Курчинский М.А. Апостол эгоизма:
Макс Штирнер и его философия анархии. Критический очерк. № 41. Изд. стереотип.

Оглавление

Вступление

В русском обществе всегда был достаточно силен интерес к анархизму. К тому же в области этого последнего русская творческая мысль даже создала нечто свое, самостоятельное. Достаточно указать в этом отношении на имена Бакунина, Кропоткина, а, с известной точки зрения, и графа Л.Н.Толстого. В то время, как в области социализма мы были в лучшем случае только боЛее или менее талантливыми учениками, здесь мы сами выступали в роли учителей. Это намечает как будто-бы какую-то особую черточку в нашей общественной психологии, коренится, может быть, в условиях нашего быта.

В частности, по отношению к Максу Штирнеру – философу анархии, единственному теоретику, на которого с некоторым правом может претендовать и опираться анархическая философская мысль, у нас тоже как будто бы существует довольно заметный интерес. Но у нас о нем гораздо больше говорили, чем писали, и трудно поэтому судить, насколько в общем, несмотря на большое количество изданий "Единственного" в русском переводе, было распространено сколько-нибудь удовлетворительное понимание учения Штирнера.

Между тем Штирнер, по целому ряду присущих ему особенностей, в значительной степени благодаря крайней несистематичности своего изложения, вовсе не так уж легок для правильного понимания и производства соответственных выводов. Предлагаемая работа и имеет в виду по возможности систематизированное изложение взглядов Штирнера, сопровождаемое сопутствующей им критической оценкой. Изложение это, поскольку это было возможно, ведется словами самого же разбираемого автора, чтобы дать читателю как можно большее представление о характере выражения и особенностях писательской манеры Штирнера. Вместе с тем делается попытка поставить произведение своеобразного индивидуалиста-анархиста в известную связь с предшествующими и современными ему течениями общественной и философской мысли, а также и с последующим направлением в области с одной стороны представителей анархической доктрины, а с другой – крупнейших носителей индивидуалистическаго мировоззрения.

Я назвал свою работу "критическим очерком". Задуманная, как часть значительно более обширного целого, она является одним из первых шагов для его осуществления, а потому и не выходит из сравнительно скромных рамок "очерка".

Петербург. Лето 1918 года.

Из главы I. Жизнь и творчество

"О Боге говорят "Тебе нет имени". Это относится ко Мне: ни одно понятие не может выразить Меня; ничто из всего, что выдается за Мою сущность, – не исчерпывает Меня; все это только имена, слова. О боге говорят еще, что он совершен, что он не имеет призвания стремиться к совершенству. И это приложимо единственно ко Мне. – Я "собственник" Моей власти, Моей мощи, Я – "собственник", когда сознаю себя Единственным. В Единственном даже сам собственник возвращается в то творческое ничто, из которого он рождается. Всякое высшее существо надо Мною – будет-ли это "Бог" или "Человек" – ослабляет чувство моей единственности и бледнеет лишь перед солнцем этого сознания. Итак, когда я основываю Мое дело на Себе, на Единственном, то оно покоится на преходящем смертном творце своем, пожирающем самого себя, и Я могу сказать: на чем основал Я дело жизни Моей? Ни на чем!" – "Ich hab' mem' Sach' auf Nichts gesteilt".

Такими бесконечно гордыми, вызывающими в своей дерзости словами заканчивает свою книгу, свой "символ веры", свое исповедание учения эгоизма Макс Штирнер.

Книга эта "Единственный и его собственность" вышла, как известно, в 1844 году в Лейпциге, в издательстве Виганда и была переиздана в Германии в том-же издательстве только через четыре почти десятка лет, в начале восьмидесятых годов. Странная была судьба этой книги. Вызвав при своем появлении некоторый шум, ряд довольно заметных литературных отзывов, она затем была настолько основательно позабыта, так-же как и ее автор, что большинство представителей учено-литературного мира даже не знали и, во всяком случае, не упоминали имени Штирнера. Бегло говорилось о книге в "Истории философии" Ибервега и в "Истории материализма" Ф.А.Ланге, и Джон Генри Макэй, автор специальной, с особым пиэтетом написанной биографии Штирнера, можно сказать, извлек из мрака почти полнейшего забвения немногие черты жизни этого странного человека. Но еще и до появления этой биографии (в 1898 г.), с начала девяностых годов интерес к Штирнеру стал возрастать отчасти в связи с влиянием несколько родственной ему по духу, хотя-бы с чисто формальной стороны, философии Ницше, с развитием культа "сверхчеловека", выдвиганием чисто индивидуалистических начал в общественной философии. С тех пор литература о Штирнере, изложение и критика его книги получили довольно широкое распространение, имя его стало известным широким кругам читающей публики, оно, до некоторой степени, не только популяризировалось, но даже вульгаризировалось, переводы его произведения появились на целом ряде языков, а в Германии "Единственный и его собственность" вышло в чрезвычайно широко распространенному популярном издании библиотеки "Реклама".

Достаточно заметно распространен Штирнер и у нас, в России, и, если судить по количеству изданий, интерес к нему широких кругов публики должен быть очень значительным. По крайней мере, что характерно отметить, по числу изданий Штирнера Россия обогнала не только Францию, но даже и родину автора – Германию. Насколько мне известно, у нас имеется шесть различных изданий переводов "Единственного", вышедших за время 1906–1910 годов, т.е., за короткий период каких-либо четырех-пяти лет. Но зато, что касается критической литературы о Штирнере, каких-либо работ или статей, посвященных разбору и изложению его учения, то она отличается, поскольку дело идет об оригинальных произведениях на русском языке, крайней скудостью, почти исчерпываясь книжкой Саводника и критическими замечаниями переводчиков "Единственного", Гиммельфарба и Гохшиллера в комментированном издании "Светоча", да еще небольшой статьей проф. В.М.Хвостова.

В настоящее время Штирнер и его произведение заняли совершенно определенное, прочное место в истории развития европейской мысли. Кроме того, ему отводится еще и особое, довольно заметное, внимание в истории развития и построения анархического учения; начиная с девяностых годов прошлого столетия, в каждой даже самой краткой истории развития анархических идей Штирнер фигурирует на одном из наиболее почетных мест, в качестве одного из духовных "отцов" анархизма, в качестве создателя своеобразной "философии" этого последнего. С этих пор право Штирнера на внимание установлено совершенно неоспоримо, значение его книги признается как поклонниками, так и противниками его учения, не скупящимися, тем не менее, на лестные эпитеты по адресу тех или иных, внутренних или внешних достоинств, несомненно, крайне оригинального и своеобразного произведения. Вместе с тем, большинство критиков отмечает крайнюю смелость и резкость суждений автора, превосходящих в этом отношении все известное до сих пор. Ланге называет книгу "наиболее крайней из всех нам известных", Рандаль говорит о ней, как о "самой страшной книге, какая существовала до сих пор; Штаммлер утверждает, что книга Штирнера – "самая дерзкая из всех когда-либо предпринимавшихся попыток отрешиться от всякого авторитета"; Бирман говорит, что "это самая смелая анархическая книга, самый радикальнейший индивидуализм" какой когда-либо находил себе выражение в христианском мире", а Фойгт утверждает, что "это, наверное, самое радикальное, самое беспощадное философское произведение, какое имеется не только в немецкой, но и вообще в мировой литературе". Количество таких отзывов можно было-бы, при желании, значительно увеличить, но и приведенных достаточно, чтобы для всякого сразу-же ясно стало, что он имеет здесь, повидимому, дело с чем-то до крайней степени оригинальным и поражающим внимание читателя, как-бы в дальнейшем ни оценивали самое значение содержания книги, важности и ценности заключающихся в ней идей.

Не переходя пока к сущности "Единственного", о котором проф. Баш говорит, как о "гениальном произведении", характеризуя его, вместе с тем, как "странную, стоящую совершенно особняком и непонятую книгу", мы уделим несколько слов ее автору.

Трудно найти больший контраст между характером и содержанием литературного произведения и общим тоном жизни его творца, чем между нашей книгой и жизнью ее автора, Макса Штирнера. Выставляя такое положение, я очень далек от того, чтобы в событиях жизни писателя, в его биографии искать ключа к пониманию или об'яснению генезиса его литературного творчества; подобного рода попытки далеко не всегда приводят к желательным результатам, да и в отношении наиболее крупных произведений человеческого творчества и мысли являются черезчур примитивными. Но все-же в данном случае контраст между этими двумя областями, "жизнью и творчеством", черезчур резко кидается в глаза, чтобы не быть совершенно отмеченным.

Кто-же он, этот титан, которому, как мы уже видели в приведенной в начале цитате "нет имени", который "совершен", этот "неизреченный", "Единственный", пишущий себя везде с большой буквы, "собственник", пожирающий самого себя, построивший дело своей жизни "ни на чем"? Кто автор этой "страшной" книги, наиболее "дерзкой" из всех, отрицатель всякого авторитета, смело будящий дремлющую человеческую мысль?

Перед нашими глазами невольно при таком вопросе встают представления о сильной, необузданной натуре, бурной жизни, изобилующей крупными происшествиями или, по крайней мере, сильными душевными переживаниями, оставившими свой след и на внешних жизненных проявлениях.

Действительность жестоко разочаровывает все такого рода ожидания. До недавнего времени мы почти ничего не знали о внешних фактах жизни Макса Штирнера, но теперь, после того как его внимательнейший и добросовестнейший биограф, Макэй, благоговейно собрал весь доступный материал, касающийся внешних обстоятельств земного странствования "Единственного", скрывавший это существование туман неизвестности рассеялся. Внешняя, фактическая сторона жизни Штирнера нам теперь достаточно хорошо известна, но именно только внешняя сторона, все более интимное, внутреннее осталось абсолютно невыясненным, скрытым самым существенным образом, несмотря на героические попытки биографа проникнуть за эту таинственную завесу, для чего он не жалел ни трудов ни усилий.

Уверовавший в необычайное значение произведения своего излюбленного автора, причисленного им к числу Ньютонов и Дарвинов, "бессмертная книга которого может быть сравнена по своему значению только с Библией, с тем только отличием, что ее влияние было настолько-же благотворно, насколько влияние "книги книг" – губительно", Макэй сделал в отношении собирания материала о Штирнере все возможное, написал о его жизни довольно внушительную книжку и все-же пришел к относительно плачевному результату. "Глубокое разочарование охватило меня", пишет он, "когда я, подвигаясь все далее и далее, принужден был все более и более убеждаться, какой простой и бедной событиями была эта жизнь. Я ожидал в ней чего-либо чрезвычайного и не нашел ничего подобного!.. Разве не должна была такая великая жизнь быть богатой также и внешними, крупными переживаниями"? В дальнейшем, он старается показать, что эта жизнь именно и должна была быть такой, какой она оказалась в действительности, но тем не менее, все-же принужден с грустью отметить: "Почти непроницаемая дымка, лежавшая на жизни Макса Штирнера, не рассеялась, и мы должны, очевидно, навсегда отказаться от надежды увидеть перед собою, как живой, его образ в полном сиянии дневного света.

Об авторе

Курчинский Михаил Анатольевич

Отечественный экономист и юрист, видный специалист по юридическим проблемам национальных меньшинств. Окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета в 1899 г. Состоял приват-доцентом Санкт-Петербургского университета и высших коммерческих курсов и профессором Александровского лицея. Профессор Петроградского университета (1918–1921). В 1921 г. уехал в Эстонию, где занял должность профессора экономики и статистики Тартуского университета (1921– 1939).

М. А. Курчинский был известен не только трудами в области экономики и юриспруденции, но и общественно-политической деятельностью. В 1902 г., за публичный доклад о сельском хозяйстве, по постановлению министерства внутренних дел он был выслан на три года в Архангельскую губернию. В Эстонии он стал одним из виднейших русских общественных деятелей, защитником прав русского меньшинства, убежденным сторонником идеи культурной автономии. С 1926 по 1928 гг. был избран членом III Государственного собрания Эстонии, а в 1937 г. — членом первой палаты Национального собрания. С 1927 г. был вице-председателем и лидером всех русских групп Конгресса европейских народностей. Когда петербургское издательство «Огни» привлекло к работе над книжной серией «Круг знания» лучшие силы отечественной гуманитарной науки, М. А. Курчинский предоставил для серии книгу «Апостол эгоизма», которая вышла в 1920 г.