Казанский А.П. Учение Аристотеля о значении опыта при познании Изд. стереотип.

Содержание

Из предисловия

"Такъ какъ Аристотель и Платонъ, по влиянию и значению, далеко выдаются впереди между греческими философами", говоритъ Ланге въ своей "Истории материализма", то легко возникаетъ желание поставить ихъ въ разную противоположность другъ съ другомъ какъ будто бы они были представителями двухъ главныхъ направлений философии: априористическаго умозрения и рациональной эмпирии". Действительно, нельзя не согласиться съ верностью этого положения, – и до сихъ поръ раздаются голоса, и, нужно заметить, голоса очень сильные, которые выставляютъ Аристотеля решительнымъ эмпирикомъ, или, если и не эмпирикомъ въ современномъ смысле этого слова, то провозвестникомъ, предтечею современнаго эмпиризма. Но такъ ли это на самомъ деле? можно ли вполне и безусловно согласиться съ этими голосами?

Посильному решению поставленнаго вопроса посвящено настоящее изследование. Но какъ было приступить къ решению этого вопроса, съ какой стороны, съ какой точки зрения можно было надеяться наиболее удобно разрешить его? Мне казалось, что наиболее удобно было въ этомъ случае обратить внимание на психологическую, или, лучше сказать, на теоретико-познавательную сторону дела. Если мы разсмотримъ, казалось мне, какую роль, по мнению Аристотеля, играетъ опытъ въ образовании нашихъ познаний, то этимъ мы уяснимъ себе въ наиболее рельефныхъ чертахъ воззрения Аристотеля на опытъ и, такимъ образомъ, уяснимъ себе и эмпиризмъ Аристотеля. Этими дальнейшими соображениями определилось более подробное содержание настоящаго сочинения, ими объясняется и заглавие – "учение Аристотеля о значении опыта при познании". Конечно, здесь нельзя было обойти и общихъ философскихъ, собственно метафизическихъ, изложенныхъ главнымъ образомъ въ Метафизике Аристотеля, Аристотелевскихъ взглядовъ, ибо эти общие философские взгляды, какъ у всякаго философа, разумеется, и у Аристотеля даютъ тонъ всемъ остальнымъ его учениямъ; отсюда уже во всемъ сочинении приходится иметь въ виду эти общие философские взгляды, а въ конце даже прямо приходится сопоставить ихъ съ излагаемыми учениями, и въ этомъ сопоставлении найти окончательное разъяснениe излагаемыхъ учений; – темъ не менее, центръ тяжести въ настоящемъ сочинении лежитъ всетаки не въ этихъ общихъ философскихъ взглядахъ, онъ лежитъ въ изложении собственно психологическихъ, познавательныхъ учений Аристотеля.

И мне кажется, что подобная работа, помимо специальнаго интереса, въ настоящее время можетъ иметь еще интересъ и общий. Въ самомъ деле, если мы обратимъ внимание на современное движение философствующей мысли вообще, на современную философскую литературу напр. въ Германии, то мы безъ сомнения согласимся, что современная философствующая мысль въ высшей степени занята критическими задачами, что современная философия все более и более стремится къ выработке ясныхъ, простыхъ и твердыхъ принциповъ того, что можно назвать теориею познания. И это стремление конечно весьма заметно и въ нашей отечественной русской философской литературе. Но если такъ, то при такомъ положении дела попытка еще разъ просмотреть философския учения Аристотеля съ этой по преимуществу теоретико-познавательной точки зрения, еще разъ ответить на вопросы о томъ, былъ ли Аристотель эмпирикомъ, если иметь въ виду главнымъ образом его теорию познания, въ настоящее время будетъ, какъ мне кажется, какъ разъ своевременною. При такомъ строительномъ, созидающемъ направлении безъ сомнения интересно кинуть взглядъ назадъ, посмотреть, какъ думали по темъ-же вопросамъ величайшие умы, величайшие авторитеты прошлаго, – а Аристотель, конечно, былъ однимъ изъ такихъ авторитетовъ.

Переходя затемъ къ самому способу, къ самымъ пpиeмамъ моего изложения, укажу, что моею целью было изложить названныя учения Аристотеля въ возможно ясной, систематичной и последовательной форме, – и главное, дать такое изложение, которое гарантировало бы, такъ сказать, полную подлинность излагаемыхъ ученый, ихъ действительно несомненную принадлежность самому Аристотелю. Съ этой точки зрения я прежде всего, не имея возможности специально заняться разборомъ подлинности различныхъ сочинений Аристотеля (скольконибудь обстоятельный такой разборъ, конечно, потребовалъ бы самостоятельнаго, и также весьма обширнаго сочинения), старался брать мысли Аристотеля только изъ такихъ сочинений, которыя уже заведомо подлинны, относительно которыхъ уже ни у кого нетъ сомнений, что, такъ или иначе, но они принадлежатъ самому Аристотелю. Такимъ образомь я совершенно не пользовался напр. также приписываемымъ Аристотелю трактатомъ, трактатомъ "о движении животныхъ", хотя въ немъ и заключался довольно интересный для меня материалъ, – нe пользовался потому, что какъ разъ относительно подлинности этого сочинения еще и до сихъ поръ не исчезли сомнения...