом Петербургской академии наук.
Наиболее важные исследования С. В. Ковалевской относятся к теории вращения твердого тела. Сделанное ею открытие третьего классического случая разрешимости задачи о вращении твердого тела вокруг неподвижной точки продвинуло вперед решение задачи, начатое еще Л. Эйлером и Ж. Л. Лагранжем. Она доказала существование аналитического (голоморфного) решения задачи Коши для систем дифференциальных уравнений с частными производными, исследовала задачу Лапласа о равновесии кольца Сатурна, решила задачу о приведении некоторого класса абелевых интегралов третьего ранга к эллиптическим интегралам. Работала также в области теории потенциала, математической физики, небесной механики. Обладая большой способностью к художественному воспроизведению виденного, она написала целый ряд литературных произведений, в том числе семейную хронику «Воспоминания детства» (1890) и повесть «Нигилистка» (написана в 1884, но опубликована за границей только в 1892 г.), в основу которой лег реальный случай — история В. С. Гончаровой, племянницы жены А. С. Пушкина, решившей выйти замуж за одного из обвиняемых на знаменитом «процессе ста девяноста трех». |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||